Жил, был Человек. проза. 1992г

    Жил, был Человек. Звали его Федор Климов. И жил, кстати, неплохо. Случалось, правда и не хватало до зарплаты, и приходилось перебиваться хлебомакаронными "деликатесами", не говоря уже о более крепких покупках и напитках. Да он, вообще-то и не баловался сильно спиртным, так изредка. Но, правда, увлекался. Но разок в месяц, два можно, не повредит. Да к тому же мужик он был непритязательный, и довольствовался немногим. Так что считали жизнь его вполне приличной.
    Работать он умел, в работе был игрок, тоже увлекался. Творил... Уж тогда дело спорилось. Красиво работал. С азартом. Самому нравилось. Бывало начнет дрова колоть, ну словно спринтер, не разогнется: замах, удар, еще и еще. По семь-восемь кубов перекидывал за день. И будто без устали. А плотничать примется, а столярничать: ну прямо игрушки из-под рук выпрыгивают. Сами радуются.
    Любили мужика. Уважали. Многим он добра сделал, да, в основном, по-дешевке. Не заламывал круто. Сговаривались легко. Ровно деньги были что-то такое, побочное, не его, лишь бы семье хватило.
    А его интересовало ДЕЛО, то, чем будет ближайшие дни заниматься.
    Но вот что странно:близко никто с ним не сходился. Почему..? То ли побаивались, не понимали. То ли сам не подпускал? Ведь народ как: раз не такой, значит не наш...
    И все бы ладом, да был у мужика (как говаривали словоохотливые соседки) "минус".
Как отработает, да отдохнет чуток, начинает его брать хандра, ну прямо тоска какая-то наваливается. Корежит. Ломает. Он и сам не рад, жизнь не в милость. И не знает, что это, отчего такое с ним творится. И как ухватится эта гадость, так и грызет, и грызет мужика. Не ест, не разговаривает, и на свет-то божий смотреть не хочется. Сидит один и думает. А о чем думает, да кто ж его знает? Под черепушку ведь не заглянешь.
    Но проходило время... Вылечивало... Всему же есть конец. Натосковавшись вволю Федор оживал, выходил на-люди исхудалый, какой-то усохший, с впавшими глазами.
    Но глаза-то, глаза, в них-то все и дело. Глаза становились совсем другими, молодыми,словно и не жил человек последние годы, словно становился собой прежним... Молодым...
    Он снова был готов к работе, своей временнОй спасительнице. И тогда уж к нему подступались со всех сторон.
    Вот так и жил Человек: то в работе, то в съедающей душу тоске.
    И семья хорошая,и жена-умница, Наталья. В доме порядок, чистота. И как сейчас модно говорить, женились по-любви. Никто не слышал, чтоб ругались, разве по пустякам. Но все равно... Раз хандра... Ни с того, ни с сего чего ж ей быть...?
    Постепенно и семья стала отдаляться от людей. Не сторонилась их, но как-то то ли ленились ходить, а может погрязли в беспросветных хозяйских делах, не до гостей, так что и люди стали ходить к ним тоже реже. А как разбежались пацаны; года идут, и каждый хочет жить по-своему, - совсем опустел дом. Затих, будто выжидая чего-то, словно еще надеясь, что вернется и смех, и радость, и громкие голоса. Но слышал их он все реже, а все чаще видел своего хозяина угрюмым, каким-то оторванным от жизни. Вроде как тот и не жилец вовсе.
    Была раньше у Федора страсть- рыбалка. Ну прямо горел этим. Как свободные деньки, особенно летом, так затеряется в какой-нибудь Обской протоке: ни ночь, ни дождь, ни комарье не выгонят. А уж когда начинались холода, то что-то внутри прямо сосало: обязательно вырывался, и уж обязательно замерзал, выбирался по льду. Но лодку никогда не бросал. Тащил за собой. Сколько она бедная с ним намаялась.
    Рыбы приносил прилично. И тут же половину раздавал. Широкая натура. Но браконьерничать не любил. Места надо знать, чтоб брать рыбу-то.
    А куда все подевалось? Перестал мужик ездить. Сначала как-то изредка вырывался, а потом совсем. Иной раз в сарае смахнет паутину с мотора, переставит на другое место. То ли силу проверял... Вот и вся рыбалка. И ведь не старый еще. Здоровья- и молодым не потягаться с ним. А вот что-то случилось... Сломалось... Со стороны видно: в тягость мужику жизнь.
    И чтоб не жить? Ведь все есть. А главное руки-то, руки золотые. Да он бы этими руками... Да что там... Что-то у мужика не так.., не пошло...
    Дни менялись днями. Красные листья на трясущейся у ворот рябине отрывались и медленно ложились на землю, чтобы спрятаться под будущим снегом от холода, а затем и снег становился прошедшим и тоже уходил. А затем на месте старых красных листьев появлялись маленькие зеленые, нежные листочки и начиналось все сначала... Они конечно же не знали, что занимают чужие места, с молодой самоуверенностью считая себя первыми, и в глубине своей листьей души- лучшими... А может и знали...
    С весной и Федор оживал. Его худощавое, жилистое тело нередко видели то на искрящемся свежей смолой срубе, то прилаживал какой-нибудь косяк или ставню, а то и на самом коньке крыши. А наверху он смотрелся красиво: без страховки, без страха. Как на земле...
    А в эту весну Федор столько работы набрал, как никогда, и торопился, торопился, словно кто-то гнал его. А уж его-то подгонять..? И хандра отступила. Не до нее нынче стало.
    А вот Наталья, жена его, всегда такая яркая и приветливая наоборот что-то заскучала. Потускнела...
    К июню, чуть спала водичка в Оби, и оголились острова, спихнил Федор лодку и стал ездить, сначала с женой, а потом зачастил один. И рыбалки его были все дольше и дольше.
    И все вроде стало как прежде, но на радовало это Наталью. Федора все сильней тянуло на реку. Какими-то неясными силами, которым, было видно, он поддался, и это было ему по душе, словно он что-то нашел, что давно потерял и маялся в поисках, уже не надеясь найти.
    А к середине лета произошло и совсем странное. Нагрузил он лодку, что осела бедная по борта, будто на десятерых набирал всякой снеди. Поднялся на берег, обнял и как-то неловко поцеловал свою красавицу-жену. Немного постояли молча, а затем, видимо заставляя себя побыстрее закончить эту процедуру, сказал:"Ну давай, Наташ... Живи..."-и чуть спохватившись чуть ли не крикнул:"Пацанов почаще привечай, хоть раз в месяц пусть приезжают." затем резко развернулся, и Натальино "Отмаешься, приезжай.., захочешь, найдешь." - услышал спиной. Оборачиваться не стал.
    С трудом столкнул лодку, и зачерпнув сапогом, запрыгнул на нос... Потом долго не заводился мотор... А в висках который раз повторялось:"Отмаешься.., приезжай..."
    А на берегу стояла такая же легкая как в молодости Наталья. Федор старался не смотреть, но украдкой, из-подлобья охватывал ее стройную фигуру, и внутри все сильнее закипало то чувство, от которого он наверное убегал. Он был беглец, и сейчас понимал это всем своим нутром.
    На душе было и противно и больно, но шаг был сделан, и другая нога поднята для второго.
    Наконец "Вихрь" заревел. Перекаченное топливо голубыл облаком охватило Федора и вместе с этим облаком помчался он по блестящей глади плеса, как по зеркалу.
    Берег и Наталья оказались в прошлом.
    От жиру что ли мается мужик..? Чтоб не жить..? Ну куда он теперь..? (Продолжение следует).