Эпизод

Здесь дьявол с Богом борется. А поле битвы – сердце человеческое. (Ф.М. Достоевский).

   Скорее всего, я больше никогда в этой жизни не увижу его. Эта мысль приводит в содрогание. В содрогание приводят и множество других мыслей:
    - Зачем Господь сводит на этой земле людей, а потом навсегда, будто бы это было сделано по ошибке, разводит их по разным частям земного шара?
    - Можно ли быть до такой степени лицемерным и циничным, что это становится неотличимым от искреннего доброго чувства?
    - Что я сделала не так?
  В памяти осталось всего несколько моментов, которые, будто бензин на тлеющий уголек, возжигали то ли благодатный, то ли адский огонь в моей душе. Сейчас эти вспышки уже слились в воспоминаниях, осталось лишь что-то, живущее внутри, своей, отдельной от меня жизнью, то затихающее под гнетом повседневных забот, то вновь, как проснувшийся младенец в утробе, трепетно напоминающее о себе…
   Он говорил, что любит спрашивать у людей о самом ярком эпизоде, пережитом ими в жизни. Этот вопрос он задавал и мне…
   
   В самый разгар лета, в середине июля, мне предстояло увольнение. Молодого перспективного руководителя не устраивал сотрудник с двумя маленькими детьми, постоянно опаздывающий на планерки и задающий поражающие своей тупостью вопросы. Из оставшихся в памяти знакомств и связей – только полузабытые фамилии в затертом ежедневнике. Листаю. О! да этот парнишка – мой земляк! Должен помочь! Звоню.
- Вы помните меня?
- Ах да, помню... Позвоню своим знакомым, может быть, помогут.
     Звонить он не будет. А вот кому из его знакомых могу позвонить я, сразу же приходит на ум. Есть у меня один номер! Некоторое время назад я что-то сделала для этого человека по работе. Помочь ему мне было несложно и даже как-то радостно, а еще я почему-то подумала, что при наступлении кризисной ситуации в жизни можно будет хотя бы попробовать набрать его номер. Такая ситуация возникла. И я набрала этот номер. Номер совершенно незнакомого мне человека, показавшийся для меня единственной спасительной соломинкой!
- Судя по Вашему голосу, Вам нужна помощь, - слышу я в трубке. Так может говорить человек, умеющий и готовый оказать эту помощь. Я, как на исповеди, рассказываю о себе, надеясь только на то, чтобы он просто выслушал, поддержал. Он задает какие-то вопросы о моем опыте и умениях, я, вперемешку с автобиографией, отвечаю на них и слышу:
- Ну что же, в ближайшее время нам будет требоваться сотрудник. Думаю, можно рассмотреть Вашу кандидатуру.
   Как быстро и легко он откликнулся на мою просьбу! После пятиминутного разговора он уже говорил о необходимости встретиться...
   У проходной меня встречал невысокий худенький светловолосый человек с огромными добрейшими глазами.
   Доброта ли, жалость ли стали причиной того, что он согласился взять меня к себе? Именно к себе. Ведь он знал, что этим шагом он приводит в свою жизнь нового человека.
   С первой минуты я боялась показаться ему плохой. Вернее, такой, какая я есть на самом деле. Я всем своим существом намеревалась показать ему, что я - трудолюбивая и ответственная сотрудница, верная и любящая жена и мать.
   Ему хватило нескольких минут для того, чтобы сделать свои выводы обо мне. Когда он на мое: «Я буду рада с Вами работать» сказал: «Можете даже не говорить ничего. Все написано в Ваших глазах», где-то глубоко в подсознании промелькнуло, что он уже сейчас пытается заглянуть в мою душу. Только зачем? Зачем ему это было нужно?
     Мне предстоял месяц отпуска и перевода на новую работу. Я уехала домой и больше его не видела.
   Дома набрала в поисковике его имя - Виктор Бельковский - и передо мной открылось несколько художественных миниатюр на военные темы. Сначала они поразили меня очень тонкой описательностью. Он умеет улавливать и передавать эмоции и чувства на уровне подсознания, жестов, взглядов.
   Затем я пыталась открыть для себя его внутренний мир. Он говорил о простых человеческих отношениях, дружбе и доброте, ненавязчиво давая читателю понять, что - есть кажущееся белым - черное, а черным – белое. Вчитываясь в его строчки, я будто разговаривала, знакомилась и во всем соглашалась с ним. Я сказала себе, что так может говорить только душа, пребывающая с Богом. Я жила в волнительном и приятном ожидании нового человека в своей жизни, который поступил со мной так же, как и герои его рассказов - бескорыстно сделал ничего не стоящее для него, но судьбоносное для меня, доброе дело. Человека, с которым мне придется вместе работать и близко общаться.
   В первый день на новой работе я шла брать интервью. Стоял знойный августовский день. Дождя ждали уже больше месяца. Заходя в метро, я не подразумевала, что, выйдя через несколько минут на поверхность, буду встречена долгожданным ливнем. Казалось, будто все воды, скопившиеся за время засушливого лета, решили вылиться именно в этом месте и в этот час. Встреча назначена строго ко времени. Зонта нет. Пути назад тоже нет. Прикрыв лицо рукой, я вышла навстречу стихии. Через пару минут тротуары, как реки, заполнились водой. Как в детстве, встав под крышу дома и купаясь под потоками, лившимися на голову, я, смеющаяся в голос, неслась сейчас под шквалом дождя по затопившим улицы лужам. Неслась на новый виток своей жизни, громко вслух повторяя: «Дождь в дорогу – счастливая примета!»
     Почти месяц Виктор был в отпуске. По возвращении он должен был принять мою статью, одобрить ее или отдать на переделку другому сотруднику. Я вложила в ее написание всё, чем владела. Отдавать ее на суд профессиональному журналисту и писателю, было страшно. По сути, сейчас я отрабатывала его аванс доверия.
   Наша вторая встреча состоялась только в сентябре. В пятницу, в конце дня, вместо того, чтобы ехать на выходные в прощавшуюся с летом родную деревню, я вынуждена была работать. Чувство досады за потерянный вечер перемешивалось с волнительным ожиданием – Виктор тоже должен был прийти. Все мое существо трепетало от предчувствия, которое обычно возникает, когда зарождается юношеская влюбленность, окруженная предвкушением самых прекрасных эмоций.
   Вдруг я увидела маленькую православную часовенку. Я зашла туда и стала просить у Бога оставить мне разум и благоразумие. Через несколько мгновений неподалеку промелькнул знакомый силуэт. Сейчас можно было смотреть на него  без опасения встретиться взглядом. А предчувствие, жившее во мне все это время, прямо вот здесь и сейчас начинало перерастать в то самое чувство, которое лишает разума и благоразумия. Молитва, только что с такой верой обращаемая к Богу, потеряла свою силу, я вышла из часовни и направилась за ним.
   В его глазах не было подобного моему волнения и смятения. Они были просто приветливы и добры. Сделав все, чтобы я чувствовала себя непринужденно, сидя за столиком рядом с гостями, он запорхал от одного знакомого к другому, иногда
возвращаясь и спрашивая, все ли у меня нормально.
   Поздно вечером уезжая домой, я понимала, что спокойствие, царившее в моей душе вот уже больше 8 лет, подкрепленное устоявшейся семейной жизнью, рождением двух любимых сыновей, разрушено вдребезги.
   В первый день его выхода из отпуска, я просидела в своем кабинете, снедаемая волнением и страхом. Он не вызывал меня к себе и не давал никаких поручений, а я, чтобы хоть как-то обуздать прилив рвущихся наружу чувств, изваяла стишок.
Как долго я ждала
Пьянящего тепла,
Манящего огня,
Сегодняшнего дня.
Боюсь себя теперь.
Для страсти настежь дверь
Открыла, чуть дыша,
Порочная душа.
О Боже, защити
Заблудшую в пути!
На волю не пусти,
Помилуй и прости.
   В конце дня зашла попрощаться. Но, произнеся стандартное «До свидания, до завтра» и уже закрыв за собой дверь, я вернулась назад. Я чувствовала, что должна сказать то, что имеет право быть выговоренным.
  «Спасибо Вам за то, что Вы сделали для меня. Я была на грани труднейшей
ситуации в своей жизни, Вы же дали мне возможность проявить себя в новой
деятельности, при этом поступили просто по-человечески. Я читала Ваши произведения и очень хочу верить в то, что Вы думаете и живете так же, как и пишете. Я постараюсь не разочаровать Вас».
  «Спасибо Вам за эти слова», - был ответ.
    Через несколько дней он принес красивый глянцевый журнал с моей статьей, напечатанной без единой редакторской правки.
    Ему нравилось всё, что и как я делаю. Он называл меня профессионалом, хорошо пишущим журналистом, сравнивая с другими, говорил только о моих преимуществах. Уже потом, спустя время, он признался, что говорил об этом, чтобы хоть немного поднять мою заниженную самооценку и поддержать меня. Его робкие заглядывания в мой кабинет с предложением: «Давай попьем чайку» стали для меня настоящим праздником. Он интересовался всем: моими родителями и детьми, родственниками и друзьями, прошлым и будущим. В ответ он дарил мне интересные истории из своей жизни. Буквально за несколько дней он стал так близок, что чувство трепетной и нежной любви слилось во мне с ощущением того, что у меня появился друг. Настоящий, добрый, МОЙ...
     В один из сентябрьских дней он предложил сходить на обед в соседнее здание. Накрапывал дождь, и он взял с собой зонтик. Путь от кафешки до работы небольшой – перейти дорогу да подземный переход. Витя открыл зонт, и мы оказались вдвоем под маленькой сатиновой крышей. Чтобы дождь не намочил нас, пришлось приблизиться друг к другу. «Давай удлиним наш путь? Немного прогуляемся под дождем?», - предложил он. Чувствуя его тепло, я ощутила такую легкость, что невольно захотела взять его под руку, как это делают близкие люди. Мне оставалось только перехватить кольцом его руку, плотно прижатую к моей руке... Но кто-то внутри запретил мне сделать это. У него в жизни, так же, как и у меня, уже был близкий человек.
     Незадолго до своих именин, дня святой княгини Людмилы Чешской, я узнала о том, что в  Москве, недалеко от метро Таганская, находится чешское подворье русской православной церкви, где покоится частица мощей моей святой покровительницы.  Каждое 29 сентября сюда приезжают сотни женщин с именем Людмила для того, чтобы попросить ее о сокровенном, а также, чтобы, по замечательной христианской традиции, причаститься святых Христовых таин. Два часа я блуждала по узеньким переулочкам Таганки, но так и не нашла этот храм и раздосадованная возвращалась на работу. Обратный путь проходил мимо Покровского монастыря, обители моей любимой святой Матроны Московской.
    Первый раз я пришла сюда почти девять лет назад с молодым человеком, которого знала всего несколько часов. Он был красив, скромен и неглуп. И мне показалось тогда, что вот теперь ко мне наконец-то и пришла та самая любовь: настоящая, божественная, вечная. Мы отстояли очередь к чудотворной иконе, а потом к раке с мощами. Прикасаясь к серебряному ковчегу, я попросила святую об одном: «Матронушка, сделай так, чтобы он стал моим мужем и отцом моих детей».
     Через месяц в здешней церковной лавке при монастыре мы покупали венчальные кольца. А еще через месяц, накануне нашей свадьбы, он признался, что хотел сбежать от меня…
     И вот теперь, встав напротив чудотворной иконы, я с трудом пыталась мысленно произнести просьбу, которая не нужна была моему сердцу: просьбу о возвращении разума и благоразумия. Мысль отказывалась воплощаться в слова. И вдруг, о чудо! в своей голове я услышала голос, вопрошавший меня с интонацией матери, разочарованной в своей нерадивой дочери: «Ну что, блудня, блудила-блудила и все-таки ко мне пришла?» Этот голос, произнесенный независимо от моего сознания, не спрашивал, а порицал: не одним, а двумя укорами. Я поняла, что, во-первых, мне сразу нужно было идти в Покровский монастырь, к Матроне, а не искать неизвестное мне подворье – не блудить. И, во-вторых, словом «блудня» можно было назвать мое нынешнее внутреннее состояние, полное мечтаний, сладострастных чувств и желаний, которые я испытывала не к мужу.
     Придя на работу, я рассказала Виктору о своем наваждении. А вечером мы спешили ко мне домой, решив совместить празднование дня святых именин с «принятием меня в должность». Мое предложение - познакомиться с мужем и детьми - было принято, как мне показалось, с радостью.
       Никогда, ни до, ни после, мне не встречался человек, который дарил себя другим – просто, открыто, беспечно. И сегодня, находясь у нас дома, разомлевший от вина, он впервые читал свои стихи: лиричные, нежные, полные любви к людям, от которых хотелось плакать. И только сегодня он признался, что несколько лет назад являлся участником одной из современных войн, был ранен и имеет награды. Так вот откуда эти жизненные военные миниатюры, написанные им, будто с натуры!
      Он впервые рассказал о своем замечательном деде – писателе, бабушке - учителе литературы, дочке, беззаветно любящей его, и жене, которая покорила его своей теплотой и нежностью…
      К нему постоянно подбегал мой сын, обнимал за коленку и молча прижимался щекой к его щеке. «Он почувствовал, почувствовал!», - в умилении повторял Витя. Но что почувствовал и что хотел передать своей нежностью мой ребенок, могла знать только я…
     В  тот вечер нами было выпито немало вина, и в ответ на его откровенность я не могла придумать ничего оригинальнее, чем признаться ему в своих чувствах. Но это признание было, скорее, признанием в обожании, благодарности и преданности. Я не испытывала никакого физического желания, страсти. Может быть, поэтому наша беседа даже после моих слов продолжалась непринужденно и легко.
     На следующий день Виктор разрешил мне не выходить на работу. А еще через день зашел в мой кабинет, сел напротив и произнес: "Женщина, мать, воспитывающая сыновей, не должна допускать того, чтобы ее дети видели за столом бутылку и ее с бутылкой".
     На протяжении всего дня он больше ни разу не зашел ко мне, а когда вечером я заглянула попрощаться, он был уже одет и направлялся к выходу. Мы вышли вместе. Молча. Вместе зашли в служебный автобус. Я прошла в конец салона и села у окна. Сотрудники почти хором стали здороваться с ним. Витя, отвечая каждому из них, дошел до меня и сел рядом. Уже в метро, перед тем, как попрощаться, я сказала:
- Знаешь, а ведь ты прав, во многом прав. Сказать тебе, кто говорил сегодня твоими устами? Хотя нет, не буду говорить...
Он улыбнулся:
- Ну говори-говори.
- Сам Бог говорил, настолько это - правда.
- Может быть, - задумался он. - Я был знаком со многими женщинами: умными, красивыми и успешными, которые пили наравне с мужиками. Почти все они просто сгинули. От вина... Ты ведь согласна со мной? - добавил он, глубоко заглянув в глаза, - согласна, что дети не должны видеть мать с бокалом в руке?
- Согласна, - рассмеялась я в ответ,- Начальник всегда  прав.
- Я спрашиваю это не как начальник, поэтому можешь спорить.
- Согласна, - подтвердила я.
- Поэтому пить вместе с тобой мы больше не будем. Ну... если только чай.
  ...Через полгода, самых счастливых полгода в моей жизни, он уходил. Уходил со своей работы, в неизвестность, от меня...
    Почему он остался тогда со мной? От отчаяния, от нечего делать, от волнения перед будущим? Почему я осталась с ним? Для меня страхом смерти нависло предчувствие скорой и неизбежной разлуки. И этот последний вечер должен был решить всё.
    - Ты готова всё бросить и поехать со мной? - спросил он. Видит Бог, я почувствовала в его словах шутку, провокацию, насмешку, но не предложение "всё бросить". Мужа, детей, родителей, дом.
    - А сколько ты будешь платить мне? - ответила я вопросом, делая плавный переход к ответу "нет".
    - Тысячу долларов.
    - Ну ты ведь знаешь, что эти деньги я смогу заработать и в Москве.
      Он замолчал и через пару мгновений сменил тему разговора.
    - Я говорил тебе, что был ранен на войне?
    - Да, я знаю об этом.
    - Мне бы очень хотелось, чтобы ты увидела мою рану. И поцеловала её...
 
    ...Уехав из России, он написал одно-единственное сообщение: "Никогда не пиши и не звони мне".