Factus est lamia

Я запустил руку в волосы и развернулся. Двумя кварталами ниже я увидел его. Слава Богу, ветер дул в противоположную сторону. Или, наоборот, к сожалению, потому что в моей груди образовалась дыра, которая простиралась прямо к моему паху, и всё, чего я желал, так это подбежать к нему, уткнуться носом в его волосы и глубоко вдыхать его аромат. Видеть его такой доверчивый взгляд, чувствовать теплоту его кожи в своих ладонях. Видеть, как бьётся пульс у основания его скулы и целовать, осознавая, что под хрупкой, дрожащей кожей течёт самый сладкий нектар во вселенной. Чувствовать его дыхание на своей коже, лаская его шею.

Я снова сменил направление, приходя в дикий ужас от собственных мыслей. Охота на людей всегда была процессом эротичным и чувственным, но я всегда сдерживал подобного плана ощущения, тщательно выбирая своих жертв. Я постоянно держал себя в руках и дарил им чистую, безболезненную, мгновенную смерть.
Валерку Русика я хотел выпить медленно, слизывать кровь, пока она будет сочиться из него, чувствовать хрупкость его тела в своих руках, в буквальном смысле наслаждаться и пиршествовать над его плотью. Я почувствовал, что начинаю возбуждаться, представляя его обнажённое тело в своих руках. Именно эта мысль и привела меня в чувства. Я никогда не испытывал сексуального возбуждения, вызванное человеком. Жажда крови – да, но представлять смертного, как сексуального партнёра? Никогда.

Или я так думал. Меня разрывали на части внутренние терзания. Я не мог заставить себя сделать шаг дальше от него, а подойти ближе просто не позволял. Я был на распутье, сделав не так давно выбор в пользу моей новой жизни, и теперь представ перед самым серьёзным искушением, которое как ядовитый плющ, росло с неимоверной скоростью.

Желание взять его, выпить его крови давило на меня и мою новую ипостась. Я убил сотни, но ни разу не тронул невинных, никогда не покушался на таких «чистых», как Валера Русик. Меня затрясло. Я больше не хотел принуждать невинных к этой полужизни, которая, в конце концов, пинком в спину толкнёт их в ад. Да такая жизнь сама по себе им и являлась. Постоянные мучения от жажды крови, бесконечные скитания и бесполезная борьба в надежде найти хоть какой-то смысл жизни, который главным образом основывается на убийстве других; вот где ад. И они считают, что я позволю жить этому безукоризненному парню в мире смерти и насилия, в тёмном обличье бессмертного? Это был бы поистине самый огромный грех, который я мог бы совершить. Тяжелее любого убийства виновных, которые лежат на моей совести. Уж лучше я убью его одним махом и навечно. Какая-то часть меня вспыхнула от этой мысли. О, да, попробовать его и сладость его крови.

Я был в ловушке. Инстинкт годами взращивался во мне. Бежать. Бежать прочь от того, что так сильно меня соблазняет. Или бежать к тому, чего так требует моё сердце. Я повернулся и увидел его удаляющуюся спину. Он перебежал дорогу и пошёл вниз по улице. Я был готов практически расплакаться, наблюдая, как его силуэт растворяется вдалеке. Его красота и целомудренная чистота затмилась чем-то ужасным – мной. Да, всё всегда ведёт к людям. К людям, которых ты любишь, мы все бродяги, едущие в одном автобусе и пытающиеся найти дорогу домой. Единственная вещь, которая нам под силу, так это составить друг другу компанию.

Не думаю, что я знаю, как это делается. Я был изолированным созданием так долго. Рядом не было никого, с кем можно было бы поговорить или обсудить те или иные действия. И, в конце концов, я понял, что моя мелочная, замкнутая жизнь не поменяется без помощи других. Чтобы я смог скинуть с себя это бремя справедливости, которое на меня никто не наваливал, которым я сам себя одарил. И теперь я желал избавиться от него. Я хотел сбросить весь этот цинизм и воспоминания о жестокости, как шубу в тёплый весенний день. Я хотел жить и позволить жить другим, как вся моя семья. Я хотел мира. Как бы это сентиментально не звучало, я хотел компании. Я хотел принадлежать. У церкви я снова ощутил его запах. Он показался мне ещё более сногсшибательным, чем в первый раз. Как наркоман, следующий по кокаиновой дорожке на зеркале, я жадно вдыхал запах, преследуя его источник. Пол мили спустя я был у его дома - двухкомнатной квартирки на первом этаже. Я поискал в темноте, но рядом его не было. Его запах вокруг был концентрированным и насыщенным, поэтому мне оказалось слишком трудно выследить его точное направление. Аромат возле окна был наиболее пьянящим. Я стоял в тени деревьев, рядом с окном его спальни и позволял себе наслаждаться всеми гранями и разноцветьями запаха. Такого упоительного.

Я прождал несколько часов. В конечном счёте, я сменил дислокацию и залез на крышу, откуда я мог видеть всю улицу и ждать его возвращения. Я попытался не концентрироваться на том, чем же я всё-таки занимаюсь, просто жил настоящим моментом. Жить бессмертному или умереть – оба варианта ввергали меня в шок. Я ненавидел себя за то, что ему, возможно, предстояло пройти через один из вариантов.

Он жил в спальном районе, в котором квартирные дома были разбавлены ещё и частными. Я наблюдал за его немногочисленными соседями: отец, вернувшийся с работы домой, молодая пара, приехавшая с вечеринки, навещающие друг друга подростки. Очень по-человечески, обыденно. И среди всего этого был я, монстр, напоминающий брак на безупречной ткани человечности. Наступало раннее утро, когда, в конце концов, к его подъезду подъехала машина. Валера вылез из машины и поблагодарил женщину за рулём. Из своего укрытия я проследил, как он вошёл в дом. Проводив взглядом машину, освещающую дорогу фарами, я бесшумно спрыгнул с крыши на асфальт.

Я кинулся к раскрытому окну, наблюдая из темноты. Я мог рассмотреть его пульсирующую венку, слабо подёргивающуюся под напором кровотока. Он казался таким ранимым и беззащитным, и всё ещё вкусным. Мне пришлось прикрыть глаза, перебарывая желание вломиться в комнату через окно. Его естественный аромат был ещё куда более приятным. Я практически ощущал его кровь на своём языке, чувствовал, как мои зубы утопают в его невинной, свежей плоти, и я начинаю высасывать тёмную насыщенную жидкость. Я сделал шаг ближе к окну, подмываемый желанием оказаться рядом с ним.

Нет! Я сжал зубы в решительности. Я не убью его бодрствующим. Не хочу причинить ему боль. Я попытался подавить жажду крови. Я подожду, пока он уснёт, и постараюсь его не пугать.

Он подошёл к окну, за которым я прятался, с кошкой на плече. Кошка учуяла мой запах и недовольно зашипела. Я шарахнулся обратно в кусты, когда он вплотную подошёл к окну и стал рассматривать окрестности, успокаивая кошку. – Всё нормально, Лусеро. Там ничего нет. Пойдём, ты, наверное, проголодалась.
Он направился в кухню, а я беззвучно переместился к другому окну. Насыпав кошке корма, он подошёл к холодильнику и налил себе напиток. Затем он проверил почту, закинул кое-какую посуду в посудомоечную машину – обычные повседневные дела подростка. Я следовал за ним от окна к окну, пока он не добрался до спальни. Я сделал тихий, насколько было возможно, глубокий вдох, когда до меня донеслась новая волна его запаха, дополненная новыми нотками. И снова на меня нахлынули двойственные чувства. С одной стороны я был твёрд в необходимости утоления жажды, а с другой – мои колени подгибались от обуревающего меня желания и напряжения в паху.

Небольшой крестик, висящий на тоненькой цепочке, сверкнул, когда его рубашка распахнулась и моему взору открылась невинная белая грудная клетка юного мальчика. Я сглотнул. Яд начал курсировать по венам с новой силой, когда я смог рассмотреть до сих пор скрытые части его тела. Он наклонился, чтобы снять обувь, а я невольно бросил взгляд на его полную аппетита попку и стройные мальчишеские ноги. Просто высшей степени пытка. А потом он зашёл в безоконную ванну и закрыл за собой дверь. Я отвернулся и прислонился к кирпичной стене здания, слушая, как работал душ. Отвлекаясь от завораживающего наблюдения, я задумался.

Какого чёрта я тут делаю? Я упал ещё ниже, даже по моим меркам. Как будто быть убийцей было не достаточно, теперь я ещё и подглядывать начал. Мне стало безумно стыдно за свои действия, но всё же я врос в это место как вечнозелёный куст и не мог даже пошевелиться. Я прислонился головой к стене, пока моё воображение разыгрывалось всё яростней, представляя стекающие струи воды по его телу.

Были времена в моей жизни, когда я стремился к убийству, времена, когда я чувствовал симметрию справедливости – жизнь за жизнь. Держа в руках дрожащих, а зачастую и бесчувственных преступников, я восхвалял себя мысленно, воздавая им по заслугам. Никогда я не соблазнялся их запахом, их телом или их кровью. Я никогда не желал так сильно крови человека, как я желал этого невинного ребёнка. Образ его опустошённого и мёртвого тела приводил меня в дикий ужас.
Из ванной он вышел в простой хлопковой рубашке и шортах. Сквозь неприлично тонкую материю рубашки, я мог видеть контуры его сосков. Представив картину, на которой я медленно своими руками развязываю этот узел, и лёгкий материал распадается по сторонам, я почувствовал, как желание, зародившее уже давно, переходит на новый уровень, вызывая бурю эмоций. Подол рубашки не достигал пояса шорт, открывая тонкую полоску его тела на моё обозрение. Изгиб талии был изящен и нежен, плавно переходя в юные мальчишеские бёдра. Я снова отвернулся от окна, пытаясь понять, где заканчивается жажда крови и начинается жажда обладания его телом. Эти два настолько разных, но одинаково сильных желания слились воедино в с ума сводящую смесь и били прямо в мозг. Больше я не мог выносить эти пытки. Я перешёл улицу и просидел там без движения ещё час, пытаясь убедить себя уйти домой, не натворив глупостей. Тогда я увидел, как в его комнате погас свет. Словно железные опилки к магниту, я подлетел к его окну.

Он лежал на кровати, раскинув ноги и руки в разные стороны, видимо, спасаясь тем самым от жары. От испарины пряди волос тёмными полосками прилипли к его лбу. Наверное, он уже уснул. Его грудь мерно вздымалась в такт его дыханию. В темноте я увидел, как он запустил руку под рубашку и легко провёл по животу. Миниатюрными пальчиками он двинулся вверх по телу, гипнотизируя меня своими движениями. Мои руки жаждали ощутить то же, что ощущает он в данный момент. Я знал, его кожа будет гладкой и нежной, тёплой и шелковистой. Я заворожённо смотрел, как его рубашка поднялась, оголяя его грудь и идеальные изгибы детского тела. Медленно он поднял руки и с закрытыми глазами коснулся своей груди, указательным и большим пальцами играя с сосками. Стон сорвался с его губ. Повернув голову набок, он стал дышать сквозь приоткрытый рот. Я затаил дыхание, когда его рука скользнула под поясок его эластичных шортиков.
Каким же извращенцем нужно быть, чтобы наблюдать за подростком, удовлетворяющим свои потребности. И даже с этими мыслями мне казалось, что вероятнее я сгорю от стыда на этом самом месте, чем сойду с него. Я чувствовал себя привязанным к нему, будто я стоял рядом, и именно мои руки блуждали по его телу и искали точку, способную привести его к разрядке.

Его ладонь под тончайшей тканью шортиков стала двигаться ещё ритмичнее, а другая продолжала играть с грудью. Постепенно его грудь стала принимать лёгкий красный оттенок, который постепенно окрасил его шею и лицо. Его дыхание участилось, вздохи стали громкими и глубокими. Запрокинув голову назад, он был готов прийти к высшей точке удовольствия. Его бёдра задвигались ещё яростнее, движения стали более агрессивными, пока я заворожёно стоял и смотрел.
Его брови слегка нахмурились. Как же он был прекрасен в минуты своей концентрации. Совершенное выражение, граничащее одновременно с болью и наслаждением. Его ресницы контрастировали с молочной кожей его лица. Губы были слегка приоткрыты. Мне так хотелось провести рукой по его щеке, дотронуться до его тела, так же как это делает он. В следующий момент, выгнув спину, он произнёс одно единственное слово.

- Исмаэль.

Если бы даже меня ударило молнией, я бы не был так удивлён и напряжён, как сейчас. Он произнёс моё имя, нет, он выкрикнул его, удовлетворяя себя. Я в сотый раз прислонился к стене здания, пытаясь угомонить свои мысли. Эмоции словно пена, переполнили всё моё существо и вылились наружу. Слишком много желания, жажды, вины, стыда, похоти, восхищения им и отвращения к себе скопилось в одном создании. Я повоюю с судьбой.
Я услышал, как Валерка поднялся. Любопытство вновь заставило меня заглянуть в окно. Он встал на колени рядом с кроватью. Я едва мог разобрать его шёпот.

– Господи, пожалуйста, прости меня...

И тогда я сделал то, к чему призывал меня мой инстинкт – я побежал. Я летел словно сатана, практически не касаясь земли и не смея оглянуться назад.

Прости мне эти краски сентября,
Ударившие резко по глазам.
Беспомощные листья догорят,
Отвергнутые ветром к небесам.

Прости меня за утро в холодах,
Запрятанное в складках простынёй.
За шрамы на истоптанных ногах,
Добытые на поисках огней.

Прости меня за то, что я любил,
За то, что понимал твою печаль.
За то, что до последних рваных жил
Мечтал. Я за двоих всегда мечтал.

Прости. Тебя так трудно уберечь.
От страхов, от безумия в чертах.
От гения, что мог тебя поджечь,
И пепла не оставив на руках.

Прости меня за лезвие войны,
Отрезавшее нас от наших дней.
За то, что я давно и безвозвратно мёртв,
Как прочие безумные сыны.
За то, что ты (живя) ещё мертвей.