Вопрос

Зима закончится ответом
на риторический вопрос:
"Зачем сугробы пахли летом,
когда вокруг звенел мороз?"

И уберётся без остатка
в коробочку весенних нот,
где звук любовной лихорадки
записан в старенький блокнот.

И веточка сухой сирени
там расцветает без дождя
в преддверии грозы–мигрени
под крышкой неба — несмотря

на ограниченность свободы
всегда улыбчивой весны,
в которой обнажив исподы,
из почвы тянутся цветы

куда-то к солнцу — как веснушки
на лицах радостных детей,
мечтающих сыграть в войнушку
средь металлических дверей,

и победить соседний округ
бескровным возгласом УРА,
оставив ненависть в осколках,
разбитого судьбой двора.

Где запах жареной картошки
из приоткрытого окна
махнёт испачканной ладошкой,
и крикнет мне: "Уже пора!"

Пора прощаться с той прохладной,
что наплывает изнутри
под бледною пустой лампадой,
когда темнеют пустыри,

и одинокой тенью скачет
по стенам тоненькая грань,
как маятник часов — иначе
качающих здесь глухомань.

И зимней судорогой память,
спеша забыться в темноте,
ложится спать под фонарями,
отдав всю душу пустоте.

Зима закончится вопросом
на риторический ответ,
несформулированный спросом
за этот стихотворный бред.