Филька. Юмористический рассказ

Судьба записывается еще до рождения человека по договоренности между его душой и Богом.
«Ах, чем бы нам жизнь помянуть, не будь у нас тех дней».
                Некрасов

Филька
 
Юмористический рассказ.
               
 
   Давно Филька не ладил со своим родным дядей, который, как он выражался, эксплуатировал его даром, только лишь за харч.
- Ты, дурень, куда же так спешишь в такой лютый морозец, а? Ишь, как трещит-то, – осерчав не на шутку, прокричал Федот Иванович вслед племяшу Фильке, который уже  второпях перекидывал свое тучное тело через соседский забор.
То ли от холода, то ли от тоскливой собачей жизни, пёс Кеша неустанно брехал, но, увидев Фильку, обрадовался, замолчал, завилял хвостом. Кинув псу замороженную вяленую рыбу, Филька, шмыгнув носом, стал настойчиво мыском валенка стучать в дверь избы, которая наполовину была занесена снегом. На стук долго дверь никто не открывал, но тусклое освещение за окном подсказывало, что Клаша дома. Небось, нежится на печи, которая обдаёт сильным жаром, где наверняка томятся горячие душистые щи. Наконец-то короткая занавеска на окне приоткрылась, а изможденная от жары Клаша изо всех сил старалась отогреть дыханием замёрзшее стекло, старательно протирая его кулачком.
Из горячей избы вывалился пар, обдал жаром Фильку.

- Ты чё в такую пору притащился-то, бедоносец? Заходь быстрее, а то избу остудишь, - недовольно буркнула Клаша. - Вишь, как замело.
Да, изба была добротно натоплена, и на печи дымился чугунок с картошкой.
- Пожалей меня, негодника, так мне есть хочется, что нутро выворачивает. Дай мне, пожалуйста, немного подхарчиться, чай мы с тобой не чужие, а потом отработаю, коли дядечка не прибьёт, - взмолился Филька.

Вдруг во дворе отчетливо стало слышно звон бубенцов, и прямо напротив окна встал щегольской экипажец со взмыленными лошадьми - чудо да и только. Но откуда взяться этому чуду у нас в глуши-то? Клаша от неожиданности чуть  оторопела, но быстро нашлась и на ходу начала скидывать протёртые валенки, но не успела. В избу в сопровождении урядника вошел долговязый молодой человек, напоминающий гоголевского персонажа, с манерами Чичикова.

- Их благородие Плешаков Иван Иванович, - вытирая слёзы платком, деловито произнес урядник. - Из самой столицы. По государевому делу.
Тут Фильке очень захотелось дать дёру, но урядник косо посмотрел на него и начал развязывать галунную перевязь, чтобы снять портупею с шашкой.

- Ваши Весьегонские недотёпы умудрились послать челобитную аж до самого самодержца. Мол, одолели жителей проклятые волки, настолько свирепые, что местное мужичьё не удосужилось с ними справиться. Вот и на высочайшем уровне было решено послать Их благородие на помощь, мол, для организации оного дела.
До сих пор молчавший Плешаков, продолжая молчать, направился к печке, чтобы обогреться. Он прошел так близко от Клаши, что она, учуяв стойкий запах одеколона «Кёльнская водица», одурманенная, чуть было, не грохнулась на обветшалый топчан, обитый овечьей шкурой.
Клаша по знаку урядника быстро шмыгнула в сени и на подносе принесла графинчик самогона и миску с груздями. Урядник со знанием дела поровну разлил содержимое графинчика в стаканы и на удивление Фильки не предложил ему, хотя бы для приличия.
Плешаков с видом брезгливости, кончиком пальчика, небрежно потрогал грибы и, сняв пенсне, с недоверием узрел стаканы с мутной жидкостью.  Затем, посмотрев на урядника, залпом выпил цельный стакан, при этом громко крякнув.
- А ты, холоп, из чьих будешь? Али без роду и племени? – смотря на Фильку, смачно хрустя груздем, прошамкал урядник. - Надобно привести старосту, чтоб тот, не мешкая, начал сопровождать их благородие до Весьегонска и определил на постой.
Филька мигом засунул босые ноги в изрядно поношенные валенки и накинул старенький тулупчик на плечи, как солдатик на плацу,чётко гаркнул:
- Щас сделаем, ваше благородие, - чем заслужил похвалу Плешакова, который вдруг подобрел, наливая ему полстакана клашкиного зелья.

Вскоре приехал молодой староста-плехан с пышными усами, которые срослись с бакенбардами в сопровождении Фильки.
Он начал неустанно бить челом перед урядником, раскланиваясь усердно…
- Да хватит тебе, остолоп спину перегибать, - начал было серчать урядник, - а то не ровен час лоб прошибёшь. На-ка лучше прихвати самодуру-то, а то совсем начнёшь маяться. Лошадям надобно задать овса, да и хорошенько напоить. Их благородию обеспечь достойный отдых.

 Пятистенный дом старосты, со многими хлевами, постройками, стоял в середине села и был богато обставлен, и, видать, хозяину там хорошо жилось. Филька с кучером занялись лошадьми, а староста в спальной затеял разговор с женщиной, наверное, с супругой. Он объяснял о важности гостей и велел разбудить прислугу, чтобы они готовили стол для кутежа, тем он хотел показать высокому гостю широту души, манеры гостеприимства, мол, и мы не лыком  шиты, хотя и провинциалы-невежды.

Проснулась жена старосты от долгого сна, где ей грезились флирт и влечение-недуг. Хозяйка дома, Марфа Ивановна, - барышня дородная, лет тридцати от роду, лениво зевая, протянула пухлую руку для поцелуя Плешакову, который прислонившись к русской печке, продолжал греться.

- Bonsoir, monsieur, mes compliments, installez-vous, soyez comme ; la maison., - скороговоркой выпалила Марфа Ивановна по-французски то, что знала, и заслужила похвалу Плешакова.  Да, уж давно Марфа Ивановна не испытывала касания тёплых  соблазнительных губ, чувственно-привлекательный жар которых она не помнила, и во всём винила своего плехана-хряка.

Служанки на скорую руку собрали стол, где мирно «пел» самовар, чаши ломились от бубликов и пряников печатных, а в отдельном блюдце лежали румяные тартинки с телятиной, которых Филька в жизни-то не видывал. Староста собственноручно открывал мадеру, херес и продолговатые бутылки с водкой, запечатанные сургучом. Топился камин-камелёк, было жарко, и по велению Вакхи-Марфы началась вакханалия - исступленная попойка и дикий разгул.

Филька находился при деле, на подхвате: приносил дрова, помогал служанке и умудрился-таки, спёр пару тартинок, которые проглотил тут же. Урядник, изрядно напившись, схватив за грудки Фильку, требовал, чтоб тот его немедля доставил к Клаше, чтоб с ней амурничать, постоянно твердил, что какой-то амур у него на груди сидит.
Филька не мог ослушаться и по велению урядника, сложив всё съедобное в плетёнку, держа урядника за руку, поволок  его ко двору Клашки.

Сильно вьюжило. Дверь долго никто не открывал. Филька, подумал, что наверняка Клаша ушла к своему моряку - хахалю, который часто её ублажал. В летнее время он на речке барышень на лодке катал, а зимою предавался беспробудному пьянству.
Урядник буйствовал, так как похоть, превратившись, в грубо-чувственное
половое влечение, сжигала его кровь.

- Холопье отродье, - неистово кричал он, вынимая из ножен шашку, - если ты её не найдешь, то я тебя зарублю, как турка.
«Почему именно как турка?» - недоумевал Филька и еще сильнее начал бить ногой в дверь Клаши. Наконец-то дверь отворилась, и хмельная Клаша, пошатываясь, отстранилась, пропуская в избу непрошеных гостей. Тут Филька и успокоился. Он понимал, что теперича у урядника появились другие заботы, нежели махать шашкой.

А в доме старосты Плешаков, с виду спокойный, но с манерами афериста, будто никитинский мужик, не на шутку развязал язык.  Как мольеровский тартюф, предался суесловию, чтобы показать свое красноречие с целью соблазнить Марфу Ивановну. Но она, будучи кисейной барышней с узким кругозором, и так была готова ко всему, так как не смогла простить старосте то, что он в этой глуши погубил её молодость, оторвав от суетливо-роскошной городской жизни.
Все с нетерпением ждали, когда же староста напьётся до чёртиков, но он, чем больше выпивал, тем громче бранился, что надоело Плешакову.

- Вы, сударь, переходите все границы приличия и начинаете браниться, как конюх,- попытался урезонить его Плешаков. - Я о вашем поведении вынужден буду отправить депешу и  не знаю, как в дальнейшем сложится ваша судьба. Вы хоть бы пожалели  свою супругу Марфу Ивановну, голубку нашу, – целуя руки жене старосты, резко проговорил Плешаков, будто сердился. А сам чуть ли не добрался до открытой части груди  батистового платья.

Но Марфа Ивановна знала, как утихомирить своего супруга,  смешивая херес с водкой, что было верным способом в их бурных отношениях. Всё было готово, и староста как подкошенный выпал из-за стола и был уложен на кушетку в другой комнате.
 Путь в спальную был открыт. Плешаков не замешкался,  на ходу снимая френч и скидывая брюки-галифе….

Филька не мог ни смотреть, ни слышать, как урядник-хорёк в пьяном угаре услаждает Клашу, которая ему нравилась. Будто точеные стрелы  вонзились в его молодое уязвимое сердце. Юноша тайно любил Клашу и хранил таинства своих чувств на островке своего юного сердца. Теперь вряд ли эта боль оставит его. Он презирал девушку за то, что она, идя на поводу у похоти, грубой чувственности, предала его любовь, тем самым похоронила его самого.

Может быть, со временем его сердечная рана зарубцуется, но к таким, как Клаша, он будет относиться с презрением. Да Бог им судья  – время врачует раны. Но кто сказал, что время лечит - тот солгал. Ты просто привыкаешь к боли и живёшь с ней.Спозаранок собрав остатки еды, допив водку, Филька направился в сторону церкви, решив остаток своей жизни посвятить божьему делу, жить аскетической жизнью. Но сначала он должен будет принять постриг - обряд принятия монашества, стать бельцем и жить в храме.

На крыльце храма его встретил дьячок, с длинной серебряной цепочкой на длинной худой шее, в клобуке,  из-под которого торчали длинные неприбранные волосы.

- Господь милостив, привёл-таки тебя для служения Ему, нашему Создателю, теперича смирись, - ибо смирение есть доверие Богу, покорность Ему и Его слову, - напутствовал Фильку дьячок-псаломщик, приглашая  вовнутрь храма, где в скором времени начнётся его новая жизнь….

Окончательный вариант. Январь 2024г. м.м.Б.