Игрушки, которыми не играли

      
                Предисловие

     В далёком детстве я вела дневники, записывала в них каждый свой прожитый день. Сейчас по истечению длительного времени, листая записи, перед глазами встаёт та маленькая инфантильная девочка, грезившая о маме, мечтающая о светлой, справедливой жизни, о чистоте отношений между людьми, и понимаю, что именно тогда, в том мире и было всё то самое дорогое, близкое, чистое, светлое, до глубины души трогательное, щемящее, которое никогда уже не повторится. Наши огрубевшие сердца, меркантильность и ожесточённость взрослого мира не вернут наивного безмятежного восприятия жизни, стремительного, восторженного полёта детской чистой души. А так хочется возвратиться, и навсегда остаться в солнечном, бесхитростном, неподкупном времени, в том малом отрезке жизни, где так ярко, остро, пронзительно впитывало сердце окружающий мир и события.
Осмысление прожитого, сожаление о несбывшемся? Восстановить в памяти, всё что было дорого, но так легкомысленно потеряно, развеяно, похоронено в потаённых кладовых памяти. Пытаешься вытащить оттуда, что-то важное, необходимое то, что не даёт покоя, царапает сердце. Цепляешься за хрупкую нить воспоминаний, но она обрывается, ускользает…


     Город моего детства – милый старинный Каргополь, с узенькими улочками, деревянными домами, мостками  и с белыми величавыми  соборами, похожими на белых огромных птиц… Деревянная Родина моей мамы, сестёр и  маленьких друзей, с которыми я бегала по булыжным улочкам к реке Онеге.  Её берега звенели от  весёлого  ребячьего гомона… Вот картинки моего босоногого, ненасытного и счастливого детства...

                Мама

 Мама! Самое больное и дорогое слово для меня.  Я никогда не видела маму. Она умерла на 14-й день моего рождения. Но к ней обращено моё сердце, именно с ней  я чувствую самую что  ни на есть   живую связь.
       Мама – мой ангел-хранитель! Я где-то слышала, что, когда матери умирают, они потом становятся незримыми защитниками  своих детей. Так и  моя мама – её вроде нет, и вроде бы она рядом. Кому-то это, может быть, покажется странным! Но я чувствую её, ощущаю на себе её взгляд – одобрительный или предостерегающий. 
      Я часто хожу в церковь, и первое, что я делаю, ставлю свечу маме, мысленно с ней разговариваю и прошу помощи у неё. Я знаю,  уверена, что она там, наверху, думает обо мне и молится за меня.    Я верю, что мы с ней увидимся в другой жизни. И поэтому я не боюсь смерти. 

      
                Дом ребёнка

    Я была пятым ребёнком в семье. Мама родила меня, когда ей было 44 года. Родители ждали мальчика, а родилась девочка – горластая и беспокойная.
После смерти мамы меня отдали в Дом ребёнка. А через три года меня перевели в Дошкольный детский дом.
       Многое из того времени стёрлось в моей памяти, но смутные воспоминания остались:  небольшой дворик, деревянный забор, на котором я любила сидеть, двухэтажное деревянное здание и  много комнат и дверей. Двери  –  большие,  старинные, покрашенные в белый цвет.
      Окна первого этажа почти  соприкасались с землёй. Помню спальню и кухню на первом этаже.
      Когда нас выводили играть на улицу, из окон кухни всегда доносились запахи  борща и свежеиспечённого хлеба. На этот запах слетались птицы – воробушки, голуби и галки.   Повариха  Зоя  через форточку бросала им  хлебные крошки.
    Как сейчас помню: зима, хлебные крошки на снегу… Я тайком подбираю  их, торопливо кладу в рот и наслаждаюсь вкусом снега и хлеба, тающих во рту.     Мне  казалось: нет ничего вкуснее этих мягких, маленьких,  коричневых частичек.

                Памятник Ленину
   
     Нас выгуливали, как маленьких желторотых птенцов. Воспитательница  брала длинную верёвку, мы  брались за  неё и гуськом шли  друг за другом на прогулку.  Чаще всего  мы ходили в ближайший парк. Там возвышался  большой белый памятник - в полный рост – Владимиру  Ильичу Ленину.  К  этому монументу  нас, как магнитом, манило. Мы кружились вокруг него,  обнимали его. Дедушка Ленин нам казался этаким  великаном, упирающимся головой в небо. Мы  всё время повторяли:  «Мой дедушка Ленин» - и спорили из-за него.    Воспитательница подходила и пыталась нас угомонить, повторяя:  «Дедушка Ленин общий, он для всего народа дедушка».
А мы его в своих детских фантазиях оживляли, и каждый про себя  считал, что дедушка Ленин только его и никого больше…

                Бабушка 

   Когда мы возвращались с прогулки домой, то нам разрешали поиграть ещё немного  во дворе.
   Мы рассыпались, как горох, и нас трудно  было потом  собрать,чтобы отвести в дом. Каждый находил себе занятие: кто–то играл в песочнице, строил замки и лабиринты, кто-то просто бегал или прогуливался.
   А  я забиралась  на забор, садилась на жёрдочки и гордо взирала сверху на уличный мир. В  мешковатом, непонятного цвета  пальто и  шапке с подвязками (воспитатели, собирая нас на прогулку, крепко завязывали  шапки на   бантики, а я умудрялась всегда развязать бантик,  и  шапка  на голове всё время съезжала на глаза, мне приходилось  сильно задирать голову, чтобы что-то увидеть), в серых, не по размеру громоздких кирзовых сапогах, я была похожа на  маленького нахохленного воробья. Воспитатели меня снимали с забора, но я упрямо снова забиралась на него. Я могла часами сидеть на заборе и смотреть на прохожих, всматриваясь в их лица.
   Я ждала… Я  выглядывала  бабушку…  Сколько себя помню, я всё время жила в ожидании. Сидя на заборе, я мысленно себе говорила:  "Вот  она сейчас появится..." А бабушка не приходила… День, второй, третий… Неделю...
    Забор стал излюбленным местом для меня.  И наступал всё-таки тот счастливый день, когда ожидания сбывались!
    Я с восторгом и радостью неслась к бабушке. Она всегда приносила мне гостинцы (конфеты и пряники). Конфеты я  почему-то, как мышка,  прятала в большие панталоны, которые у меня были до колен и выглядывали  из-под  фланелевого платья.
    Иногда к бабушке приезжала тётушка Клава, и меня на  выходные забирали в дом на Больничной улице (родительский дом).
    Но ночами я кричала и звала Колю (моего маленького друга) и просилась обратно в мой шумный,  неугомонный детский дом.
   Сейчас я понимаю, что бабушка тогда для меня была как свет в оконце, единственным родным человеком. Она  помнила обо мне, жалела и любила меня…


                Игрушки, которыми никто не играл

    Наш дом стоял   на углу улицы Ленинградской и проспекта Октябрьского.
Дом деревянный, двухэтажный, светло-коричнево-бордового цвета, старинный, с большой верандой и  мансардой.  По всей видимости, здесь до революции жил  купец или  зажиточный человек. Уже намного позже дом стал приютом для детей-сирот. Сюда я была переведена из Дома ребёнка, когда мне исполнилось  три года, и прожила в нём до семи лет.
      Комната над вторым этажом, на чердаке,  таинственная, куда никто не ходил. А нас, малышей, и подавно не пускали. Мы понятия не имели, что там может находиться. Но наши  взоры  не раз устремлялись к этой странной  комнате, куда вела узкая крутая лестница. 
    Нашей любознательности не было границ, и мы тайком от взрослых заползали по лестнице и заглядывали  в замочную скважину, пытаясь хоть что-то увидеть. Но наши попытки были безрезультатны. Среди детей ходил слух, что там, за синей дверью, живёт  страшная  колдунья, которая ночами  выходит и бродит по дому. Она не любит шума и детского смеха, а непослушных ребят ночью заворачивает в  синее покрывало и уносит к себе.
    Вечером, ложась  спать,  я рисовала её в своём воображении:  представляла её худой, высокой, с удлинёнными синими глазами, серыми, как зола, волосами и большими костлявыми руками. Мне становилось страшно,  я с головой уходила под одеяло в надежде, что она меня там не заметит. Моя детская фантазия настолько разыгрывалась, что я в конце концов поверила в существование колдуньи...
    Шли дни, недели, годы… Однажды нам объявили, что меня и ещё нескольких ребят  переведут в школьный детский дом, который находится тоже в городе. Всех  остальных ребят увезут в другой город, а наш дом закроют. Тогда  и произошёл случай, развеявший миф о существовании  колдуньи, которая держала в страхе всех детей.
      Однажды вечером после ужина одна из старших воспитательниц собрала нас и повела… И куда вы думаете? Да-да, на третий этаж, на чердак, куда мы так мечтали заглянуть. Мы с трепетом поднимались по узкой лестнице. Воспитательница долго возилась с замком (в коридоре было плохое освещение).
   Но вот дверь распахнулась, и пред нашими глазами предстала небольшая светлая комната. А в ней огромное  количество коробок с игрушками (куклами, машинками)!  Я столько игрушек никогда не видела.
  Воспитательница подошла к одной из коробок, вынула оттуда деревянную  шкатулку,  положила её на пол и открыла…  Из коробочки зазвучала музыка, а ещё появилась маленькая игрушечная девочка в розовом платьице и с золотыми кудрями. Девочка закружилась  и начала танцевать под музыку.
  Я не могла оторвать глаз от этой красавицы... Она мне тогда показалась живой настоящей феей…
  На следующий день нас перевели  в школьный детский дом, который находился на улице Ленина.А судьба игрушек из синей комнаты мне неизвестна до сих пор...
   Но перед моими глазами ещё долго стояла  эта чердачная  комната, игрушки в коробках, которыми никто не играл… И живая танцующая кукла в розовом платье.




                Деревянные куклы, и не только   
               
     Школьный  дом, куда нас перевели, находился недалеко от  храма.  Рядом было футбольное поле, на котором проходили наши игры. Чаще всего мы играли в лапту.  Мячик во время игры  улетал к самой паперти церкви, и мы наперегонки бежали за ним.  Мы любили ходить вокруг церкви и заглядывать в окна, надеясь увидеть там что-то очень таинственное и интересное. Старушки и батюшка знали, что мы детдомовские, и относились к нам благосклонно. Иногда нам даже удавалось заглянуть внутрь или  постоять в притворе.
     Главная дверь и дверь из притвора в помещение, где шла служба, летом приоткрывалась(видимо, чтобы прогреть помещение  тёплым воздухом), и мы могли  даже заглянуть внутрь.  В помещении храма  всегда стоял полумрак. Горели свечи, лампады, и старушки  тёмными   тенями  передвигались по святилищу. Во время литургии они что-то шептали  про себя и, стоя на коленях, бились лбом о пол. Мне всегда, становилось жутко от этой картины, но любопытство  одерживало верх, и мы   наблюдали за происходящим, пока  старушки не отгоняли нас  прочь с возгласами: « Ишь, налетели  воронята… И глазеют… И глазеют…» Мы пулей выскакивали из полутёмного храма на  футбольное поле, где было много травы, неба и  солнечного  света. 
    За футбольным полем были хозяйственные постройки, сараи, дровяники и кусты.  В  кустах мы  строили  домики, приносили всякий хлам, доски, тряпьё,  железяки. Каждый сам себе  благоустраивал жилище. Туда мы поселяли  наших деревянных кукол (маленькие деревяшки-поленья). Мы давали куклам имена, укутывали их в тряпичные лоскуты или в листья  лопухов, которые росли везде на территории двора, а банки-склянки и бутылки служили посудой для кукол. Удивительно, что мальчишки тоже любили с нами играть, они помогали нам строить жилища!  Увлёкшись игрой, мы забывали обо всём на свете,  и воспитательница иногда не могла докричаться до нас, зазывая  на обед или ужин.
Если погода на улице была слякотная и дождливая, мы переселяли кукол в дровяник.  В огромной поленнице, выстроенной не в один ряд, мы строили  узкие  ходы-лабиринты, вынимая осторожно нижние  полешки  из огромной высоченной поленницы.  Мы  не задумывались  о том, что поленница могла рухнуть на нас  (высотой она доходила до самой крыши сарая). Мы залезали внутрь  её и могли часами прятаться  там и рассказывать страшные истории…
Наш двор мне тогда казался огромным, с большим количеством сараев и кустов, где можно было найти укромное местечко для себя и, спрятавшись, побыть наедине.  Я любила  залезть  в густые ветки смородины или забраться на черёмуху, растущую за колодцем, и  долго там сидеть.
Это было  моим тайным  пристанищем, где я могла оставаться незамеченной.
      Сидя в пахучих ветках черёмухи,  я следила за  чёрным паучком, сплетающим прозрачные ажурные  паутинки.  Сквозь сеточку лёгких воздушных нитей могла наблюдать за плывущими в лазоревую даль  облаками.
    Но чаще  я  уединялась в кустах, которые находились недалеко от храма, и рисовала.  Я не знаю, откуда взялась эта склонность. Может быть, у нас в роду кто-то был художником? Я любила рисовать  белоснежные церкви на васильковом небе,  купола, словно  огромные зелёные яблоки, повисшие на  облаках, кресты, похожие на клювы  неприкаянных, одиноких, застывших аистов. Над крестами всегда летали вороны, оглашая окрестности старинного городка громкими, душераздирающими криками: «Кар-кар-кар!"
Птиц я рисовала смешно:  галочками  прочерчивала их карандашом.Я вставляла их в каждый рисунок, мне казалось: если рисунок будет без птиц, то он будет неинтересен, скучен и пуст…
   

               

                Карусели и первая детская любовь

    Как в нашем городе появились первые карусели? Настоящие, большие,на моторе, с железными цепями, к которым были присоединены деревянные  сиденья.  Нажималась кнопочка,  и карусели начинали кружиться...  Люди на сиденьях тоже начинали кружиться вместе с каруселью. Захватывающее зрелище! Мы прибегали  гурьбой и глазели с восхищением и удивлением на это чудо. Сами мы не катались – надо было заплатить 15 копеек, которых у нас не было...
    В нашем доме прошёл слух, что в следующие выходные ребят, которые будут вести себя хорошо, без замечаний, поведут на эти карусели. Мы с восторгом приняли это известие и старались выполнять все требования старших и воспитателей.
    И вот нас привели на берег и разрешили подняться на карусель. Мы расселись по сиденьям. Полная и строгая с виду женщина завела карусель, железные цепи заскрипели и начали набирать скорость. Мне  не  объяснить то чувство, которое  испытала я, когда меня закружило, подняло вверх и понесло!  Сердце готово было выпрыгнуть из груди.  Мелькали дома, люди, деревья,  церкви,  река.  Всё слилось  в одно целое.  Я летела, парила в небе…
Мы часто потом приходили к этой карусели. Она словно магнитом манила нас. Иногда нам удавалось уговорить тётеньку, которая работала на каруселях, покатать нас бесплатно.  Она жалела нас и разрешала нам нажать волшебную кнопочку, которая заводит мотор.
    Однажды, поужинав, мы с мальчишками  помчались на берег  и внезапно остановились. Карусель уже была атакована городскими ребятами. Вот тогда я впервые увидела его!  И влюбилась. С первого взгляда. Он был очень красив. Позже я узнала, что не я одна страдала по этому мальчику. А я не могла оторвать от него глаз. Правда, делала я это украдкой, чтобы он не заметил. Он не обращал на меня внимания, и я очень переживала, хотя и старалась не подавать  виду. Я  каждый вечер бегала к каруселям в надежде его увидеть.
    И вдруг я его увидела... с девочкой. Она сидела на каруселях, а он раскачивал её. Они громко смеялись и были счастливы. Я развернулась и убежала. Помню, что вечером, лёжа в кровати, закрывшись одеялом, я горько плакала.  Молча... Громко было нельзя... Моих всхлипов почти не было слышно, а подушка была мокрая от слёз.
Это было первое разочарование от моей безответной  любви. Мне тогда казалось, что мир рухнул… Той карусели  давно уже нет. А нас жизнь разбросала  по разным городам.


                Банный день

    Через каждые десять дней в детском доме проходил банный день. Баня находилась в городе,на берегу реки Онеги (не так близко от дома),  и  малышей возили в баню на старой белой кобыле.
   Жила она в конюшне, которая находилась на Красной горке. Но по необходимости лошадь  появлялась во дворе, и детвора при виде её выбегала из дому, чтобы посмотреть. Мы гладили её добрую морду и кормили белым вкусным хлебом, который тайком выпрашивали у поварихи тёти Маруси.
   Кобылка,(а звали её Снежинка за  белоснежную масть) очень любила брать с руки хлеб, смотрела на нас большими, добрыми, умными глазами, довольная, махала хвостом и по-детски смешно фыркала, обнажив целый ряд крупных крепких зубов, выпрашивая ещё угощения. Конюх Прохор Васильевич зорко следил за тем, чтобы мы не сильно надоедали лошади, и с руганью отгонял нас от неё.
   Мы с нетерпением ждали вечера, когда нас повезут в баню. И вот долгожданный час наступал... На большие сани укладывали огромные тюки с бельём и малышей рассаживали сверху их... Мы с гордостью восседали на котомках, поглядывая на размахивающийся белый хвост кобылы, на Прохора Васильевича, который садился впереди нас, взявшись за вожжи, и с криком "Ну, милая,пошла!" мы трогались в путь.
    Сани скользили по белому хрустящему снегу. Снежинка бежала по дороге, тяжело выдыхая пар из ноздрей... Шёл мелкий, как белая мука, снег, а мы,прижавшись  друг к другу, восторженно поглядывали  по сторонам. Это были  счастливые, радостные минуты! Я  никогда не забуду, как после помывки из бани звёздным  вечером нас везли обратно и я, полусонная, разморённая, глядела на огромные звёзды.
     Наверное, нет такого человека, который  душой не тянулся бы к ночному небу, к белой россыпи маленьких ярких звёздочек, в мечтах не блуждал бы по лунным аллеям тёмного, таинственного, огромного мира -  Вселенной, по Млечному пути,по её серебристой пыли. Звёзды манят нас,завораживают, дают надежду, вдохновляют, зарождают в душе то прекрасное, которое укрыто в невидимых закоулках нашего повзрослевшего сердца.
   Лёгкий морозец укутал деревья, деревянные крыши домов. Искрящиеся улочки вечернего Каргополя, скрип саней, устало бредущая лошадь Снежинка, сливающаяся со снегом, маленькие, невзрачные силуэты полусонных детей. Голос конюха: "Тпру,стой, милая! Приехали!" Ребятишки неохотно слезают с саней, идут в дом и расходятся по спальням. Отбой! 
      

                Юродивая


      Территория детского дома была большая и заканчивалась футбольным полем, на краю которого находились  два  храма. Один храм  был заброшен, превращён  в склад, в котором хранились мешки  с каким-то белым порошком.  Мы часто заглядывали сквозь щели  наспех  заколоченных досками окон,  пытаясь увидеть там нечто необыкновенное.  Второй храм был действующий. В него  по выходным ходили старушки в чёрных одеяниях. Рядом с церковью  стоял старый  неказистый  дом с белыми выцветшими ставнями и покосившимся деревянным забором.  В доме жила  неряшливая юродивая старуха. Звали её Манька. Она  была немая. Мальчишки всегда её задирали, бросали в неё палками, а зимой -  снежками  и дразнили. Юродивая в ответ что-то мычала, размахивала руками, бегая за ними. Их это забавляло, они удирали от неё и через какое-то время возвращались, и всё повторялось…
Рядом с  домом стояла большая деревянная горка. Это было излюбленное место  детских  игр зимой.  Из дровяника мы притаскивали огромные сани-розвальни, затаскивали их на горку, рассаживались и с криком, визгом  неслись с горки  вниз со скоростью ветра. От горки по земле тянулась ледяная дорожка, накатанная санями, и мы  долго скользили по льду, пока наши сани не врезались в сугроб снега. Восторг и радость от этой забавы лились через край. Мы спешно  бежали назад, стараясь обогнать друга друга и сани, которые тащили ребята постарше, чтобы занять места в дровнях.
Манька-юродивая наблюдала за нами из грязного, заснеженного окна и улыбалась беззубым ртом. Глаза её светились. Она  гладила замёрзшее стекло костлявыми пальцами и размахивала руками, силясь что-то нам  сказать. Я часто тайком наблюдала за ней: что-то притягивало меня к ней.
Жила она одна-одинёшенька  и очень бедно.   На крыльце дома у неё всегда  сидели бродячие кошки, а по двору расхаживали голуби.
     Зимой  они залетали прямо в дом. Я наблюдала, как она кормила их пшеничной крупой   или хлебными крохами и что-то мычала им на непонятном мне  языке. Голуби садились ей на плечи, руки, на голову и нисколько её не боялись.
Она и нас иногда прикармливала замусоленными конфетами, которым мы были рады. Мальчишек она не любила и всё время грозила им кулаками, а нас, девчонок, приваживала к себе. Многие её боялись и убегали.
 Ко мне  юродивая относилась по -  особенному. Увидев  меня, Манька всегда улыбалась беззубым ртом и совала мне то пряник, то сухарь. Видимо, я расположила её к себе. Однажды,проходя мимо её дома,я увидела,что она жестом  подозвала меня и пригласила в дом. Робея, я вошла внутрь и была поражена беспорядком и темнотой  комнаты: всюду валялось тряпьё, на большом длинном столе немытая посуда - чашки, тарелки, кастрюльки. На лавках вдоль стены сидели кошки. В полумраке  их глаза сверкали жёлто-зелёными огоньками. Они настороженно смотрели на меня. От их кошачьего странного взгляда было не по себе. Мне захотелось убежать... Но что-то удержало, я оглянулась  и увидела, большую, почти в человеческий рост,  старинную икону. На ней было лицо старца с умными пронизывающими глазами. От иконы шёл необычный свет, свет шёл и от окна тоже. Икона светилась (уже позже, через много лет, я узнала в этой иконе лик  Николая Чудотворца. Я не могла двинуться с места, икона меня просто приворожила…
Юродивая, улыбнувшись, стала шарить по шкафам, потом подошла ко мне и насыпала горсть подушечек – конфет без обёрток. Конфеты назывались «Дунькина радость». И, что-то  промычав  на своём языке, погладила меня по голове.
Я неуклюже, робея от происходящего, поблагодарила за конфеты
и  шмыгнула за дверь.
Выбежав за калитку, я обернулась – в окне стояла юродивая и улыбалась. Она жестом перекрестила меня и скрылась… Весь оставшийся день меня преследовали глаза старца с иконы, я не могла отделаться от ощущения, что он  за мной  наблюдает. Позже   такие ощущения у меня появлялись часто, а потом улетучились совсем…
Шли годы. Мы взрослели.  Юродивая всё реже появлялась во дворе, а потом и совсем исчезла. Дом стоял заброшенный и опустелый. Птицы не слетались уже во двор, а всё больше расхаживали, воркуя,  у паперти церкви, где их прикормили  добрые старушки.
А я  каждый раз, приезжая на родину, проходя по улице, где когда-то находился дом юродивой, вспоминаю  нашу последнюю встречу – окно и её, улыбающуюся, добрую Маньку.


               
                Коля

    Странный мне приснился сон: огромный дом и каменное большое крыльцо. А на нём сидят дети. Но только они не совсем дети. Внешне они вроде бы взрослые, но их лица детские… Взрослые люди с детскими лицами. Их взгляды очень трудно передать словами – какие-то особенные… полудетские–полувзрослые… проникающие в самую глубину сердца. Что-то щемящее было во взглядах этих взрослых детей. И я каждого из них узнаю! Такое ощущение, что я там тоже среди них, и вроде бы нет. Они меня не видят, а я их вижу, как бы со стороны на них смотрю. Сидят они странно: не разговаривают, не смотрят друг на друга. Молчат… Как на фото застыли. Мой взгляд останавливается на мальчишке со светлыми кудрями и серыми глазами. В нём я узнаю Колю - моего маленького друга из детства.
Сколько себя помню, мы с ним всегда вместе были, кроватки наши стояли рядом, в школу ходили вместе, учились в одном классе, играли в одном дворе. Коля среди нас очень выделялся. Он был рассеянный: всегда путал ботинки, надевая правый на левую ногу и наоборот, пуговицы на пальто застёгивал неправильно, рубаху надевал шиворот-навыворот. Воспитатели шутили: «Рассеянный с улицы Бассейной!» Учился Коля по-среднему, но был талантлив в рисовании! Он мог часами сидеть с тетрадкой и рисовать.
О чём он мечтал в эти минуты? Может, хотел стать великим художником, покорять вершины искусства? Но жизнь распорядилась иначе… После окончания художественно-графического отделения он стал работать в школе – учил мальчишек и девчонок видеть прекрасное и переносить это на бумагу. Многие дети, брошенные своими матерями, так и похоронили их живыми в своей памяти. А он, будучи уже взрослым человеком, простил мать, взял её – одинокую, постаревшую, к себе в дом, ухаживал за ней.
«Коля, почему так рано перестало биться твоё благородное, крылатое сердце? Почему именно ты оказался в той злополучной, страшной машине, которая со скрежетом сломала твою жизнь? Твой последний взгляд был устремлён в небо, туда, куда воспарила твоя светлая душа – душа Художника, душа прекрасного, доброго Человека. О чём ты думал в последнюю для себя минуту: о сыне, которому и было-то всего три недели, о жене, о друзьях?» - не дают мне покоя эти мысли…
И опять вспомнился сон: крыльцо, ребята и Коля… Казалось, он смотрел на меня незнакомым и странным взглядом. Что он пытался сказать мне, что хотел донести до меня из своего поднебесного мира? Его Душа прилетает белым ангелом на землю, как воспоминание о том светлом, неподкупном и счастливом времени …
Акварели красок разбрызганы каплями по небесному полотну. Я чувствую присутствие моего маленького друга из детства, который и меня научил видеть прекрасное в нашей изменчивой и такой непростой жизни.

                Библиотеки детства

     На первом этаже, рядом с лестничным пролётом, располагалась белая двухстворчатая дверь. За этой дверью была библиотека.
Огромные деревянные стеллажи, забитые учебниками, словарями, атласами. Помимо школьных книг, на отдельных полках рядом приютилась художественная литература. Это были детские книжицы - старые, с потрёпанными, выцветшими страницами и мятыми обложками… Нам, детям, часто приходилось ремонтировать развалившиеся мягкие переплёты книг. Мы усаживались за стол, резали белые полоски бумаги из альбомов и аккуратно склеивали страницы…Приведя книги в порядок, мы с торжествующей радостью возвращали их на прежнее место.
Роза Николаевна (воспитательница) устраивала вечера чтения. Мы садились в круг, и она увлекала нас в захватывающий сюжет той или иной книги.
Библиотека для нас была не только кладезем знаний и захватывающим миром увлекательных рассказов, сказок и детских стихов, но и комнатой для ночных вылазок и игрищ. Мы тайно в ночное время, когда дом погружался в сон, проникали сюда и устраивали ребяческие развлечения. В темноте играли в прятки, пробираясь меж стеллажей, взбираясь по высоченным полкам.
Притаившись в темноте среди книг, мне казалось, что таинственный мир открыт передо мной, его можно потрогать, понюхать, прикоснуться к шелестящим страницам, к неизведанному и столь манящему чуду. Какое это было счастье! Моё наивное детское сердце трепетало и радовалось от восторга соединения, общения и погружения в среду, несхожую с нашей - столь многообразной, особенной и совершенной.
Когда мы познакомились с азбукой и научились читать нас познакомили с детской городской библиотекой. В читальным зале первое, что мне бросилось в глаза это множество новых, красочных книг с твёрдыми переплётами и красочными обложками. У меня разбежались глаза от такого количества незнакомых мне книг. Они обворожили меня. Я долго не могла выбрать книгу для чтения, мне захотелось их забрать все, но выбирать надо было одну. И мой взгляд остановился на красочной книге «Волшебник изумрудного города». Книга была с большими живописными рисунками. Я не могла оторваться от неё, и когда мы уходили из библиотеки я целую неделю с нетерпением ждала следующего похода в библиотеку и встречи с интересными чудаковатыми героями...


 Голубая тетрадь

     Я часто думаю: почему я пишу стихи, почему свои чувства и мысли выплёскиваю  на бумагу? Откуда появилась это привычка доверять бумаге всё самое сокровенное?

     Наверное,  всё идёт из далёкого детства. Кому я могла рассказать в те  годы о том, что жило во мне - боль, одиночество,   детские обиды?
С кем могла поделиться? С молчаливыми стенами?
С моими сверстниками? У нас было не принято  плакаться, жаловаться – это считалось признаком слабости!
    А сказать хотелось многое. И самым лучшим другом для меня на тот момент  стала  школьная голубая тетрадка, куда я записывала каждый прожитый день.
Именно с бумагой  я делилась сокровенными мыслями. Тетрадь знала все мои тайны! Отсюда, наверное, и зародилась привычка писать.
    Я не знаю, почему на протяжении многих лет я таскаю школьные тетради-дневники с собой и храню до сих пор. Может быть, в память о маме?
    На пожелтевших листочках чернильной ручкой нацарапаны мои первые детские стихи о маме.В этих старых листах ощущается её присутствие. В каждой строчке  я веду внутренний разговор с ней... И кажется, вот она рядом, стоит только протянуть руку - и она заговорит со мной... Я растворялась в тетради, рисовала образ мамы, фантазировала. Окуналась в мой придуманный мир.  Иногда мне казалось, что я говорю не с бумагой: "Мамочка,ты со мной?" – "Да, доченька..." –  "Ты всегда будешь рядом?" –  "Всегда доченька!"...

Из дневниковых записей девочки:

3.11.1979 г. «Я научилась плакать молча, беззвучно. И никто не увидит слёз на моём лице…»
7.11.1978 г. «Как хочется быть нужной, а не лишней»
30.12.1978 г.  «Лишь дождь понимает меня, только он может меня утешить…»
31.08.1978 г. «В душе накопилась обида. Как уничтожить её?»
27.09.1978 г. «Нет, мне не надо дарёного благополучия. Я всего достигну сама»
4.11.1978 г. «Если бы боль можно было выплакать слезами…»
1.12.1978 г. «Боль, как крапива, жжёт душу…»
26.09.1976 г. «Мамочка, приди ко мне. Если бы ты знала, как мне плохо без тебя. Мамочка, все мои слёзы тебе»
20.08.1977 г. «Все видят мою улыбку, но никто слёзы…»
29.12.76 г. «Дождь капает мамиными слезами»
30.12.1976 г. «Мамочка, спустись с неба. Мне плохо без тебя»
          

      Однажды в детстве из-за моей тайной тетрадки произошёл ужасный случай. А было это в выходные. Я зашла в спальню и увидела девчонок, собравшихся в кружок. Галька, рыжая, долговязая девчонка, держала что-то в руках
и вслух увлечённо читала. Приглядевшись,я поняла,что она тайком  вытащила  из-под матраса тетрадку,которую я прятала от всех...  Я, не раздумывая, бросилась на неё и попыталась вырвать самое драгоценное, что было у меня.. Завязалась драка. Мёртвой хваткой вцепилась я в её рыжие волосы и сильно укусила в щеку.  Не отпускала её до тех пор, пока она не обронила тетрадь. Увидев лежащую на полу тетрадь, я бросилась к ней, подняла и прижала к себе. Галька,освободившись,  повалила меня на пол и начала лупить кулаками.
      Она была старше меня и сильнее. Из носу пошла кровь.  Сжавшись в комочек, я не могла сопротивляться, не могла плакать. Я лежала на полу и прижимала к груди мятую потрёпанную тетрадку.  Не помню, кто оттащил от меня рыжую бестию. Помню только, как на Галькиной щеке долго красовался шрам от моего укуса. Покрутив у виска пальцем и обозвав меня "ненормальной", она больше никогда не пыталась меня тронуть, оскорбить или притеснить.
     С той поры голубую тетрадку я всё время носила с собой... Позже я заводила новые тетради, их у меня накопилось немало... Они хранятся в старом сером чемодане, с которым я уехала из детского дома после окончания десятого класса в другой город. В чемодане вместе с тетрадками лежат пожелтевшие от времени фотографии.

   Голубые, тоненькие, школьные тетрадки в линеечку – они как реликвия,память о детстве, о моём большом шумном доме, о друзьях, по которым я очень скучаю, о моей детской мечте, которую не могу от себя отпустить...

                Послесловие

     Так случилось в моей судьбе, что детские годы своей жизни я провела в сиротских домах : Дом ребёнка, дошкольный детский дом и далее школьный детский дом на ул. Ленина 40 г. Каргополь
    Мы были трудные подростки, и каждый со своим характером и нелёгкой детской судьбой. И сколько надо было терпения нашим воспитателям-мамам найти к нам подход.
    Никогда не забуду нашу главную «маму» Зою Николаевну Оводову – директора детского дома. Помню её первый подарок, врученный мне, – зелёные шёлковые ленты для волос. А когда к первому сентября детям выдавали новую обувку, и для моей маленькой ноги туфли оказались большие не по размеру. Она повела меня в обувной магазин и на свои деньги купила мне миниатюрные белые ботиночки. Я от счастья была на седьмом небе. Ночью долго не спала, любовалась обновкой и довольная в обнимку с ботинками уснула.
С большой теплотой вспоминаю добрейшей души человека – повара и позже и ночную няню Марию Ивановну Шевелёву, которая на свой страх и риск перед сном тайком подкармливала нас свежим белым хлебом и молоком.
С ностальгией вспоминаю наши праздники, инициатором которых всегда была Роза Николаевна Слонова – вдохновитель и руководитель. Какие интересные захватывающие рассказы она долгими вечерами повествовала нам и знакомила с увлекательными книгами.
    Мягкая, спокойная Мария Сосипатровна – наш воспитатель, которая помогала с домашним заданием, – своими первыми стихами в подростковом возрасте я поделилась именно с ней.
    Антонина Алексеевна Алексеева – мой первый воспитатель, молодая, красивая, улыбчивая и очень добрая, пользовавшаяся уважением и любовью воспитанников.
    Детские сердца обмануть нельзя, тем более если это подростки, потерявшие рано родителей. Они глубоко ощущают всё происходящее, чувствуют фальшь, неискренность. Но они также остро откликаются на добро, на желание помочь им, заблудившимся, ранимым, потерявшим веру…
Забота и внимание воспитателей, конечно же, никогда не заменят материнскую любовь. Но ту малость тепла, доброты, которую они дали – это дорогого стоит.
Спасибо вам, мои дорогие, уважаемые люди. Я с большой благодарностью вспоминаю вас. Низкий поклон за то, что вы не дали обозлиться на окружающий мир, заронили зерно любви и прощения…