1 место в Конкурсе СРП Дорогами победы Ура!

Надпись на дереве
 
За рекою – гора, за горою – гора, и кизил сердоликами капель набух,
 
за осиной – платан, за каштаном – орех, и овраг собирает осеннюю дань…
 
Под ольхою грибы, под иголками – мох, бирюзовая сойка скликает сестер;
 
тащит лист муравей, на коре, высоко:
 
«Здесь был Коля» – и далее, –«42 –рой»…
 
 
Капут
 
Разинул пасть футляр баяна,
 
который тем и знаменит,
 
что лишь когда хозяин пьяный,
 
футляр расстегнут и раскрыт.
 
И, соблазняя позолотой,
 
сверкало кнопок домино,
 
и светлоокая Шарлотта
 
на скатерть капала вином –
 
там, в искореженном Бунцлау...
 
О как же, Господи, давно
 
Шарлотта – Сталину во славу –
 
за их капут пила вин,
 
и был и цел, и юн хозяин,
 
плескался вальс "Осенний сон",
 
и столько было просто мая,
 
что не баян, а бандонеон
 
притангивал мотивы страсти
 
и юбкой ноги обвивал,
 
что не было ни стран, ни старости –
 
одной любви девятый вал!
 
...Он забывал потом про лагерь,
 
про искалеченную кисть,
 
и огнедышащие флаги
 
с его окна слетали ввысь
 
в разреженную синьку мая.
 
И водку, молча, сам с собой
 
он пил, Бунцлау вспоминая,
 
и день, когда был молодой!
 
 
 
Разговор с памятником
 
Ты плачешь, солдатик, железный и стойкий солдатик,
 
в Батайских лугах не согнувший немые колена?
 
Прикован к кровати, в последней атаке – к браваде –
 
твой друг, ветеран неимущий, избегнувший плена.
 
Он держит медаль «За Отвагу», не чтит юбилейных,
 
сегодня пошел бы в атаку, да жалко – болеет.
 
Был орден, да он затерялся, герой был! – сейчас седой...
 
Спасибо, что жив остался на поле со снежной лузгой,
 
где то ли метель, то ли «Мессеры» стонали и выли о смерти,
 
где выжить в кровавом месиве не удавалось и СМЕРШу,
 
где падали в поле белое, в его заливные луга,
 
ребяточки наши смелые, шедшие на врага,
 
словно пшеница – падали, в небо глаза уставив,
 
это по ним ПАМЯТНИК выплавился из стали.
 
Когда разбитные мальчишки греются Вечным пламенем –
 
ты  подойди поближе – может, они услышат? –
 
и, словно в молитве (амен!), стой! – и читай список
 
сгинувших – с нами фронт!
 
Стой же!... Как грают близко жадные стаи ворон…
 
 
 
Батайчанка
 
Мы – дети колосков и кизяков,
 
родителей испуганно спешащих,
 
и каравана мраморных слонов,
 
куда-то на комоде, уходящих…
 
Война! – она витала над столом
 
да с фотографий всматривалась строго,
 
и разговоры наполняли дом,
 
и на Берлин! – была одна дорога…
 
...Потоком шквальным шли грузовики-
 
полуторки, телеги, люди, танки…
 
Регулировщицы отчаянной флажки
 
взлетали здесь крылами батайчанки:
 
они метались, танки разводя,
 
 и трепетали, тучи разгоняя,
 
они смыкались Родину храня –
 
валькирия поруганного края…
 
А может, просто, беленьким платком
 
махала улетающей тачанке,
 
чтоб через годы, словно молоком,
 
плеснуть стихом на губы батайчанке?
 
 
Я так ждала...
 
Я так ждала: глаза мои темны, как жухлая от сырости солома,
 
и в хронике хронической войны узнать пыталась милых и знакомых…
 
Почтовый ящик тщательно прибит, и ключ на старом месте,
 
 под порогом, и чугунок с картошкою накрыт –
 
я дочерей воспитывала строго.
 
Читала твои письма наизусть пред ликами застывших фотографий –
 
так я ждала…Так может только Русь – писательница горних биографий!
 
Пока надежды вытертая нить, стянув клубок, не оторвет потерю-
 
я попрошу тебя не хоронить, я буду ждать, надеяться и верить.
 


Механик
 
Механик авиаполка –
 
белёсый китель, конопатый –
 
взглянул на летчика слегка,
 
едва промолвил: Ты уж пятый! –
 
и разбирал, чинил и мыл,
 
латал карающую птицу,
 
чтоб только этот, пятый, жил,
 
чтоб только не менялись лица
 
над истребительным крылом
 
и над трепещущей гашеткой –
 
в сердцах крестил аэродром
 
березовой зеленой веткой!