Домик с соломенной крышей

1 глава

Он появился в доме случайно! Во всяком случае, так говорила бабушка,  хотя всё случайное кем-то заранее продумано и просчитано.
 В канун Рождества, когда ёлка украшала главную комнату в доме, этот фонарик непременно усаживали на самую верхнюю веточку.  И был он главным украшением не только лесной красавицы, но и всего праздника.
Игрушка в виде соломенного домика, внутри которого стоял крошечный столик, покрытый ярким куском ткани, стала чем-то особенным для всей семьи. На столике стояла тоненькая бутылочка с оранжевой трубкой. Бабушка при виде внучек, крутящихся у ёлки, просила их: «Пожалуйста, смотреть можно, а трогать нельзя!»
–Это почему нельзя? Почему? Все  игрушки трогать можно, а почему его нельзя? – спрашивали сестры Валя и Аля.
– А потому, что можете опрокинуть, уронить – и всё…
Бабушка разводила в стороны руки, странно оттопыривала нижнюю губу и продолжала:
– И всё. Не будет света, не будет огонька. Не будет тепла в доме.
Дети смеялись над бабушкиными словами, но почему-то верили, что если фонарик опрокинется, то наступит темнота. И только по этой причине не трогали игрушку.
Шариков, рыбок, сосулек на елке было много, но они были совершенно другие: стеклянные, покрытые разноцветной краской или просто блестящие, как фольга. Висели  густо и самодельные гирлянды из ярких колечек бумаги, сделанные руками Али и Вали.
Но фонарик притягивал детский взгляд сильнее, чем все игрушки вместе взятые. Он не висел на нитке, как остальные, а прикреплялся к ветке каким-то специальным зажимом.
Смирившись с тем, что трогать высоко посаженный фонарик нельзя, Аля и Валя уселись около горящей печки и рассматривали картинки в книге, потом по очереди читали ее вслух. На каникулах хорошо, спешить никуда не нужно, можно с книгой просиживать сколько угодно.
Родители ушли по своим делам, бабушка что-то отыскивала в сундуке. Не признавала она никаких полок и полочек, шкафов – был у нее свой огромный темный ящик, окованный металлическими пластинками.
 Бабушка поднимала крышку, и оттуда выглядывали какие-то свертки, ткани, квадратиком сложенные платки. Раз в год (обычно это было перед Рождеством) она вытаскивала оттуда всё содержимое. Вот и в этот раз она открыла свой сундук – достала из него аккуратно сложенное платье и стала разглаживать своими шершавыми ладонями складки, приговаривая:
– Когда помру, это платье на меня  наденьте. Смотрите не перепутайте! Синее! Шерстяное, чтобы тепло было.
Девочки, оторвавшись  от чтения, переглянулись, странно  посмотрели на бабушку, а Аля засмеялась:
–  В прошлом году ты просила надеть коричневое платье с большим воротником. Ты решила, что синее будет лучше смотреться на том свете? Ах, бабуля, бабуля! Ты сошьешь еще одно, надень синее на Рождество. Вон сколько отрезов у тебя в  сундуке лежит.
Аля и Валя смеялись, бабушка тоже смеялась вместе с внучками, но по-прежнему что-то бормотала себе под нос.
За этим разговором с девочками бабушка не заметила, как в дом кто-то вошел, потоптался у порога, а потом поздоровался.
Это была странница. Она приходила, как по заказу, два раза в год – перед Пасхой и Рождеством. Случалось, что заглядывала и третий раз.
– О, Маня, Манечка пришла. Проходи, моя хорошая, проходи. Посиди со мной, расскажи свою жисть горемычную…
Бабушка  обнимала гостью, усаживала за стол,  потом хлопотала, ставила на стол еду, угощала. Так сидели долго, о чем-то шептались. Дети видели ее и раньше, но странница Маня с некоторых пор стала для них вечной и неразрешимой тайной. Какого возраста она была, трудно сказать, но, ясное дело, моложе бабушки.
 Горемыкой, несчастницей называла ее бабушка, и девочки чувствовали, что есть какая-то тайна, пока закрытая от них, а они и не совали  свои носы в чужие дела.
Странница полушёпотом что-то долго рассказывала бабушке, наверное, «свою жисть», потом всплакнула, платочком утерла глаза,  поднялась и  подошла к ёлочке, сняла фонарик.
«Ага, чужим людям можно трогать фонарик, а нам нельзя?» –  об одном и том же подумали сёстры, отложили книгу и стали следить за происходящим. То, что они увидели, оказалось не просто удивительным – оно было волшебным!..

2 глава

Странница держала игрушку на левой ладони, правой поглаживала соломку на крыше фонарика и горько плакала, что-то приговаривая. Слова разобрать было невозможно, но то, что было в её руках, светилось таким ярким светом, что казалось, горит соломенная крыша домика. От этого света стало теплее и светлее в комнате, а лучи фонарика, как нити прожектора, били в окна. Девочки стояли очарованные, боясь спугнуть это волшебство.
 Странница опустилась на колени, запричитала еще сильнее – таким  горьким показался её плач, что дети  вздрогнули. А она, увидев, что они испугались, замолкла, неуклюже улыбнулась и тихо произнесла: «Берегите тепло дома, в котором живете. Он у вас добрый! У меня его нет.  Кроме  этого фонарика, ничего нет…»
Не все слова были понятны Але и Вале, но они почувствовали тепло от сказанных слов о доме.
–  Так возьмите его себе! Нам всё равно не разрешают его трогать, – почти в один голос радостно сказали девочки.
– Нет, нет, мои вы  хорошие, мне нельзя. Он у меня уже был, он так много видел. Теперь он  должен быть там, где есть семья. Я её  потеряла. Но я сегодня маму видела…
И она снова стала плакать. Бабушка сильно сжала ее плечи, а они были такие же худые, как и у нее.
Фонарик по-прежнему излучал свет, оранжевая трубочка внутри узкой бутылки стала бордово-красной, напоминала светящуюся металлическую спираль. Казалось, бутылочка вот-вот треснет от жара, образовавшегося внутри ее. Но это не происходило.  Что это такое? Как это возможно? Именно это больше всего интересовало девочек, но спрашивать плачущую гостью они не стали.
 В одной книжке они когда-то читали, что в Китае и Японии с почтением относятся к фонарям, но там говорилось об уличных фонарях, а этот-то игрушечный. Что он мог видеть?
 Странница поднялась на цыпочки и усадила фонарик на прежнее место, перекрестилась, склонила голову до самого пола, как перед иконой, и направилась за бабушкой.
Та повела ее на кухню, стала собирать в дорогу гостинцы, потом взяла старую газету и завернула в нее носки, которые  вязала, сидя вечерами на теплой печи, и своё синее шерстяное платье, о котором совсем недавно говорила внучкам. Странница всплакнула, обняла бабушку, поцеловала её  руки, приказала не провожать и ушла.
Как только закрылась дверь кухни, а потом стукнула дверь веранды, дети кинулись к бабушке и стали расспрашивать о гостье и о том чуде, которое только что случилось в их доме. Бабушка не спешила отвечать на вопросы, она долго  терла платком заплаканные глаза, сидела у окна, смотрела куда-то вдаль и почему-то молчала.
А потом, словно проснувшись, резко встала и сказала:
– Завтра всё расскажу, скоро придут родители, давайте готовить ужин.
Дети еще раз подбежали к ёлке, посмотрели на фонарик – он мигнул каким-то голубоватым светом и потух. Они в испуге замерли, а потом решили, что фонарь подал им знак, и пошли готовить ужин. Когда вернулись родители, все дружно сели за стол и стали делиться впечатлениями о прожитом дне.

Глава 3

Перед сном, лежа в постели, девочки через щель в перегородке поглядывали на ёлку и рассуждали:
  – А что ты думаешь, может, и правда, он всё видит?
  –  Ага, видит, скоро заговорит с нами, готовься отвечать на его вопросы, - засмеялась Аля, но сама тоже поворачивала голову в сторону ёлки и поглядывала на фонарик -  в темноте его увидеть было невозможно.
 – Ладно, давай спать, бабушка обещала завтра всё рассказать. Странная эта тётка, чего она ходит?
 –  А мне жалко её почему-то. Бабушка отдала ей своё синее шерстяное платье. Ты ведь видела?
 – Как это отдала?! Она же в нём собиралась помирать? Ну и ну. А может, это даже  к лучшему: будет снова шить, придумывать новый…как это называется…фасон.
Лежали в кровати, долго ворочались  с боку на бок – сон не шёл.
 – А давай снимем фонарик и хорошо его рассмотрим, ночью никто не увидит, - предложила Аля.
Она была постарше и посмелее сестры.
 – Я вам сниму! А ремня не хотите? Спать!  – услышали девочки голос отца. Он был строгим, и ослушаться его дети не рискнули. Спрятались с головой под одеяло и стали шушукаться.
Утром проснулись они от маминых шагов. Она раздвинула шторы на окнах, и  яркий свет полился в комнату. На левой половинке окна застыла снежная лепешка от вчерашнего нечаянного броска Али – играли в снежки.  Кружевные стекла от мороза и инея сверкали мелким бисером. За окном сыпал снег. Казалось, сама природа открыла по соседству снеговарню и готовила снежные хлопья, засыпала  ими дороги.
 – Смотрите, какие сугробы накрутило за ночь. Пойдёте после завтрака тоннели рыть, дорожки чистить,  а вечером первую звезду смотреть будем, - как-то весело сказала она.
 – Ура!  Это мы любим. Пойдём!- запрыгала на кровати Аля, а потом спросила: –  Сено будете в дом вносить и на стол класть, как в прошлом году?
 – Да, сено уже папа приготовил, скоро кутью варить будем, потом кисель.
 –  Овсяный кисель? Ура! Любимый овсяный кисель! А бабушка где? Что она делает? Она  обещала нам что-то рассказать,  - Валя потянула маму за полу халата.
 –  У бабушки с утра дел много, не мешайте ей. Мак мелет. Ломанцы печь будет. Любите? Значит, готовить надо. Двенадцать блюд на столе  – это вам не шутки.
  –  Бабушка может готовить и рассказывать, разве нет?  –  не унимались девочки.- Она обещала ведь…
  – Всему своё время! – сказала мама, словно вынесла приговор,  и отправилась на кухню.
Тормошить бабушку было бесполезно: она носилась из кухни к печке, от печки в кладовку, из кладовки снова на кухню, сеяла муку, месила тесто. Приятный аромат ванильного сахара, перемешанный с чесночным запахом, стоял на кухне и щекотал в носу.
  – Деточки, не мешайте, найдите себе занятие или помогайте мне, видите, сколько дел, - ласково просила она.
 – Вот так всегда, – обиженно сказала Аля и стала собираться во двор, а за ней и сестра. Дружно надели пальто, натянули шапки, варежки, сунули ноги в валенки и пошли рыть тоннели.

Глава 4

Вернулись девочки  в дом ближе к обеду,  раскрасневшиеся, мокрые.
– Мы голодные! – объявила Валя, сбрасывая валенки, полные снега. – Есть дадите?
Бабушка старалась ответить серьезно, но у нее не очень получилось:
- До первой звезды никто есть не будет! Только водичку пить можно. Раздевайтесь, руки мойте, так и быть, попить водицы дадим.
Тут же поставила на стол тарелки со щами, положила хлебушек. В один миг девочки опустошили тарелки и стали поглядывать по сторонам. Мама принесла чай с малиновым вареньем и тарелочку хвороста, посыпанного сахарной пудрой. Дети жадно кусали хворост, запивали чаем.
 – Вот это аппетит! И уговаривать не надо, когда такое было? – смеялась бабушка.- А мы всё приготовили, пока вы дорожки чистили.
- Ага, дорожки почистили, домик из снега сделали -  с окнами, с полочками. В кормушку зерна насыпали для птичек, ворона, очень важная и смелая,  в него уже захаживала, - радостно отчиталась Аля. А Валя добавила:
 – Снег плохо лепится, морозно очень, а то бы мы слепили и снежную бабу, и снежного деда.
 –  Налепите еще – будет время, а  сегодня день особенный, стол украшать поможете. День короткий – темнеет скоро, а пока полчасика отдохнуть можно,- сказала бабушка.
 –  А ты помнишь, что нам наобещала? Помнишь?
 – Все помню, хоть и старая стала, но помню. Самое время вам все рассказать. Только как рассказать, чтобы поняли? Фонарик-то не просто игрушка, да и не игрушка совсем.
И бабушка начала свой рассказ, говорила долго, иногда останавливалась, смотрела в окно, замолкала на время, потом продолжала:
 – Ах, дети, дети, не дай Бог никому пережить такое. Она ж сирота круглая с детства. Батю-то повесили еще в первый год за то, что  партизанил. А мать расстреляли на глазах у этой несчастницы. Когда услышала Нина-то (так звали мать девочки), что фрицы идут, Маню и брата Мишку  успела в печь засунуть, приказала молчать. Они и молчали, пока эти изверги не ушли.
 Дети только вскрик и услышали, а когда выбрались из печи все в саже, она уже холодная лежала посреди кухни. А дальше – детдом, голодное детство.
Как все рассказать? Не расскажешь. Вот так была семья и в один миг не стало.
Бабушка задумалась, сглотнула слюну, поправила платок на голове, а потом продолжила:
– А фонарик, избушку эту, всей семьей они  делали. Толик, отец её, мастеровой хлопец был. Рассказывали, печки лепил, да какие печки! Ого-го! Дома строил. Рукастый, удалый, на все руки мастер. И мать красавицею была, а работница какая! Никого не стало -  фонарик только и остался.
Бабушка поднялась с табуретки, подошла к ёлке, сняла игрушку. Она смотрела на неё, не отрывая глаз, с застывшими в них слезами,  потом бережно уложила ее на стол:
 – Вот смотрите, соломенная крыша, а каждая соломинка проглажена утюжком -  мама гладила. Ровненькая соломка, как под линеечку. А внутри, видите, что внутри? Светлица, комната такая - и Богу молиться, и гостей потчевать. Видите узкую бутылочку и трубочку?
 Никакая это не трубочка – свечка это, вечная свечка. Стол, скатерть, половички – всё как по-настоящему. Иконку видите? Ага, не видите!  Никто не видит, а она есть. Маня только и видит. Так мне и сказала: «Тётечка, иконка-то светится!»
Девочки замерли в ожидании продолжения рассказа, Валя  тихонько всплакнула:
 – А брат живой? Он же тоже спасся?
 – Брат живой, - бабушка ответила не сразу, казалось, она подбирала слова, - забыл брат родную кровиночку, гонит он Маню от себя, не пускает в дом, говорит, что она теперь чужая. В дом престарелых ее определил по болезни, а как так вышло, одному Богу знать.
 – А как же она к нам приходит? Ее отпускают что ли?
 – Отпускают. Куда денется эта несчастница? Она к нам не просто захаживает. Дом вспоминает, родительскую игрушку в руках держит. Родители и она в разных мирах живут – это, деточки, не страшно: связь-то во какая крепкая, раз двенадцать верст по снегу и бездорожью отмахивает. Посидит со мной за столом, поплачет –  говорит, что легче становится. А возьмет в руки отцов фонарик – зарыдает, засветится вся, словно родителей увидит. Маму, говорит, видела. Может, и видела.
- А синее шерстяное  платье  зачем ей отдала? Она что… носить его будет? – спросила Аля.
 –  Будет носить, конечно, будет. Весь год носить будет, а потом придет – я ей новое дам. Пенсию ей не платят, купить ей обновку не за что, а я другое сошью. В сундуке много добра. Помогать – душе благодать. Всё хорошее возвращается, деточки мои.
 – Себе сошьешь на смерть? – грустно спросила  Валя.- Или специально для нее? На всю деревню ведь шьёшь.
 – И для себя, и для нее. Даст Бог сил -  успею. Всё теперь рассказала вам, идёмте на стол накрывать. Помогать будете.  Сено растягивайте ровненько по столу, чтобы комков, неровностей не было, чтобы ничего не торчало.
 – Э-э-э-э, бабушка, а самое главное ты ведь не рассказала! Еще чуть-чуть, пожалуйста…
 – Час битый и так баила про жисть Манину –  хватит уже. А самое главное, как вы говорите…  так его сами и увидите, чуток потерпите! Будет еще время! – она поднялась с табуретки, усадила фонарик на ветку и  спешно ушла на кухню.
Спорить с ней было бесполезно, и дети следом пошли на кухню.

 
Глава 5
 
 
На небе загорелась первая звезда и возвестила миру о рождении Сына Божьего!
 На окне дрожит свеча, пылает ровным высоким пламенем. Бабушка зажгла ее, как она сказала, для того, чтобы Христос видел, что его здесь ждут. На столе под белой кружевной скатертью лежит сено. Ни с чем не спутаешь его аромат, а здесь, в комнате, около елки, оно пахнет по-особому.
Блюда – их двенадцать – стоят на столе, как на большой подушке. В центре стола тоже горит свеча. Винегрет, маринованные грибочки, кутья, белый кисель из овсянки, ломанцы с маковым молочком в торжественном ожидании начала трапезы.
 Шесть приборов плотно прижались  друг к другу,  хотя за столом пять человек. По словам бабушки, так положено, а раз так положено – перечить ни-ни!
 Какая-то особая, торжественная тишина воцарилась в доме. В темноте  при свете свечи глаза, кажется, излучают совсем другой свет. Родители сидят напротив детей, смотрят на них – дети на родителей, глаза в глаза,  и приходит полное умиротворение, радость от того, что все рядом. Семья в сборе!
Бабушка шепчет молитву, крестится, и такой родной кажется внучкам в эту минуту, что им  хочется подойти и обнять её крепко-крепко.
 Весело трещит печка, и она сегодня другая, и трещит не так, как обычно – весело, радостно трещит!
В этот миг комната озаряется светом, и на ёлке, в самом ее верху, зажигается еще одна свеча – та, которая горит совсем другим светом.
 Аля и Валя вскакивают, одновременно крестятся, повернувшись в сторону фонарика, и тихо садятся за стол. Он снова мигнул  им голубоватым светом и потух.
  –  А мы видели, видели иконку! Она есть! И она светится! – хором заговорили дети!
 – Вот оно, самое главное! Вы его увидели! –  заулыбалась бабушка.
Что они увидели, одному Богу известно. А то, что сердца открылись сегодня по-иному, это стало понятно всем!
Великая Рождественская ночь, открывающая глаза, души, сердца, наступила!