Расплата садиста

Грей ухватился за цепи над своей головой, чтобы, сохраняя равновесие, приподниматься и опускаться, трахая меня. Я лежал на деревянном столе, пока он скакал сверху. Мои бёдра были обмотаны кожаной лентой, к которой крепились запястья – пальцы, сжатые в кулак – лодыжки так же связаны, а цепь, идущая от этих наручников крепилась под потолком.
Он кончал, громко крича. Закрыв глаза, я молил себя забыть о боли и испытать оргазм, пока меня очередной раз не наказали.
Задыхаясь, я двигал бёдрами всё сильнее и сильнее, пока не почувствовал приближение оргазма.

– Грей, прошу, позволь мне кончить, – выдавил я заученные слова.

– Рано, – он неистово скакал на мне, и я, зарычав, зажмурился, стараясь сдержаться.

Несколько секунд спустя, я почувствовал, что могу взорваться, и невольно застонал.

– Прошу тебя... пожалуйста...

– Сейчас, – сказал он, и я закричал, когда моё тело содрогнулось, и я кончил в презерватив.

Несколько секунд я не двигался и ничего не говорил.

– Ммм... мой хороший, малыш–трахальщик, – он ласкал моё лицо, и я приоткрыл веки. – Десятый раз подряд. Ты просто золотце.

Чмокнув меня в грудь, он начал слезать с меня. – Теперь понимаешь, почему я хочу только тебя... полностью. Я хочу тебя... и ты будешь моим. Ты бы хотел навсегда стать моей вещью, зверушка, не так ли?

– Да, Грей, – выдохнул я, закрывая глаза и ощущая себя чертовски слабым для разговоров.

– Я так и знал, – мрачно констатировал Грей.

– Я так устал... – пробормотал я, когда Грей, стянув презерватив, начал обмывать меня губкой, пропитанной горячей водой.

Он проигнорировал мои невнятные слова и сказал. – Ненавижу отпускать тебя. Просто не могу этого сделать. Ты словно создан для меня. Мой.

– Грей... – выдохнул я, – пожалуйста... я вернусь, клянусь тебе. Но если ты меня не отпустишь во время...

– Останься со мной... просто останься со мной и всё.

Он поцеловал меня, и я старался ответить, но он вымотал меня, а я безумно устал.
Это основная проблема Грея. Когда наступает время отпустить меня – он не хочет этого делать. В конце концов, я сам сказал, что пора, а он сорвался.
Примерно так всё и случилось в прошлый раз.
Так что на этот я решил не давить на него слишком сильно. Может, он устанет от меня через пару часов, и сам решит выпустить?

– Тебе понравится здесь... со мной, – он поцеловал меня в подбородок и, обойдя вокруг, снял деревянный рычаг слева и принялся крутить вертушку.
Послышался звон цепей, взглянув на свои ноги, я увидел, что цепи, прикреплённые к лодыжкам, натянулись, и мои ноги начали подниматься вверх.

– Грей... – слегка нервничая, я наблюдал, как он крутит ручку, пока мои ноги не поднялись полностью так, что на столе остались лежать лишь голова и лопатки.

Грей замер, затем легко отодвинул стол, лишая опоры, и я повис вниз головой, руки по–прежнему были прикованы к бокам.
Он поцеловал меня в живот и сказал. – Спи, ангел мой.
Затем уселся на пол передо мной и, улыбаясь, принялся напевать песню, словно колыбельную, пытаясь убаюкать меня.
Задрожав, я стиснул зубы, понимая – чтобы я сейчас не сказал ему – спровоцирует его ещё больше. Я исполню эту роль, буду тих и спокоен.
Закрыв глаза, я притворился, что засыпаю, пока Грей выл свою жуткую мелодию.
Чуть позже, когда Дилан сказал Грею, что такое положение может убить меня, он запихнул меня в огромную, похожую на птичью, клетку под самым потолком. Мои ноги свешивались вниз сквозь зазоры, пока я сидел, упираясь спиной в железные прутья, обхватив себя руками в попытке согреться.

По–прежнему, на мне не было ни клочка одежды, но чувствовал я себя комфортнее, чем прежде. Клетки не пугали меня – скорее успокаивали.
Если я нахожусь внутри клетки – значит, никто не попадёт сюда и не сотворит со мной чего–нибудь. Клетка означает перерыв. Перерыв в тех ужасных вещах, что случаются за пределами клетки. Клетка – это то место, куда ты попадаешь в промежутках между пытками, пока Господин отдыхает.
Вероятно, Грей лёг поспать. Интересно, сколько времени? И интересно, смогу ли я завтра выбраться отсюда?

– Руки вверх! Полиция! – донёсся до меня женский голос сверху, я подпрыгнул, выпрямляясь и прислушиваясь.

– Не двигаться, твою мать, я ща тебе башку снесу! – завопила она, и я нахмурился.

– В подвал, живо, – снова услышал я голос, а потом крик. – Немедленно!

Наверху послышались шаги, я прикрыл руками бёдра, на случай, если они войдут внутрь.
Наконец, дверь в подвал распахнулась, и поток света залил тёмное помещение, послышались шаги, кто–то спускался.
Было трудно разглядеть, так как долгое время я находился в темноте, а теперь резкий свет колол глаза.
Я различил силуэт Дилана и ещё одну фигурку в полицейской фуражке.

– Заткни рот, твою мать! Живо, выпусти его, – рявкнула девушка, толкнув Дилана вглубь подвала.

Тот последовал её приказу и опустил клетку на стол. Затем открыл её и отступил в сторону.
В подвал спустился ещё один коп – огромный и внушительный и обратился к девушке. – Поднимись наверх и надень на него наручники, а тут я сам разберусь, ладно?
Офицер убежала наверх вместе с Диланом, а я сидел в клетке и не шевелился.
Коп подошёл ближе, словно гора, возвышаясь надо мной, затем зажёг фонарик под своим подбородком и сказал: – Привет, брат.

– Исмаэль... – прошептал я, оглядываясь, – что ты тут делаешь?

– Вытаскиваю тебя из дерьма, – сообщил он.

Я по–прежнему не шевелился.

– А Грей где? – аккуратно спросил я.

– Наверху, в наручниках, – улыбнулся Исми. – Всё в норме, Валер, можешь вылезать.

Я выполз из клетки, а Исмаэль кинул одежду на стол...

Чёрная копоть отчаянья давит в маску,
Зелень пугающих глаз – не оплот надежды.
Капля за каплей, иллюзия станет вязкой.
Холодно. Мёртвая сила – почти что нежность.

Было бы не всё равно, да не ставят в рамки.
Сколько ему здесь осталось считаться вечным?
Чёрная копоть закроет собой останки.
Время в своей бесконечности – скоротечно.

Чёрные дыры, кого они беспокоят?
Там, где нет сердца, нельзя и оставить рану.
Было бы грустно, но это того не стоит.
Нет ни сомнений, ни жалости, ни обмана.

Жалости нет, и предчувствия не знакомы.
"Смерть" - это самое честное в мире слово.
Цвет равнодушия. Боль от своей саркомы.
Не было боли, нельзя быть и к ней готовым.

Кто за него от отчаянья выльет слёзы?
Демон кричит в своём собственном заточеньи.
Боль равнодушия сладостна и серьёзна,
Словно последний диагноз от всех сомнений.

Небо порвать и когтями оставить дыры.
Время застыло на самой высокой крыше.
Нет ничего для него – ни в войне, ни в мире –
Проклятой всеми богами летучей мыши.