я сам из греков, пасынок эллады

я сам – из греков, пасынок эллады.

сосед – из римлян. двор он окружил

бойницами на башнях, ров глубокий

хранит его покой. внутри собаки

и день, и ночь владельцев сторожат.

под вечер он выходит из ворот –

сходить в народ, кивнуть тому-другому.

он царь и бог, хозяйствует в округе,

добро течёт к нему со всех сторон.

наводят всюду страх его отряды,

и всяк спешит быстрее откупиться

или задобрить властного вельможу.

он иногда, хлебнув вина с друзьями,

со мной заводит старый разговор:



«за что, сосед, меня ты ненавидишь?

положим, я богаче и знатней

и жизнь держу за холку, как ягнёнка.

а ты всё в том же стареньком хитоне,

и двери нараспашку, как в таверне.

добра не нажил и уже не сможешь,

поскольку ты ленив, нерасторопен,

ни хитростью, ни силой взять не смеешь.

так в чём моя вина, скажи сосед?

будь ты смелее, жили бы мы вровень».



«не смелый ты, ты наглостью берёшь, –

сказал я захмелевшему соседу. –

собаки, стража, насыпь, ров, стена.

от всех-то ты, сосед, отгородился.

того гляди, прихватишь и моё

по прихоти, а, может, для острастки.

за что тебя любить? кому добра

ты сделал и какого? страх посеял,

вот ненависть теперь и пожинай.

во мне, сосед, ни зависти, ни злости, –

нет ценности во всём твоем добре.

но мне пора - давно уже в саду

учителя заждались ребятишки.

я знаю их с пеленок и учу

всему, что знаю сам. глядишь, чуть позже

детишки подрастут, заборы рухнут,

за ними следом – римские порядки.

и словом добрым вряд ли помянут

тебя твои бездарные потомки,

когда лишатся почестей и денег,

что ты, сосед, без удержу стяжал".



«дурак ты, грек, не смыслишь ничего

в устройстве мира. сильному нет дела

до оборванцев, старых чудаков.

ты лучше бы военному искусству

детей учил, я им нашел бы место

в своих отрядах. ты же нищету

плодишь, хотя завидуешь успеху».

сказал сосед и гордо удалился

в свои покои. но, хлебнув вина,

недели через две пришел ко мне,

стал у ворот, и мерно потекла

опять меж нами старая беседа.