Курица в полёте

Глава 15

 По магазинам Элла не пошла, а поехала к себе на квартиру.Кухня уже сияла новой плиткой, при виде которой блаженно ныло сердце. Какаякрасота!

— Девочки, мебель уже можно завозить?

— Конечно! Только когда будут монтировать, ты ужприезжай, сама следи, а то мало ли.

— Ну конечно!

Она позвонила в магазин, откуда ей должны были привезтикухню, и договорилась на послезавтра. Она приедет в Останкино на запись иостанется ночевать. И хотя ремонт был еще в разгаре, но ей уже все нравилось,несмотря на то что малярша сокрушенно показывала ей на кривую стену в спальне,которую, сколько ни ровняй…

— Да черт с ней, — махнула рукой Элла. — Яэтого просто не вижу! Мне все нравится!

Но к вечеру она заволновалась и поспешила на вокзал. Он ведьможет и вправду приехать!

Он приехал. Он приезжал каждый день, вернее, вечер иоставался до утра.

И на шестой вечер Элла сдалась. Она решила, что сегодняприготовит ему такой ужин, что он поймет, как она его любит. Возможно, он тожелюбит меня.., и она отправилась на кухню. С каким удовольствием она готовиладля него! Даже тихонько напевала себе под нос любимую бабушкину песню изрепертура Эдиты Пьехи: «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу»! Ейказалось, что сегодня она окончательно все поймет — про него, про себя, про ихотношения. И действительно, поняла. Он не приехал. И не позвонил. Она ждала егодо двух ночи. Потом перестала ждать.

Накинула пальто и побежала к автомату за квартал от дома,чтобы позвонить ему на мобильник, убедиться, что он жив. Он был жив и ответилна звонок веселым, пьяным голосом:

— Алло, я вас слушаю! Черт побери, вы будете говорить?Ну тогда идите в жопу!

Жив, здоров и даже навеселе. А я ему что, резиновая кукла,которую можно потрахать, а потом отложить, пока опять не захочется? Нет уж,дудки!

Но только никаких сцен, никаких объяснений! Завтра же отсюдасъеду, а домой пока не вернусь. Попрошу пристанища у Елизаветы Петровны, онапредлагала пожить у нее, пока ремонт… Там он уж точно меня не найдет!

Утром она отнесла все наготовленное Алле Сергеевне, сердечнос нею простилась и сказала, что возвращается в город.

— Извините за нескромность, Эллочка, а если вас будутискать?

— Пусть звонят на мобильный, в чем проблема.

— Но почему так внезапно?

— Обстоятельства!

Она позвонила Любе, предупредила, что съезжает. Потомпозвонила Елизавете Петровне. Та с радостью сказала, что безусловно приютитмладшую подругу. Она сразу поняла — у Эллы какая-то неудача на любовном фронте.

И вечером, когда они пили чай с лимонным пирогом, которыйЭлла испекла на скорую руку, деликатно подвела гостью к разговору на такволнующую обеих тему, и Элла все ей рассказала.

— Насколько я понимаю, тут речь идет об испытании.

— О каком еще испытании? — фыркнула Элла.

— Он, на мой взгляд, испытывает себя и вас.

Пробует, каково ему будет без вас теперь, как вы поведетесебя… Со стратегической точки зрения вам лучше было бы никуда не срываться сдачи, а жить там, как будто ничего не случилось.

— Легко сказать, — вздохнула Элла.

— Я понимаю, но он может решить, будто вы хотите еготаким образом наказать. Мужчины не любят чувствовать себя виноватыми…

— А мне плевать, как он там себя чувствует!

С высокого дерева! Почему я должна об этом заботиться? Он жене заботится о моем самочувствии.

А каково мне? Он меня использовал и пропал… Даже позвонитьне удосужился! Нет, хватит с меня, пусть катится к черту со своими испытаниями.Я ему что, скорая сексуальная помощь?

— Но ведь вам было хорошо с ним?

— Ну и что? Зато теперь мне плохо! Права Любка, мы сним не пара!

— Элла, я уверена, что все у вас сложится… Просто онтакая вольная натура…

— Я его закабалять не собираюсь!

— Вот это правильно! И надо как-то ненавязчиво дать емуэто не столько даже понять, сколько почувствовать.

— Да я, может, никогда его больше и не увижу, козлапроклятого!

Они долго переливали из пустого в порожнее.

А еще через несколько дней Элла вернулась в свою квартиру.Боже мой, какое счастье, думала она, бродя по обновленным владениям. Эта ваннаяв бежево-золотистых тонах, эта кухня, ставшая вдвое просторнее с новой мебелью!Все сверкает, так и хочется погладить бледно-зеленый кухонный шкафчик. Конечно,тут работы непочатый край — разобрать вещи, посуду, книги, сваленные в ящики имешки. И многое надо еще купить, а то через три дня начинаются съемки новогоблока.

И она с остервенением взялась за дело. Расставляя посуду вшкафчиках, она решила, что вот этот сервиз с перламутром ни за что себе неоставит.

Надо от него избавляться, он вызывает неприятные, тяжелыевоспоминания. Этот сервиз был гордостью бабушки Антонины Сократовны. Сейчасможно за совсем небольшие деньги купить что-то современное, веселое, что иразбить не жалко, и без этой противной позолоты. А ведь я впервые в жизниустраиваю свой дом по собственному вкусу, благо представилась такаявозможность. И занавески в спальне надо поменять, и покрывало. Да и кроватьтоже безнадежно устарела. Лучше купить ортопедический матрас, они такиеудобные. А сколько всего нужно для ванной комнаты — полочки, вешалки, крючочки,стаканчики… Сколько кайфа! И сколько денег! Надо попробовать продать этотчертов сервиз, может, за него хоть что-то дадут? А заодно продать, к чертям, инорковую шубу. Она же дорогая, этих денег на все хватит, а то сейчас я в такомпрорыве, а на дворе уже весна.  В хлопотах по устройству своего гнезда она почти не думала оВоронцове. А что о нем думать?

Поматросил и бросил. И словно в ответ на ее мысли по радиораздалась очередная хохма Николая Фоменко: «Поматросил и бросил — это обидно, ане матросил и бросил — это оскорбительно!»

Она хохотала до колик в животе. Вот видите, Элла Борисовна,вас все-таки хоть поматросили… Почему-то от этой дурацкой шутки настроениеподнялось, а тут еще позвонил режиссер шоу «Рецепты моей бабушки» и сказал, чточерез неделю предстоит празднество по случаю семилетия канала.

Пять лет не праздновали, так как руководство считало, чтопять лет — не срок, а вот семь… Очевидно, магическое число семь вызывало ухозяев и руководства большее доверие.

— Элла, ты должна прийти. Я уверен, будет здорово! Ты,кстати, зря не пришла на Новый год. Мы тогда классно гульнули.

— Да ну, я не знаю…

— Элла, кончай выдрючиваться!

— Мне не с кем пойти…

— Что значит — не с кем? Туда не ходят под ручку схахелем! Это корпоративное мероприятие.

Только свои и гости канала. Даже мужья и жены не допускаются.Ты своя — и выкинь из головы эту херню.

— Хорошо, выкину! — почему-то обрадовалась Элла.Ей было приятно, что она своя! — А скажи, как надо одеваться?

— Да как угодно. Хоть в джинсах, хоть в вечернемплатье. Кстати, хочешь посмотреть отснятый материал?

— А переделать что-то еще можно будет? — — Нет, недумай и не мечтай!

— Тогда и смотреть не стану, а то расстроюсь не знаюкак…

— Воля твоя!

— А как там Аркаша? — спросила она, удивленнаятем, что по такому поводу ей звонит режиссер, а не Пузайцер.

— Аркаша в отпуске, умотал в Одессу, у него же тамотец.

А я, подумала Элла, я хочу съездить в Одессу?

Нет, наверное… У меня там никого не осталось.

У меня, правда, и здесь никого нет, кроме подруг, всямосковская родня уже давно живет в Штатах и не подает признаков жизни. Еще сИей она переписывалась какое-то время, а потом переписка заглохла.

От всей прошлой жизни, той, одесской, остались только мама иВитька. Странно, что оба живут в Вене… В другом случае это было бы бесконечномного — мать и первая любовь, но не в моем. В моем случае это почти ничто. Ихсамих нет, в ее жизни только вещественные доказательства их существования —норковая шуба и топазовое кольцо.

Это грустно. А от Воронцова остались лишь воспоминания излость. Ну да черт с ним. Что я себе, мужика нормального не найду? Еще какнайду! Аркаша на съемках намекал, что мной очень интересовался Тришкевич. Одиниз самых популярных ведущих на канале, обаятельный, веселый, интересныймужчина, душа любой компании. У него, правда, кажется, две или даже три семьи,но я же замуж не собираюсь.

Проблемы, в чем пойти на торжество, у нее не было. ЕлизаветаПетровна привезла ей из Довиля дивной красоты шелковый шарф, прозрачный, ссеребряными цветами. Его можно надеть на черную шелковую блузку — и сразу онапревращается в вечерний туалет. Исключительно удобно! Надо будет заехать кМашке в салон, пусть сделает маску и макияж.

За три дня до торжества она решила все-таки примерить свой«вечерний туалет». И пришла в отчаяние — блузка натянулась на груди и сиделаотвратительно. Конечно, можно еще отправиться по магазинам и что-то подобрать,но она знала, что настроение от этого не поднимется. Это дурной путь;растолстела — купи шмотку побольше. Нет, надо просто три дня поголодать.Возникнет волшебная легкость в организме — и блузка будет сидеть отлично. Онахорошо помнила, как присланное дядей Адиком из Америки платье к окончаниюуниверситета оказалось мало, тогда она питалась черт знает чем, в основномкакой-то жуткой серой лапшой… А другого платья не было. Три или четыре дня онапросто ничего не ела, но на празднике появилась в новом американском платье и сневероятной легкостью в организме. Правда, приходилось еще делать клизмы, штуканеприятная, но, как известно, если хочешь быть красивой…

И теперь три дня она посвятила голодовке.

Мысли о еде, конечно, одолевали, зато меньше думалось оВоронцове. Лишь слегка кружилась голова. Но ничего, главное — ощущать в себелегкость.

И ни в коем случае не набрасываться на еду, лучше совсемничего не есть на этом празднике, а то может стать плохо… И не пить, конечно.Разве что глоточек шампанского…

В день праздника она с самого утра примерила блузку — и орадость! — она сидела прекрасно!

Полная благих намерений, Элла решила, что поголодает ещеденек-другой. Как ни странно, есть уже почти не хотелось. И она поехала к Машев салон.

— Элка, ты что какая-то странная? Голодаешь, что ли?

— Как ты догадалась?

— Видно. Смотри не переборщи!

— Да я в черную блузку не влезла…

— Все равно, так и гипертонию нажить недолго, когдаголодаешь, а потом нажираешься… Вредно очень, имей в виду.

— Знаю! Но я решила начать новую жизнь в новойквартире. Машка, это восторг! Ты обязана приехать, посмотреть.

— Не знаю, я еле до работы добираюсь, и то не каждыйдень. Но врач говорит, это должно скоро пройти.

Элла провела в салоне несколько часов, но вышла оттуда сгордым сознанием своей неотразимости. Чтобы сберечь силы и макияж, поехаладомой на такси. Вечером за ней обещал заехать их оператор Павел Игоревич, онжил у метро «Новые Черемушки», и ему было по пути.

— Ох, Эллочка, вы прямо как с картинки. Обратно я вастоже довезу, разве можно бросить на произвол судьбы такую женщину?

— Спасибо, Паша!

— Хотя, думаю, от провожающих отбоя не будет.

— Да плевать я на них хотела, лучше поеду с вами!

Праздник был устроен в гостинице «Рэдиссон-Славянская». Элланикогда раньше там не была.

Все оказалось куда роскошнее, чем она могла себепредставить, бегая по задрипанным останкинским коридорам. И вообще, она впервыепопала на подобную тусовку. Толпы народа, перетекавшие из одного роскошногозала в другой. Масса знакомых лиц — не столько по работе, сколько по экранутелевизора. Политики, знаменитые артисты и… Зоя Звонарева, вся затянутая вочто-то серебристое. Ни дать ни взять сестричка Ихтиандра, немного дефективнаяправда. Она стояла у колонны с бокалом шампанского и что-то, по-видимому,щебетала в своей манере. Эллу затошнило.

Но тут она увидела знакомых и забыла о Лире.

— Эллочка, вы чудесно выглядите, — сказала ейредакторша Эльга Валентиновна.

Народу было море, но присесть даже на минуточку совершеннонегде. Наверное, я зря надела туфли на каблуках. К концу вечера ноги отвалятсяна фиг.
— Элка, привет! — хлопнул ее по плечуПузайцер. — Рад тебя видеть! Цветешь, подруга!

— Аркаша, ты ездил в Одессу? Как там?

— Ты ведь давно там не была, да?

— Очень.

— И не езди, если родни не осталось. Одесса уже не та…Или я отвык, Москва ведь засасывает… Провинция наша с тобой Одесса-мама. Беднаяпровинция.

Хотя там строят кое-что, пооткрывали шикарные рестораны,но.., все эти новые штучки как-то плохо вписываются, что ли… И все равно онакрасавица…

Только сильно постаревшая и скрывающая под дешевойкосметикой свою старость и нищету…

— Аркаша, да ты поэт! — воскликнула Элла.

— Нет, я просто одессит! Хочешь, познакомлю с шикарныммужиком?

— Хочу!

— О, он как будто нас услышал, движется в нашу сторону!Привет, Дмитрий Михайлович!

К ним подошел Воронцов. Таким его Элла еще не видела — вэлегантном темно-сером костюме, в голубой рубашке с галстуком, тщательновыбритый, с улыбкой в тридцать два ослепительных зуба.

Ненавижу! Ненавижу!

— Привет, Эллочка!

— Вы знакомы? — удивился Пузайцер и тут же исчез.

— Привет! — спокойно ответила Элла. — Тысегодня такой элегантный!

— А ты какая-то совсем другая.., очень красивая и..,просветленная. Рад видеть! Как дела?

— Нормально. А у тебя?

— Тоже вроде все нормально.

Какая дикость, мы разговариваем так, словно не было ничего…Так ведь и вправду ничего не было! Ничего, о чем стоило бы помнить. Ненавижу!

— Ты на меня сердишься? — каким-то интимнымголосом спросил Воронцов.

— Да нет, что ты…

— Все еще живешь на даче?

Значит, он ни разу даже туда не сунулся? Ненавижу!

— Да нет, у меня ремонт кончился, я уже дома живу.

— Пойдем выпьем чего-нибудь, съедим, а?

И, не дожидаясь ответа, он взял ее под руку и почти силойповел к буфету От его прикосновений ее бросило в дрожь, да и он, как ейпоказалось, вздрогнул.

— Что будешь пить?

— Чуть-чуть шампанского!

— А есть?

— Ничего!

Он посмотрел на нее с интересом:

— С чего это вдруг?

— Не хочется, и все.

— Мне надо многое объяснить, наверное. Давай поговорим.

— О чем?

— О нас.

— Не стоит. А кстати,: что это за девица у тебя живет?Я позвонила как-то…

— Девица? — искренне удивился он. — Боже, этоне девица, а моя родная тетка из Питера, а я сейчас живу у мамы.

Было понятно, что он не врет.

— У твоей тетки очень молодой голос.

— О да. А ты ревнуешь, что ли?

— Нет, но все-таки… Мне было неприятно. Недолго.

— Пойдем куда-нибудь отсюда.

— Никуда я не пойду, я только пришла. И мне тутнравится!

— Боже, какие люди! — Раскинув приветственно руки,к ним направлялся Махотин. Он был уже подшофе. От его присутствия Эллепочему-то стало спокойнее. — Моя красавица! Умница! Митяй, какая женщина!От ее голоса на радио дохнут толпы мужиков! Вы хотя бы в курсе, Элла? А новосельекогда будем справлять? Любаша говорила, что уже скоро!

— Как только все будет готово — милости прошу!

— На форшмак? — облизнулся Махотин. — Митяй,тебя форшмаком уже кормили?

— Нет, меня кормят бутербродами и яичницей, но янеприхотлив.

— Элла, вы не хотите проложить путь к его сердцу черезжелудок? — пьяно захихикал Вячеслав Алексеевич.

— Нет, мне его сердце ни к чему! — ляпнула Элла итут же испугалась, что это прозвучало двусмысленно.

Воронцов побагровел. Что она возомнила о себе, эта баба? Нодо чего соблазнительна.., и опасна, ох как опасна…

— Кого я вижу? Невероятно! Сколько лет, сколькозим! — раздалось вдруг знакомое щебетание. — Якушева, это ты? Глазамне верю, Элка!

Сколько ж мы не виделись! А что ты тут делаешь?

Здравствуй, Димочка! Слава, как дела у Любаши?

— Нормально, благодарю. — Вид у него был такой,словно он откусил дольку лимона.

— Элка, с ума сойти! Ты почти не изменилась.

То есть, конечно, постарела, как все мы, а в остальном всетакая же…

— Зато ты неузнаваемо изменилась, особенно нос!

Писательница позеленела. Воронцов фыркнул и опрокинул рюмкуконьяка. Сразу потянулся за второй.

— Так что ты тут делаешь, Элка? — как ни в чем небывало продолжала Лира. — С кем пришла?

— Ни с кем, сама по себе.

— Но в качестве кого?

— Как? — вскричал Махотин. — Ты не смотришьЭллино шоу?

— У Эллы есть свое шоу? — не поверилаписательница.

— Представь себе!

— На вашем канале, Слава?

— Разумеется! Это моя гордость! Я разглядел в нейтелезвезду!

— Шутишь?

— Нисколько. «Рецепты моей бабушки»! Прелесть чтотакое!

— А, так это кулинарное шоу? — словно бы соблегчением протянула Зоя Звонарева. — Ты, Элка, как была кухаркой, так иосталась! А я-то думала…

— А ты как была паскудой, так и осталась.

— Девочки, не ссорьтесь! — добродушно воскликнулМахотин.

Но тут к ним с бокалом шампанского подошел Тришкевич,сверкая веселыми черными глазами.

— Господа, давайте выпьем за наш канал! Мы продержалисьсемь лет, а в наше время это совсем неплохо! Дай нам Бог еще как минимум столькоже!

Махотин хотел что-то возразить, но Тришкевич его опередил:

— Алексеич, тихо! Это я из суеверия. Когда желаютдолголетия, лучше быть реалистами. А то моей бабушке на восьмидесятипятилетиепожелали прожить еще столько же. А она в ответ сказала: не дай Бог!Мадам, — обратился он к Элле, — я давно мечтаю познакомиться с вами.Вы одесситка?

— Да!

— С Молдаванки?

— Нет, — засмеялась Элла.

— Тогда с Большого Фонтана? Или с Пересыпи?

— Нет, не угадали!

— А больше я про Одессу ничего не знаю, увы, не доводилосьбывать, но читал Бабеля, Катаева и других.

— И пели «Шаланды полные кефали…», да? —засмеялась Элла:

Кажется, этот кобель к ней клеится, сообразил снеудовольствием Воронцов.

— Какой смех, какой голос! Вы танцуете? — вдругспросил Тришкевич.

— Танцую вообще-то, но ведь музыки нет.

— А если я организую музыку, обещаете мне первый танец?

— Конечно!

— Если хватит рук обхватить ее за талию, — сневинным видом проговорила Лира.

— Слушай, ты, доносчица, собачья извозчица! —вскинулась Элла. — Я не посмотрю, что ты знаменитость, дам в нос — и всятвоя ринопластика развалится к чертям!

— Элла! — испуганно схватил ее за руку Воронцов.

Но тут вдруг раздались громкие звуки музыки, и некакой-нибудь, а самой любимой, Ава Нагила!

Элла с детства обожала эту мелодию, и даже пыталась игратьее на скрипке, несмотря на протесты бабушки Антонины Сократовны. Кто-то ужепустился в пляс, а к ней с довольной миной спешил Тришкевич:

— Годится?

— Еще как!

Что это был за танец! Она забыла обо всем, она была сейчаслегкой как пушинка, казалось, она едва касается пола и половинка еврейскойкрови радостно, восторженно вскипает в жилах. Не было ничего, только она,музыка и сверкающие сумасшедшим весельем, влюбленные глаза Тришкевича.

В ней просыпалась такая радость жизни, какой она еще никогдане испытывала, и ей не было дела ни до Воронцова, ни до Зои Звонаревой, вообщени до кого. Она любила жизнь и впервые любила себя в этой жизни. Сколько длитсятанец? Всего лишь несколько минут. И когда в конце Тришкевич схватил ее и сочнопоцеловал в губы — от полноты чувств, раздался гром аплодисментов. Эллазасмеялась и чуть не упала, у нее закружилась голова, но Тришкевич поддержал ееи шепнул на ухо:

— Браво, это был лучший танец в моей жизни!

Он подвел ее к остолбеневшему Воронцову и не менееостолбеневшему Махотину, — Ну, Элка, ты дала жару! — засмеялсяМахотин. — В этом было даже что-то первобытное… Невероятно!

— Кстати, меня зовут Вася, — успел еще шепнутьТришкевич, хотя вся страна, и в том числе Элла, знала его имя.

— А я вспомнил «Анну на шее», — пробормоталВоронцов.

— Да, Элка, ты классно трясла окороками, — ядовитозаметила Зоя Звонарева.

Элла расхохоталась легко, от души, и даже не взглянула нанее.

— Нельзя так откровенно завидовать, мадам, —заметил насмешливо Тришкевич, — вспомните классика и учитесь властвоватьсобой!

Ах, как он мне нравится, подумала Элла. Прелесть, а немужик.

Внезапно Воронцов властно взял ее под руку и отвел всторонку.

— Что такое, Митя?

— Выходи за меня замуж! Завтра же!

— Что?

— Выходи за меня замуж!

Она глянула на него немного пьяными счастливыми глазами:

— Нет, Митя! Мне еще неохота на насест!


Екатерина Вельмонт