Несвободное детство Смоленского соловья

Мы, уважаемый читатель, в подавляющем большинстве своем любим народную песню, хотя многие из слушателей, воспитанные на лучших традициях мировой песенной культуры, как западной, так и восточной, возможно сочтут настоящую глубинную русскую песню устаревшей, излишне бесхитростной мелодически и гармонически.
Но при всех симпатиях и антипатиях не отнять у русской песни, корнями связанной с народной традицией, широту ее вселенской души.
А если поэтам удается услышать и поймать в своих стихах характерные, едва уловимые черточки народной традиции, то такие стихи народ признает своими, перефразирует их так и сяк, и, подобрав незамысловатую мелодию, «пускает в оборот», как это произошло со стихами Н.А. Некрасова из поэмы «Коробейники».               
Искренне жаль, что подлинное народное исполнительство, уступает место его эстрадно-коммерческим вариантам: с феерическими костюмами исполнителей, надуманными сценическими движениями в разбавленном сладким сиропом убаюкивающем многоголосье.
Зима — со стародавних времен пора тягучих песен за прялкой и шитьем — отличный повод вспомнить о знаменитой собирательнице, хранительнице и исполнительнице песен в западно-русской фольклорной традиции — Аграфене Ивановне Глинкиной.
Глинкина — обыкновенная русская крестьянка — родилась 29 декабря 1897 года в деревне Дедёнки Монастырщинского уезда Смоленской губернии. По воспоминаниям Аграфены Ивановны она была «одного года грамоты», т.е. всего один год проучилась в сельской школе — нужда да бедность «не допускали до учебы». Уже к 14-ти годам Груня научилась не только хорошо петь, но и косить, а 15 лет давала фору мужчинам на паньщине. Пока ее двоюродный брат Демьян отбивал и точил косы Аграфена пела:

Ходил Ванька по базару,
он искал себе товару.
Не нашёл Ванька товару
по своему нраву.
Нашёл Ванька востру косу
для своего сенокоса.
Косит Ванька чужие травы,
а своя сохнет, вянет.

На втором отдыхе от косьбы Аграфена обычно пела «Коробочку» с таким вариантом текста:

Хорошо было детинушке сыпать ласковы слова,
а трудненько Катеринушке парня ждать до Покрова.
Как поедет да засватает на чужой на стороне,
а у девки сердце падает: ты женись, женись на мне.
Не дворянка, не купчиха, и нравом хороша.
Буду я невеста тихая, работящая жена.
Выйду, выйду – степь широкая, я там до ночьки прокошу.
Своему мужу, мужу верному я в работе докажу.
 
Заслушаются мужики:
— Эй, ты куда встал, — крикнут наиболее нетерпеливым, — еще наш соловей свою песенку не допел.
К 15 годам Аграфена была приучена ко всяким крестьянским работам — пахать, бороновать, возы топтать и класть, косить, жать.

Мою милку сватали –
Меня под сани спрятали.
А я вылез с под саней –
И к милашке поскорей.
Деревня, в которой родилась и выросла Глинкина, находится в переходной языковой зоне между говорами России и Белоруссии, что отразилось в речи и песнях Аграфены Ивановны, сохраняющих характерные смоленские и белорусские диалектизмы.

Потеряла я колечко, потеряла я любовь.
Я по этому колечку буду плакать день и ночь.
Где девался тот цветочек, что долину украшал?
Где девался тот дружочек, что словами обольщал?
Обольстил милый словами, сам уехал навсегда.
Сам уехал, меня бросил – и с малюткой на руках.
Как я гляну на малютку – точно милый такой был.
Как я гляну на малютку, то слезами я зальюсь.
Через тебя, моя малютка, пойду в море утоплюсь.
А тебя, мой злой мучитель, я навеки прокляну!
Долго русою косою трепетала по волнам.
Правой рученькой махала: «Прощай, милый мой, прощай».

Жизнь деревни на Смоленщине 1921-1922 годов — период нарезки помещичьей земли и передача ее в крестьянские руки. Землю нарезали полосками, а потом стали — хуторками, разбивая по душам и по жребиям: где земля похуже — давали больше, где земля лучше — давали меньше хуторки. С 1922 по 1929 гг. жили все деревенские на хуторах, но тоже не поровну. У кого и хлеба не хватало, а у кого — оставался. В 1929 году началась коллективизация: в деревнях стали организованно собирать сельскохозяйственный инвентарь, семена и обобществили коней, коров. У кого было две, то одну – брали, одну – оставляли. Семья Глинкиных отдала полностью семена, а Аграфену назначили на три месяца на курсы овощеводства. Работали в ту пору по восемнадцать часов в день. А оставшиеся шесть часов — отдыхали или занимались личным хозяйством.
«Я сравниваю, — вспоминала Аграфена Ивановна, — как молодые теперь работают: выходят в 9-10 часов утра. Три часа поработают – идут на обед, спешат. Обедают два с половиной часа, а то и три. После обеда собираются не спеша, идут, еле ноги передвигают. Пришли на поля – сядут, посидят, последнего ожидают. А время горячее уходит! А сезон стоит, погода хорошая, сухая – то хватай день и ночь прихватывай! А пошёл дождь – играй в домино и карты! Бригадира не слушают, а в самих совести нет и желания: холодные к самому дорогому производству как уборка хлебов, льна, картофеля. А скажешь молодым, как мы работали, так они что отвечают: «Дурака работа любит!»  Значит, мы были дураки? И любили большой день, выходит так? И заметьте, что не всегда бывают правители виноваты колхоза, а бывает часто, что сами колхозники во всем виноваты».
В 1938 году семья уехала в Московскую область и поселилась в Уваровском районе — Вешковский сельсовет, деревня Шваново.
А в 1941 году на долю Аграфены, как и всего народа, выпало страшное испытание. Красная армия отступала — колхозники спасали скотину — выгоняли лошадей, коров, овец за Москву подальше, чтобы добро не досталось захватчикам. Личные коровы оставались на подворьях, и когда советские бойцы приходили по деревне, то их поили молоком, специально пекли хлеба, варили щи и супы.
Во время войны Аграфена не пела — было не до песен.
Далее рассказ о нелегкой доле поведем словами Аграфены Ивановны из книги «Несвободное детство», сохраняя манеру повествования, близкую свободному речевому изложению, с его естественными шероховатостями:
«Немцы готовились к новогоднему концерту 1941 года и пришли к нам в дом с соседкой — наставили пистолет и приказывают соседке: «Укажи, какая поет!» Соседка вертится: некуда под пистолетом. Она указала на меня. Я стала ругать соседку: «Как тебе не стыдно! Разве теперешнее время нам до песен? Ты если хотела им удобриться, то пела б сама с ними!» Переводчик понял, что я ругаю соседку, подбежал ко мне на меня пистолетом: будешь петь, не откажешь! А откажешь – расстреляю! Но отказаться от паразитов было трудно: либо пой, либо застрелют. И вот в новогодний вечер под стражей двух конвойных я спела одну песню: «Ой, полным полна моя коробочка». Немцам песня понравилась. Они стали горкотать по-своему, а меня не отпускают, так и стоят два конвоира около меня. Вдруг, слышим гул нашего самолёта-ястребка. Как же нам стало радостно! Это и пером не опишешь эту радость! Как раз 25 декабря, немцы зажгли свои тяжёлые орудия, которые стояли в нашей колхозной конюшне. Мы видели, что перемена у проклятых иродов большая: тут они хватались, как утопающий за соломинку хватается. Нас, старых, беспощадно заставляли дороги расчищать. Нам было смотреть страшно и смешно, как орды захватчиков в бешенстве отступали. К одной машине подбежит — погоркочит, к другой подбежит — та тоже застряла в снегу, к третьей подбежит — зажигает: вот так они метались по нашим дорогам. Думается, если б были каменные нервы — давно полопались. А как жильные-то — и сейчас держатся, только без здоровья. Вот пошли мы встречать наших. А кто не мог идти, то на четвереньках пополз: только встретить своих и посмотреть на них. Вот встретились мы со своими дорогими разведчиками. Они нас всех расцеловали и разделили свой пай нам всем. Они сказали, что через два часа увидите свою армию. На душе как камень пудовой скатился с груди.
В 1946 году мой хозяин стал ходить без костылей, немного окреп. И от Правительства было дано распоряжение, что пострадавшим и военным семьям давали лес бесплатно на стройку. Вот мы взяли, наняли человека и вырезали себе лес на домик – девять на девять аршин. За три года выстроили мы себе домик из трех комнат. В 1948 году, 25 октября мы перешли из землянки в хороший небольшой уютный домик: горит электричество, говорит радио. Как же не благодарить нашу партию и правительство за такую великую подмогу людям»!
В 1950-1960-х годах Кабинет народной музыки Московской государственной консерватории записал в исполнении Глинкиной свыше 300 песен Смоленщины (всего в её исполнении записано свыше 700 песен). На основе консерваторского архива в 1960-х гг. всесоюзная фирма грамзаписи «Мелодия» издала пластинку народных песен.
В 1969 году песни Глинкиной вошли в сборник «Народные песни Смоленской области, напетые А. И. Глинкиной»: 53 – песни календарные, 20 – свадебных, 16 — лирических. В 1950-60-е годы Глинкина принимала участие во многих фольклорных фестивалях, в основном, в Москве, в 1966-1968 г.г. — в музыкально-этнографических концертах Союза композиторов РСФСР. С её участием снят телефильм «Пока горит солнце».
Аграфена Ивановна ушла из жизни 6 ноябре 1973 в деревне Шваново Можайского района Московской области. Так получилась, что автобиографическая книга певицы — «Невольное детство» — открывшая читателю неповторимый мир русской певицы и тонкие характеристики быта деревни первой половины XX века, вышла только в 2007 году стараниями музыковеда-фолькориста В. М. Щурова. Земной ему поклон.

http://stihi.ru/2024/01/11/3848