Лик Божий

     Никанорыч бережно разворачивал серое полотно, изредка

посматривал на меня из-под хмурых бровей и, закончив действо, положил на

стол тёмную доску, на которой едва угадывались очертания какого-то святого.

     - Вот, - утвердительно закончил он, – Меня попросили отреставрировать, но

я с этим не справлюсь и прошу, как друга, помочь…

     - Никанорыч, я никогда иконами не занимался. Ты явно переоценил мои

способности.

     - Понимаешь, меня попросили мои давние друзья. Они строят дом и хотели 

бы новое жильё освятить старинной иконой.

     - Да, друг, озадачил ты меня. Где только была эта икона и за что её так,

прямо скажем, казнили и пробили гвоздями?

     Никанорыч, словно извиняясь, тихонько пробормотал:

     - Мне ничего об этом не говорили. Видимо, лихие люди когда-то владели

ею. Руки бы им поотрубать.

     - Ладно, друг, - успокоил я Никанорыча, – Оставляй. Осмотрю доску

повнимательней, может что-то получится.

     Мы пожали друг другу руки и расстались. Я завернул доску, поставил в

надёжное место. Прошло время. Мне, прямо скажем, боязно было

подступиться и начать работу, но Никанорыч напомнил мне, что заказчик

названивает ему и торопит с иконой. Я не мог подвести друга и, помолясь,

стал распаковывать доску. Она требовала большой тщательной подготовки.

     За несколько дней я залечил нанесённые ей раны и нанёс грунт.

Настал черёд определить святого, так как на месте лика угадывались

отдельные детали - небольшое пятно, где явно просматривался цвет лица.

После долгих поисков и немалых усилий удалось определить, что икона –

Иоанн Предтеча. Было сделано несколько рисунков и работ в цвете.

Подготовительные мероприятия подсказывали мне, что настала пора

приступить к исполнению заказа, но сдерживали какие-то сомнения,

неуверенность в сходстве и многое другое. Я вновь искал литературу, читал,

смотрел фотографии икон, скульптур и воскресным утром поставил доску на

этюдник. Все свои мысли сосредоточил на палитре: подбирал цвета, наносил

на повреждённые места, убирал, и так, пока не добился нужного. Не

почувствовал, как ушёл в этот процесс ни по времени, ни по количеству проб

и ошибок, ни по качеству работы. Я просто с упоением действовал кистью то

на палитре, то на поверхности доски, которая постепенно, как бумага в

проявителе, обретала определённые очертания и цвет. Рука двигалась легко и

уверенно, будто я всегда писал иконы, хотя делал это впервые в жизни.

Меня радовало и вдохновляло, что сумел попасть в цвет  и тон далёкого

мастера и что на многовековой тёмной доске появлялся, оживал святой лик.

     Только по окончании работы заметил различие между подготовительными

рисунками, эскизами и тем святым ликом, который в итоге получился.

Краски как будто сплавились и засверкали по-новому. Увидел, что работа

получилась, икона зажила новой жизнью. Я почувствовал себя доктором,

который излечил тяжелобольного. Удивило только то, что вышел именно

Иоанн Предтеча.

     Упаковал икону, и Никанорыч, пожав мне руку, уехал.

     Спустя несколько лет у меня стало закрадываться странное чувство того,

будто кто-то помогал восстанавливать икону. Раз за разом приходило

ощущение, что кистью кто-то водил. Уж больно легко писалось, но тогда я

просто радовался, что не подвёл друга.

     Только теперь, прямо скажем, когда мне не удаётся написать

натуру надлежащим образом, приходит на память тот случай с иконой. Я всё

больше убеждаюсь в  своих догадках, что не всё так просто в этом мире, что

у вечности есть свои тайны.