Баллада о гармони

 


Лученку Игорю Михайловичу, автору музыки "Майского вальса" посвящаю.


Когда рассвета полоса лазурная,
Лесов далёких высветит верхи.
Отступит ночь, от соловьев безумная.
Проснутся на деревне петухи.

Сойдёт туман росой в траву немятую.
Растает, обнажая тишину.
И праздно-скорбный, мая день-девятый,
Наступит, озаряя всю страну.

И словно в сорок пятом, над Рейхстагом.
От Беловежской пущи, до морей,
Подхватит, заполощит ветром стяги,
Вдоль шумных улиц, скверов, площадей...

Замрёт над Спасской башней бой курантов.
И солнечных лучей коснется взгляд,
Георгиевских лент и аксельбантов,
Седых висков и боевых наград.

Походных труб на миг умолкнут марши.
Когда парадный завершив обход,
Отдаст команду с Мавзолея маршал.
И вздрогнет Площадь, и пойдет вперёд.

Пойдет, как в сорок первом, на рассвете,
Пошла в священный и смертельный бой.
Чтоб дать надежду замершей Планете.
И победить в той схватке под Москвой...

Уйдет парад в учебники историй.
А на просторах праздничной страны-
В квартирах, сельских избах, у подворий,
Накроют поминальные столы.

И к пожелтевшим обратят портретам,
Короткий тост:
                За павших! - от живых.
За них!..-
          подхватит Небо теплым ветром. Прошелестит Земля травой: -
                За них!..

И вновь нальют - по полной, без обмана:
За мир - без войн, печали и тревог.
Вставало чтобы солнце за туманом.
И летний день будил пастуший рог.

Споют в кружок - душой, без караоке,
Про рощу, что дымилась под горой.
Про темну ночь, смуглянку черноокую,
Печурочку в землянке фронтовой.

Присядет поудобней в закуточке,
Видавший все по жизни фронтовик.
Который в той войне поставил точку,
Воткнув в земле свободной Вены штык.

Протрет ладонью ( больше для порядка),
Футляр потёртый, в ранах боевых.
Достанет из него свою трехрядку,
Подругу дней далёких, фронтовых.

Ремень плечом натруженным подтянет.
Сожмет меха, по клавишам пройдет.
Прикрыв глаза, седую бровь разгладит.
Щекой своей, ласкаясь к ней прильнет.

И вспомнится ему, как на рассвете,
Когда огонь орудий наших смолк.
В столицу европейской оперетты,
Вошёл, с боями поредевший полк.

А через день, парадною колонной,
Стряхнувши с гимнастерок гарь и пыль
Стоял их полк у ратуши безмолвной.
В альпийский небосвод вознесшей шпиль.

Молчали площадь, улицы, проулки -
Впервые с незапамятных времён.
В той тишине - испуганной и гулкой,
Лишь ветер шевелил кумач знамён.

Блистая орденами на мундире,
Пехотный, батальонный командир,
Ровняя строй невидимым пунктиром ,
Придирчиво шеренги обходил.

Бывалых и юнцов родные лица,
С кем разделяя тяготы невзгод,
Вставал плечом к плечу, навстречу фрицам.
Как в первый, так и в сорок пятый год.

Замедлив шаг, комбат остановился.
Пред ним, в сиянье солнечных лучей,
Стоял правофланговый и светился,
Улыбкой деревенскою своей.

В глазах - апреля синь, в щеках румянец.
На гимнастёрке - орден боевой.
Не то рюкзак, не то походный ранец,
Вздымался за широкою спиной.

- Давно воюешь? И за что награда?
Откуда родом, баловень судьбы?
- Не первый год... А орден - в Сталинграде...
- А родом? Да, Владимирские... мы.

- Что прячешь за спиной? Уж не секрет ли?
Ему ряды ответили смешком:
- Гармонь там... почитай уж, третье лето,
Идёт он с ней от Волги марш-броском.

- Все б хорошо... войне, вот скоро крышка...
Земля проснулась... быть опять весне.
Да, только вот, чуток промашка вышла -
Берлин от нас остался в стороне.

- Берлин возьмём - сомнений быть не может!
Сказал, как будто отрубил комбат.
- А в чем печаль... и кто ему поможет?
Украдкой кинув взгляд на циферблат.

 Движенье по рядам, без шуток и насмешек:
- Товарищ капитан... да тут, ведь, дело в чём?
- Последним из мужчин, ушел с села он пеши,
С повесткой и гармонью за плечом.

Сельчанам,
                как родне своей единой,
Он слово дал тогда, в прощальный час.
Дойти - и на развалинах Берлина,
Сыграть на ней -
                победный, русский вальс.

Околица безмолвно с ним простилась,
Платочками старух и матерей.
И память той минуты в нем теплилась,
На протяженье этих лютых дней.

Шагнул комбат к бойцу, дослушав речи.
Ладонь рывком  к околышу подвёл.
Обнял без слов и притянув за плечи,
Глаза, смущаясь, в сторону отвёл.

- Тут дело в том ... начальство, вон... в управе.
И некому команду дать: Вперёд!
Прошу тебя, солдат... не по уставу:
Возьми гармонь... повесели народ.

Пускай увидит старая Европа,
Что мы с тобой вернули на прикол.
Не мстить, не грабить до седьмого пота,
К ним русские, а не Мамай пришёл.

Ряды смешались. Говор, прибаутки
Накрыл солёных шуток ураган.
Сквозь взрывы смеха, словно в час побудки -
Истошный выкрик: Врежь-ка им, Степан!!!

Воткнул боец винтарь штыком в брусчатку.
Шинели скатку около сложил.
И развернул родимую трехрядку.
И русский вальс над площадью поплыл...

А в сотнях вёрст вода кипела в Шпрее.
В огне Берлин поверженный дымил.
И в логовище том крушили зверя,
Что в них однажды зверя пробудил...

Обнимут внуков тёплые ладони.
Вернут бойца из прошлого домой.
- Дедунь, дедунь! Сыграй нам на гармони...
Ту, что играл ты в Вене... той весной.

Вздохнут басов осипшие регистры.
Ударят кнопок трели в камыши.
И поплывет тот вальс - напевный, чистый,
Просторами Владимирской глуши.

Войдёт волной в поля пшеницы зрелой.
Березкам шелест в косы заплетет.
И лепестков пургу с черемух белых,
По вырубкам заброшенным зашлет...

Пройдут года... И с полки застекленной,
Поведает музейный экспонат.
О том, как в Вене, от беды спасённой,
Старинный русский вальс играл солдат.