ОГЛАВЛЕНИЕ
Любовь. Обожание. Страсть
Поэтика
Афоризмы
-----------------------------------------
ЛЮБОВЬ. ОБОЖАНИЕ. СТРАСТЬ
Следы любви
Жизнь ожидает исполнения фантазий.
Любовь обозначена плотью подруги,
пахнет звонками, страстью, цветами,
в лёгкой картине гаснут недуги.
Мысли вылетают, рифмуя слова,
мы спешим на желанную встречу.
Луна, как выбритая голова,
олицетворяет нам бесконечность.
Спешим. Ещё неведом новый миг,
снова ждём, когда наступит ночь,
чтобы в объятиях вместо речи крик
извергал бессилия дождь.
Навзничь упали и не попрощались,
окунувшись в простор седины,
небу оставив кузню площадки
и следы любви на белизне простыни.
Друг друга нежно теребя…
Ты недостижима, как скорость света,
и все мои чувства там, в глубине,
стремятся к тебе, как шальная ракета,
и словно пожар бушует во мне.
Мы как целое в целом,
только в разных мирах,
Я начертанный мелом,
а ты мой образ в стихах.
Потом мы вспомним, как ночами,
друг друга нежно теребя,
всё время, глядя на часы, кончали,
кусая губы, любя и торопя.
Пусть струится любовь…
Пусть струится любовь,
как из капельницы,
и возрождается вновь
по капельке, капельке.
Так хочется быть вмятиной
на твоём нежном теле
или отпечатком помады
в смятой счастьем постели.
На этой, или прошлой неделе,
глупые и страшные новости
ничем и никого не задели,
а в озере зацвели водоросли.
Пусть человек человеку
будет дорог.
Поцелуи, искры — навеки,
без всякого торга.
Навсегда!
Одно и правдивое ДА!
Внезапная любовь
Не забыть любви прикосновений,
твой нежный трепет изречений
и сладострастье тех мгновений
от трений судеб и взаимных искушений.
Во сне ко мне пришло видение,
и волшебство зеркал мелькало всё ясней,
я улетел к любви в небесное мгновение,
на крыльях счастья приземлился к ней.
Я влюбился в твои тёмные волосы,
возраст вершил своё колдовство,
я заплетал их в мелодичные косы,
в сонату любви и твоё естество.
Внезапная любовь дана от Бога,
и в памяти она живёт без удаления,
мы будем вместе с ней до эпилога,
по всей судьбе вести общение.
Сексуальность
При всём движении, вообразимой наготе —
обозначалось её стройное тело.
Влекло желанье такую встретить в темноте,
под платьем выделялись формы смело.
Бедро, тугая грудь и сексуальный зад —
страсть бурлила кровожадно.
Она прекрасно откинулась назад,
тела соприкоснулись беспощадно.
В безумии сливались губы в стон,
а крик её был страшен и силен.
Влюблённые
Любви всегда печаль известна.
Влюблённые не ощущают бездну,
их аура поёт, цветёт, чудесна,
влечёт к себе совсем небесполезно.
Поток желаний из глаз струится.
Кто крылья целовал любви, склонив колени,
тому и властно сердце, как царица,
взаймы сдаётся без штрафа и без пени.
Пленённые
Я в плену у любви,
к ней навечно прикован.
Мне не страшно в пути,
я привыкший к укорам.
Я тобою пьянён,
мне не надо вина.
Красотой поражён
до глубокого дна.
В жизни всё быстротечно.
Нам отпущен лишь миг,
всё на свете конечно —
детский смех и возлюбленной лик.
Мир иной — он бескрайний,
в нём есть только покой,
и там нет наших образов славных.
Он живёт немой пустотой.
Изнеможённые
Воздух окружает нас,
в котором ни встать и ни лечь.
Бесполезно застилать матрас
там, где немая речь.
Мысль об отсутствии тебя рождает «АХ».
Отсутствие денег издает звук «НЕТ».
В цифрах нет того, что в словах.
Я — поседевший, но ещё твой брюнет.
Птицы, прилетев из-за морей,
находят своё гнездо.
Человек, возвратившись, скорей
считает свои шубы, пальто.
Когда-то была перспектива видна.
Куда-то исчез прогноз.
Интерполировать, что ты будешь одна,
уже не актуальный вопрос.
Мы оба преломлены, искажены,
измученные жизнью сполна.
Мы в будущее из прошлого отражены.
Мы любовь превратили в слова.
Утомлённые
Любовь, как кружка чая.
Выпита до дна.
Уже не замечаешь,
что ночью спишь одна.
Не вспомнить поцелуя
последних губ во мгле.
Прошли опять, минуя,
мгновенья с тобой наедине.
Я чувствую: рядом нет тебя —
ты где-то в стороне за бортом.
Чувства — как память ушедшего дня.
Любовь гостит в пространстве мёртвом.
Несовместимые
Как только у двоих
любовь пустой случилась,
не слышно рифмы стих
и шутки все в унылость,
а стыд в душе сидит
и не уповает на их милость.
Вирус несовместимости привит,
болезнь, увы, не сразу проявилась,
а говорить им больше нет о чём,
и нет желанья, слова звучат без звука.
Они не шутят, лишь молчат вдвоём.
Такая вот у них немая мука,
и все мечты исчезли, словно пар.
Остался внешний вид — то есть пиар.
Умалишённые
Я потерял к тебе вниманье.
Ты перестала улыбаться.
Нет заботы жить нормально
и даже в губы целоваться.
Ты нашла слова, что режут слух.
Мы перестали в темноте встречаться.
Я во всем к тебе остался глух,
неприятно стало сексом заниматься.
Закроется последняя страница,
наступит координат определённость,
и где-нибудь окажется любви гробница.
Нас в пустоту зовёт умалишённость.
Опустошённые
Я гляжу в твои глаза и нахожу в глубине
смысл фальшивого «да»
и скрытую ненависть только ко мне.
Ты та же, что и была — только у себя на уме.
Раздеться теперь догола
тебе нужна сила извне.
Тебе свойственно, губы губя,
прикрываться судьбой,
сгораемого до конца себя.
Ты чувства свои не скрывай,
предаёт тебя суть.
Свой образ жизни не терзай,
ты его не смогла захлестнуть.
Кричи, греши, уверенна будь собой.
От ненависти с горя пляши
с закушенною от зависти губой.
Так умирает любовь, сгорают чувства дотла.
Разбросаны — осколки судьбы.
После тебя остаются лишь угольки и зола.
Увлечённые
Пропадая надолго и прячась,
в мироздании будешь потерян.
Теряешь значимость и зрячесть,
конечно, временно, я в том уверен.
Время течёт не так, как вода,
мысли тоже вытекают наружу,
в одну сторону, равномерно всегда,
мы их слышим или читаем в стужу.
Как ты ни думай — ведь голос зловещ.
От великой любви остаётся знак.
Любовь — конечна, материальна — вещь.
Оказывается, не любить не просто так.
Схожу с ума, предполагая, что нелюбим.
Буду стихи писать до помрачения.
В изнеможении я засыпаю один.
Поэзия — единственное моё спасение.
Неопределённые
Я дожидаюсь наступления темноты,
хочу увидеть выражение твоих глаз,
но каждый раз бесследно исчезаешь ты
в пространство, разделяющее нас.
Вот рядом мы, меж нами два угла,
стремлюсь приблизиться к тебе,
не успеваю произнести слова,
твой взгляд теряется во мгле.
Мы — полушария на глобусе любви,
одновременно движемся во тьме.
Разлукой долгой мы соединены,
желанием встретиться в уме.
Когда-нибудь откроются все двери.
Ты с фонарём заглянешь в угол мой
и, не заметив значительной потери,
уже не захочешь двигаться за мной.
Толерантные
В твоих глазах
смысл отражения дня.
В твоих мечтах
стелется дым без огня.
Твой облик изнеможен
до предела,
под постоянным дождём —
нервозности тела.
Ты преодолей конфликт
сама с собой.
Непременно вынеси вердикт —
быть другой.
Всей своей красотой улыбнись
вокруг.
С любимым мужчиной обнимись —
он супруг.
Вы вместе можете слушать музыку
детского смеха.
Перечитайте счастья строку,
начинается новая веха.
Разъединённые
Нас настигает чувство пустоты,
когда в себя войдёшь внезапно
и ничего там, кроме темноты,
не ощутишь, и так захочется обратно,
в другую дверь, где точно будешь ты.
Не покидай мою судьбу.
Закрой желанье хлопнуть дверью.
Я перестроить не смогу
себя с одной лишь только целью —
перед тобой не быть в долгу.
Вот так вонзилась ты в меня,
что хирургия невозможна,
меж нами ледяная полынья,
стоим на краю судьбы тревожно
в полушаге от рокового дня.
Давай попробуем опять,
соединить разъединённость,
не надо нам на помощь звать.
Возобновим свою влюблённость!
За это можно всё отдать!
Беспредельные
Любовь — это чувство без лимита времени.
Обожание — это длительное наслаждение.
Поцелуй в губы — это влечение.
Либидо — это правила игры в развлечения.
Всё живое останавливается и медленно
перетекает из мыслей в общение.
Замораживаются чувства временно
на период моего заточения.
Нам бы выдержать меру отсутствия,
сохранить пределы возможного,
не сойти бы с ума от присутствия
предпосылок конца безнадёжного.
Сердечные
Не могут чувства быть равны,
если форма важнее сути,
а страсть не дойдёт до глубины,
со смыслом важнее плоти.
Любовь постигнет цель мечты.
Ты так чудесна, что в связь с тобой
вступает сердце, не видя красоты,
твоими чувствами гордясь порой.
Вошёл я в храм твоей любви,
туда, где блещет ликом божество.
Мы чувства сохранили, как смогли.
Вся наша жизнь — родное торжество.
Непобеждённые
Мы вместе целое разъединили —
бесценное на две половинки,
а праздник, где когда-то любили,
заменили на свои поединки.
Остановили свои забвенья,
в объятьях на миг онемели,
затем, продолжая сраженье,
застыли в холодной постели.
Водолей
Я люблю тебя в земном убранстве,
другой нет звезды в пространстве,
во вселенной мне тебя недоставало,
чтоб многозначность мира повторяла.
В твоих глазах много лунного света,
нас воздух пленит по канонам завета.
Мы с тобой знакомы давно,
я ранен тобой, это так суждено.
Страдаю я, и сердце моё бьется,
с твоей любовью жить не удаётся.
Мы тишину любви стережём,
в башне любви себя бережём.
Ты выглядишь совсем невинно,
как персик или колос пшеницы.
Я опишу твой образ мгновенно
на своей открытой странице.
Славная женщина, густой аромат,
какой пейзаж меж твоих колоннад!
Какие чувства мне приходят ночами,
лилий, жасмина касаюсь губами.
Любовь ждёт начала весны,
нежность тела, наготу белизны.
Твой голос постоянно ожидаю,
ногтей касания твоих желаю
и кожу — очищенный миндаль,
хочу целовать через вуаль.
Время покажет нам цветок последний,
за пределами мрака и вселенной
останется живым лишь луч моей любви,
Я и Ты, с нами свет отражения земли.
Раб Водолея
Некуда от слов своих деваться
и моим смыслом расставаться.
Вернись! Любовь твою прошу
и к ней свои молитвы возношу.
Не уходи! Остановись! Прости!
Надежда быть с тобой в горсти,
я молча тебе протягиваю руки,
избавь меня от этой муки.
Я желаю решать проблемы
и готов на любые перемены.
Из времени плету одиночество,
слова превращаю в творчество.
Только ты, жена души моей,
нет тебя красивей и милей.
Я мечтой о любви истомлён
и от тела твоего отлучён.
Тело Водолея — мечта поэта,
таит интригу для сонета,
в нём есть то, о чём мечтать,
и вдохновение, и благодать!
В венах и генах живёт доброта,
всё для тебя, но ты уж не та.
Слова любви мне в утешение,
полный сосуд для вдохновения.
Пусть немой наш диалог,
пойми же силу этих строк,
а наши души соприкоснутся,
мы должны в себя вернуться!
Молчание есть мысли без слов,
рождённые из прошедших снов.
Может, вечность — это сон небес,
там нет синонима для словес.
Мы соединяем вещи и слова,
битком словами забита голова,
а секс мы путаем с любовью,
любовь не терпит суесловия.
Она предвестник бурной речи
и взгляд прощания при встрече.
Жизнь — это только разговор,
речь хаоса и просто вздор.
Я жду, когда же ты придёшь
и мне свою улыбку принесёшь,
объяснишься своим взглядом
и станешь близко, а не рядом.
Вот ты, крадучись, на рассвете
придёшь любя, мечтой сонета,
согреешь страстью ты постель,
я жду тебя, пусть скрипнет дверь.
Вновь соединимся до изнанки,
без слов, обид и перебранки.
Исчезнут мысли всех утрат,
как много лет тому назад.
Губами молча наслаждаясь,
своим мгновением упиваясь,
и выплеснем свою всю страсть,
оргазмом утолимся всласть.
Меня тревожит сон в ночи,
и каждый раз огонь свечи
я задуваю и ревную,
тебя я глажу и целую.
Твоя улыбка радует шутя,
а смех, как у малого дитя,
несёт безмерность твоей власти,
восторг царит от радости и сласти.
Всегда обнимаю твой портрет,
других женщин просто нет,
в уме вхожу в него игриво,
кому я так писал бы горделиво.
Люблю твоё тепло дыхания,
моё в стихах тебе признание.
Ты — это ты, а явь — это явь,
сильней и откровенней клятв.
Мы где-то рядом, я и ты,
пусть наши встретятся мечты,
облечённые в одну оболочку,
я влюблён в твою пятую точку.
Тебе я пишу, ни о чём не жалея,
ты рабыня моя, а я раб Водолея.
Живи и твори
Найди в хорошей музыке себя,
и ты поймёшь, как зреют мысли.
Ведь вдохновение — малое дитя,
его мы постоянно ловим в жизни.
Найди в той музыке мотив
и думай с ним синхронно в такт,
тогда рождаться будет стих,
слова чеканят в ритме шаг.
Затем из музыки и этих строк
сложи свою заветную мечту,
она всегда достигнет островок,
где ты найдёшь любовь свою.
Ревность
Пожар любви прошёл в дыму,
от ревности спаслось семейство,
покинул я ворот тюрьму
и мыслей тёмное злодейство.
А дома есть опасные предметы:
ножи, булавки и иголки,
с отметками перины и приметы —
а клятвы цепкие, как кривотолки.
Горит войной супругов угол,
за прошлое вприсядку и вповалку,
и раскаляет недоверие погасший уголь,
по будущему бьёт кухонной скалкой.
Легли на картах короли и розы,
а на дорожке казённая беда,
и хмель с похмелья, и луковые слёзы,
уже искрятся, дымятся провода.
Краснеет стыд и петухи в подушках,
трясётся лихорадочно кровать,
отыгрываться придётся на подружках,
соблазном правду убивать.
Просто любовь
Любовь — это чувство простое и памятное,
как из детства, что пахнет маминой кашей,
что-то из сна, что в нас живёт и целыми днями
болит и покоя не даёт ни вашим, ни нашим.
Это нечто беспомощное, как ребёнок в храме,
желание прикоснуться к уснувшим губам,
как схоронившаяся почтовая телеграмма,
не прочитанная навстречу горьким слезам.
Любовь наполняет кровь, как в первом чувстве,
в её комнатах много детей и матовый свет,
и недосказанность столетий в медленной грусти,
переживаний важных, как тайный секрет.
Это — когда ожидание счастьем украшено,
а разговоры в дороге как трудная повесть.
Это — когда по глотку не истощается чаша
и всех примиряет с бессонницей, жалуя совесть.
Любовь в маске
Я обозлюсь и переведу часы и числа.
Я упрошу детей меня не покидать.
Я научу несобранные мысли
с моим предчувствием всё время совпадать.
Из вороха проклятий и упрёков
я сделаю бальзам для раненой души
и, заблудившись в мозговых проулках,
я научусь шагать, не наступая в лужи.
Я потерял значение всей нашей битвы
и свой архив подробных репортажей,
я поменял на дар выслушивать молитвы
и быть внимательным к тебе однажды.
Я путаюсь в хитросплетении твоих пауз
и как юнец теряюсь перед лаской.
Я без любви жить просто отрекаюсь,
а жить в объятиях без любви, так в маске.
Дай руку
Терзает боль в течение сезона.
В душе осталось мало места.
Давай начнём опять всё снова,
я так хочу быть снова вместе,
но я умчался далеко от дома.
Долгое время боль будет терпеть.
Буду чаще вздыхать, чем улыбаться,
мне бы тебя увидеть успеть,
пусть не надолго, будет лекарством.
Тебя не буду обманывать впредь.
Весь период мы были в разлуке,
много лет в испытаниях муки
приближали час отношений конца.
Уже не соединятся наши сердца,
твой голос слышу, но не вижу лица.
Я надеюсь любовь сохранить.
К тебе стремлюсь и тебя люблю.
Дай мне руку, пусть тонкая нить
соединит плоть мою и твою.
Ради этого стоит нам жить.
Сердечное
На перекрёстке длинного пути
два одиноких сердца повстречались,
на стыке мыслей, в поиске любви,
они за руки бережно держались,
мечтая друг друга обрести.
Мир неудач разрушен встречей
и в чьём-то напряжённом взоре
исчезли сумерки навечно,
закат висел на южном взморье
и звёздочки на небе млечном.
Не может быть у сердца языка,
но стуком ритма мыслей о любви
рождается желанная строка,
своим умом, под пульс крови,
творит неугомонная рука.
Звучала музыка без нот,
слова терзали рифмой строчку,
два сердца соединяли плоть,
чтоб не остаться в одиночку,
воздвигнув для судьбы оплот.
Мгновенно пролетает жизнь
и время поглощает память,
мечты стремятся в миражи,
как снег мечтает лишь растаять,
они желали для души пожить.
Пусть на дворе цветущий май
и розы распускаются в бутонах.
Пусть каждый день краснеет календарь
и радость приносят почтальоны.
Пусть счастьем им светится фонарь!
Видение
Я жду, когда же ты придёшь
и мне свою улыбку принесёшь,
вновь объяснишься своим взглядом
и станешь близко, а не рядом.
Вот ты, крадучись, на рассвете
придёшь любя, мечтой согрета,
и страстью окропишь мою постель,
я буду ждать, пусть скрипнет дверь.
И мы соединимся плотью до изнанки,
без слов, обид и перебранки,
исчезнут мысли всех утрат,
как много лет тому назад.
Губами молча наслаждаясь
и лишь мгновением упиваясь,
мы сможем выплеснуть всю страсть,
оргазмом утолиться всласть.
Меня тревожит сон в ночи,
и каждый раз огонь свечи
я заклинаю и ревную,
тебя я глажу и целую.
Изобилие любви
Я целовал обветренные губы,
наслаждаясь твоей наготой.
Ты отвечала неохотно, грубо,
занимаясь постельной суетой.
Ты растворилась в темноте,
ушла незримо за её пределы,
следы твои исчезли в пустоте,
глаголов нет, идут одни пробелы.
Во всём жужжал переполох,
наполненный весенним соком,
на лампе рой капустниц натолок,
кружил бессмысленным потоком.
Вдруг наши встретились глаза,
почувствовала плоть себя внутри,
сомкнулись обнажённые тела,
текло потоком изобилие любви.
Цвет любви
Красный, телесный, все оттенки в грехопадении.
Рыжие, до провала, до бездны, до самого дна.
Светлые, белые, мел доведут до онемения.
Утоление жажды оргазма в искрах вина.
Красный в женщине есть тема ухода,
мука готовности в гроте раздвинутых ног,
в румянце флирта, лёгкого испуга,
в белом холоде слышно дыхание строк.
Не видно разреза в красном крике женщины,
не понять в глазах тайну взгляда вдали,
уходящих сразу на все четыре стороны.
Отпускаю твой цвет и тебя в приметах любви.
Наслаждение в любви
Давай нальём вина в раздолье,
услышим стук сердец, как в ульях,
сомкнём свои тела, и поневоле
сольются снова звуки в поцелуях.
Спасибо, жизнь, за то, что ты
соединила нас одной судьбой
с любимой женщиной мечты,
во всем единственной такой.
С тобой быть рядом — это роскошь,
а целовать тебя есть смысл жизни.
Да жить в избушке на курьих ножках,
где-то далеко от суровой отчизны.
Пусть вокруг никого, только дети,
три счастья без остатка деления,
и нет ничего на всём белом свете
приятней, чем любви наслаждение.
Тело любви
Женское тело, белые дюны,
белизна бёдер, она, как пашня весной.
Я, как пахарь, но очень грубый,
из тебя сына вынес на свет голубой.
Словно пещера, я был одинок.
Шарахались птицы лавой слепой,
мгла застывала во мне, как комок.
Тебя сотворил я лёгкой рукой.
Это расплата, любовь мне награда,
тело из кожи и женского молока.
Груди как чаши, у глаз нет взгляда
и голос грустный, и розы лобка!
Милое тело, я весь в твоей благодати,
жаждой ненасытной, смутной тропой,
наслаждаюсь тобой на мягкой кровати,
неутолимой усталостью, болью слепой!
Признание
Твой облик, будто бы с холста,
сошёл классической походкой,
неведома твоя немая нагота,
и нежность бывает кроткой.
Твоя весёлая улыбка, не шутя,
несёт безмерность твоей власти,
а смех, как у малого дитя,
восторг царит от радости и сласти.
Я обнимаю твой портрет
и мысленно вхожу в него игриво,
на свете женщин просто нет,
кому бы так, писал я горделиво.
Скажи, в чём правда у любви?
Что говорят об этом розы?
И звуки чувства: до, ре, ми?
Уж точно не в постельной позе.
Когда полюбишь, то поймёшь,
что её не забыть никогда,
если счастье своё вдруг найдёшь,
то останешься с ним навсегда.
Ты просто уникальна,
и в облике твоём,
любовь маниакальная,
господствует во всём.
Буду любить тебя бесконечно,
пока континенты с мест не сойдут
и океан не иссохнет беспечно,
а рыбы нам «Сулико» не споют.
Я буду в паутине световой
по миру тленному скитаться,
жить там, где воздух голубой,
свободой жизни наслаждаться.
Нет, трагедий не вернуть,
а землю где-нибудь да обрету,
не потерять бы веры суть
и сохранить любви мечту.
Захороню опальные стихи,
в душе небесный камень блудит,
я не сужу тебя, и не суди
судьбу за то, что с нами будет.
Люблю тепло, твоё дыханье,
ты — это ты, явь — это явь,
моё в стихах тебе признание,
сильней и откровенней клятв.
Мы где-то рядом, я и ты,
облечённые в одну оболочку,
пусть совпадают наши мечты,
я влюблён в твою пятую точку.
Память в душе таится
Я трепетно тебе несу для счастья
бесчисленные книги моих снов.
Любимой женщине с неуёмной страстью
прилив несёт лазурный цвет песков.
Старое сердце предпочитает покой,
время подвластно бледному огню.
Нежная женщина с неуёмной мечтой!
Дарю тебе страстную рифму свою.
Мгновения прошли, как в пьесе,
любви и мудрости мне не занять.
Свой опыт я наследовал от тёщи,
об этом точно я могу сказать.
Северный ветер разогнал облака,
мы кувыркались под лунным светом.
Я доверял ей откровенные слова,
восхищаясь её разумом и телом.
Вот гордость сверкнула в её глазах,
удовольствие на щеках горело огнём.
Мы ничего не нашли в своих мозгах,
кроме тщеславия, покрытого тьмой.
Молча сидели, как каменная твердь,
и понимали, не сказав ни слова:
наша любовь может здесь умереть
и никогда не возродиться снова.
Разве крик выражает любовь
смешной и маленькой птицы.
Луну не вырвать из облаков,
наша память в душе таится.
Адюльтер
В сексуальные волнения затеи
приводила близость любимой,
ей недоставало великой идеи.
Жизнь становилась невыносимой.
Смысла в ней было очень мало.
В его идеях не было достоинства,
которого ему тоже недоставало.
Она была эмоциональной любовницей,
но низменное влечение и страх
оказаться назойливо увлечёнными
смешивались с порывом в мечтах
и трепетали действия обречённых.
Воспоминания о великом покое,
связавшем её с возлюбленным,
были оцепенением поневоле,
пугающие немысленным.
Терялось самообладание,
мурашки терзали тело, всё чесалось,
когда чувства шли на признание,
судорога сводила мышцы, и казалось,
что они способны сократиться до предела,
расслабиться на мгновение в унисон
с извержением энергии желания тела,
переходящей из крика в стон.
Где бы я ни был…
Закрыты двери, отсутствуют ключи.
Окутал землю неведомый туман,
а за окошком огарочек свечи
горит в надежде разогнать обман.
Я не сгорел и вовсе не потух.
Угли не тлеют, требуя огня.
По гороскопу я пламенный Петух
и вожделею лишь одну тебя.
Я помню нежные касания твои,
мерцание наготы на сонном теле
и родинку на белизне груди,
не помню, на правой или левой.
Я оболью тебя своим вниманием,
а брызги водопада моих чувств
тебя коснутся с обожанием,
и я к тебе немедленно примчусь.
Мечта, засевшая в любовь
Скажи, ты спишь.
Тебя накрыла тишь.
Темно в конце строки,
закрытые звонки
без времени звучат
в давно закрытый чат.
Пусть где-то далеко
нам будет нелегко,
и дождь стучит в окно,
ему ведь всё равно.
Чувства навевают тоску,
твою не достичь версту.
К тебе самолёт не летит,
вирус разжигает бронхит,
но живёт одиноко мечта,
у любви такая судьба.
Я улыбнулся тебе
Я улыбнулся весне
и оглянулся украдкой,
она стояла, точно во сне,
и махала перчаткой.
Лёгкая, как мотылёк,
излучающая ласку,
и любви вдохновений поток
превращал её в сказку.
Рванулся трепет вдохновений,
ты вновь пришла ко мне сегодня.
Скиталец — я, люблю движение,
есть на тебе печать Господня!
Такая неизвестная печать —
как бы дарованная свыше,
тебе положено стоять,
молиться под церковной нишей.
Пусть не остынет твоя кровь!
Всю наготу нежнейшей плоти
навечно поглотит любовь,
а жизнь все недуги проглотит.
Суть строк умом не исказить
каким-то старческим сарказмом,
судьбу не надобно винить,
любовь сопровождается оргазмом.
Розы любви
Уверен, красоту рождает сон,
а явь обязана алым цветам.
Колючий ствол шипов, бутон,
всегда кладу к твоим ногам.
Хочу приблизиться к тебе
и насладиться розовой волной,
забыться с мыслью в голове,
что вдруг не будешь ты со мной.
Найду глагол и разбужу любовь,
в сердцах, заснувших от тоски,
чтоб обрести надежду вновь
и с чувством гордости цвести.
Средь грёз, желаемых в сердце моём,
я заново нашу жизнь перестрою,
эти розы цветут на клумбе живьём
у дома вместе с нашей судьбой.
Желанная
Твой стон и музыка дыхания
в такт нежности упругих ягодиц
влекут глаза своим молчанием
и лаской касания ресниц.
Какой восторг прикосновений
вонзился в память одним разом,
к тебе зовёт всегда влечение
только тебе одной дарить оргазм.
Берег любви
Был вечер нежный и сумрак влажный,
пенясь, бурля, шёл вал за валом,
мы шли по берегу и за руки держались,
солёный воздух был нашим покрывалом.
Вдруг стало страшно это всё прожить
и, как старый лист, с деревьев кануть,
не успев навечно полюбить
и засохнуть или медленно завянуть.
Внезапно в жизни всё перемешалось,
как волны к берегу, брели,
в нас содержалась встречи радость,
мы шли по берегу любви.
Несовместимость
Вот где-то я лечу, а ты идёшь,
но нет переживаний прежних наших.
Вот дома ты кричишь или орёшь
и крыльями взволнованными машешь.
Всё чуждо в доме каждому жильцу,
тут даже не по себе предметам,
давно гримасы гуляют по лицу,
и все покорно мучаются этим.
И чем же их сейчас соединить:
характером, судьбой детей, деньгами,
ведь между ними существует нить,
её обычно трудно описать словами.
А пустота души не хочет больше ждать,
и, независимо от обязательств в браке,
дверной глазок не в состоянии узнать,
когда один к другому движется во мраке.
Без любви, как в маске
Я обозлюсь и переведу часы и числа
и попрошу детей меня не покидать.
Я научу свои несобранные мысли
с предчувствием моим не совпадать.
Я сделаю бальзам для раненой души
из всей гурьбы упрёков и проклятий.
Я научусь шагать, не наступая в лужи,
не нарушая мозговых понятий.
Я поменяю дар выслушивать молитвы
и быть внимательным к тебе однажды.
Теряю смысл значений нашей битвы
после просмотра подробных репортажей.
Я затерялся в лабиринтах твоих пауз
и, как юнец, теряюсь перед каждой лаской.
Я без любви жить просто отрекаюсь,
в объятиях без любви живу, как в маске.
Грусть
Сегодня скучен я и грустны слова.
Ты не со мной, в страданиях нищеты.
Преображённый лаской божества,
кричу тебе: «Великолепна ты!»
Тепло твоей руки как результат мечты,
и плоть твоя в моей руке игрива.
Оттаяла любовь из вечной мерзлоты,
тебя целую робко, как впервые.
Любовь нас оградила от утрат.
Уже спокойно сердце и страсть жива.
Давай уснём. Пусть горести молчат.
Нам сон прошепчет долгожданные слова.
Обожание
Страдала плоть под нежный стон,
в глазах мелькала обнажённость,
в ушах гудел разрядов гром,
сопровождающий влюблённость.
В какой-то миг взорвался шквал,
невидимый разряд в ночи,
всплеск чувств желания настал,
шесть граммов вытекло души.
Обмякло тело, вышел дух,
как пар из чайника, вскипела
кровь, и вот огонь потух,
сомкнулись веки, и ослабло тело.
Лишь пальцы рук не размыкались,
переходила дрожь в сознание,
два сердца собою наслаждались,
любви струилось обожание.
Бордель
Бордели в первозданном мире
зовут тела в свои квартиры.
Лишённые плоти, все в лихорадке,
мечтают о соединении и разрядке.
Они, до откровения добравшись,
вокруг всех прелестей роятся,
проникновением насладившись,
мечтают с метафизикой обняться.
Всё это в поисках наживы
за пневматические страсти,
открыты им аккредитивы,
чтоб быть в своей греховной сласти.
И прозревал костяк сквозь кожу,
бордель манил к себе, как в ложу.
Моей жизни стон
Ты роза моя — моей жизни стон,
оргазмом любви привитый.
Одинокий королевский бутон —
сосуд мечты недопитый.
Закрой глаза, зажми руками виски,
послушай музыку моей души,
раскроются на твоём стебле лепестки,
а чувства ласку обретут в тиши.
Любви мгновений невозможно позабыть,
прощение есть благо, веры суть.
И если сможешь ты снова полюбить,
меня к себе зови, не обессудь!
Музыка любви
Звучала музыка любви
на фортепиано.
Искали пальцы до, ре, ми,
душа молчала.
Ласкали руки звук мечты
и пропускали
через себя аккорд судьбы,
без слов играли.
Дрожали мысли в унисон
с движением клавиш,
и трогали влюблённых сонм,
мечты рождались.
Любовь стремилась душу греть
до до-мажора,
как грустью можно осквернить
слезу минора.
Не объяснить мелодию любви
без слов и чувства?
Лишь музыкой, что кровь земли —
уста искусства.
Мираж любви
Когда поэзия уже молчит
и вянут листья,
твой голос больше не звучит,
немеют лица.
Листает память наших встреч
мгновения счастья,
как жаль, что не смогли сберечь
мы нить пристрастия.
И не помнутся кружева
на брачном ложе,
весь смысл жизни — суета,
итог ничтожен.
Опустошён скворечник наш,
в нём нет движений.
Любовь есть призрачный мираж
всех отношений.
Блаженство
Помнишь, как-то наедине
одежда летела в швырок,
соединялись извне
и наслаждались впрок.
Суть блаженства проста,
будоражит нутро,
между нами верста,
разъединяет метро.
Ты не та, что когда-то была,
в глазах нет чувства тоски
и не разденешься догола,
когда бываем близки.
Чувства, как молния или гром,
проявились и быстро исчезли,
любовь улетела за горизонт,
остались воспоминания и болезни.
Лабиринт любви
Я блужу в лабиринтах судьбы,
время жизнь не даёт взаймы,
хотел присесть на заморских снастях,
но выжить лучше в московских стенах.
Море не бурлит, как в кастрюле вода,
за горизонтом осталась беда.
Волны набегают на пустынный пляж,
здесь тело сковывает озноб и мандраж.
Там чайки исчезают в вечернюю мглу,
моё одиночество затаилось в углу,
а дни шелестят, словно пустая бумага,
закисает старость, как медовая брага.
Помню, с тобой по берегу бежали
и крепко за руки держались,
тогда мечтал я овладеть тобой,
память теребит тот самый прибой.
Твой взгляд и музыка дыхания
влекли глаза своим молчанием
и лаской касания мягких ресниц,
я чувствовал нежность твоих ягодиц.
Какой восторг прикосновений
гуляет в памяти от тех мгновений.
Хочу туда в последний раз,
чтоб подарить тебе оргазм.
Вожделение
Твой образ — статуй дыхания венец.
Может быть, безмолвие картин — вожделение.
Твой язык, где языку — конец?
Время перпендикулярно направлению
наших трепещущих сердец.
Чувства твои — кому эти чувства?
Изменить на что, в доступном ландшафте?
Мы чужие, твоё искусство
развивает нас и делает старше.
Сердце твоё — внутреннее пространство.
Святому прощанию призывает бессмертно,
потому что мы прохожие просто,
такие же, как и все, совсем незаметные.
Ты — страница перевёрнутая,
прочитанная, музыкальная,
грандиозно свёрстанная —
в жизни сексуальная.
Девственность без глагола
Невидимая, желанная,
мечтой окованная,
недоступная, очень тайная —
и не целованная.
Упругая, сжатая,
стеснительность детская,
необъятная —
нежность женская.
До первой встречи
любви, влечения,
неудержимой страсти —
и чести лишения.
Память тайная,
девственность вечная,
незабываемая —
кровью помеченная.
Откровенное
Ты — белоснежная вуаль
моей любви, своей судьбы.
Недостижима, словно даль,
Ты — горизонт моей мечты!
Ты состоишь из красоты,
ещё не нарисованной с натуры,
ты клумба, где растут цветы.
Ты — сложный элемент архитектуры.
Ты — чёрный, белый, серый фон
в своём видении нашей жизни.
Ты — даже ласковый жаргон
и пленница своей харизмы.
Ты — мелодичный звон моей души,
да ты ещё — свеча моих потёмок.
Ради тебя живу, дышу!
Ты — мой единственный котёнок!
Страсть
Глядя в глаза, преодолевая потуги,
чувствуя между собой неприязнь,
они проникали друг в друга,
удовлетворяя свою только страсть.
Две одинокие судьбы,
два тела, не сопротивляясь,
пылая желанием, без мольбы
оргазмом всецело наслаждались.
В этом было что-то нежно-мифическое,
цивилизованный стимул любви,
похожей на замену наготы невинностью,
обличающей взаимность судьбы.
Искренность
Если души между собой соединяются,
то губы на мгновение разлучаются.
Неужели твой запах тела растворился
с тех пор, как я на время удалился?
Я забыл твой стон и звук любви,
и где мой стержень счастья и добра.
Сердце, боль разлуки усмири,
фитиль жизни сгорает весь дотла.
Сквозь мрак пронёсся ураган любви.
Энергия оргазма не вышла изнутри.
Метаморфозы заставили тебя стонать,
а взгляд без цели остался и без дна.
Правдивее нет, чем искренность любви.
Пусть недостоин я своей семьи,
но не насыщен я желчью и слезами,
об этом я хочу сказать тебе стихами.
Пусть помнят губы о губах
Давай периодически встречаться
и смыслом жизни наслаждаться,
шампанским в ванной обливаться
и нежно в губы целоваться.
Давай мечту не превращать в любовь,
чтоб не кипела в твоих жилах кровь
и наши встречи продолжались вновь.
Пусть хмурится улыбка, а не бровь.
Давай не будем память тормошить,
найдём возможность о встрече сообщить,
чтоб снова на руках тебя носить
и ради этого существовать и жить.
Пусть вспомнят губы о губах,
а нежность спрячется в словах,
и снова страсть охватит пах
в объятиях наших и во снах.
Всё пройдёт, как ты хотела.
Пусть вспомнят губы о губах.
Осталась память и память тела.
Всё остальное просто прах.
Влечение
Пусть аморфны влечения жён
и накалывается грех на грех,
мозг интригами поражён
и бурлит, как пересечение рек.
При чувственном раскладе поз
у тел, оставленных впотьмах,
как в пустоте, чулки без ног,
желанием дышит только пах.
Порой оргазм острей угроз,
промежность дышит точно плоть
меж ног невиданных волос,
нет сил влечения побороть.
Отпечатки губ
Шорох времени не даёт покоя,
шелест листьев гонит позднюю осень.
Это жизнь звучит, чья-то паранойя,
нечего отнять и прибавить после.
Исправить невозможно, что уже было,
память заполняется до избытка.
Твоё изображение в сетчатке застыло,
и нет ничего, только твоя улыбка.
Сердце, поглощённое плотью,
бьётся с частотой своего страха.
Тебя не видел в белом платье,
на мне смирительная рубаха.
Всё слилось в одно сплошное пятно.
Твой профиль отражают все зеркала,
я пишу чернилами тебе письмо,
но не нахожу глагола, мёртвые слова.
Голос зовёт не наставшее время,
в твоём дворе зажглись фонари,
в окне мелькают дети, верней, их тени,
меня нет с вами, лишь до, ре, ми.
Жизнь оставляет след, достигнув цели,
в разлуке нет касаний рук,
как нет следов от лошадей на карусели,
так у любви нет отпечатков губ.
Звон любви
Не помню твою блузку, пряжку ремня,
не смогу забыть, как зовут тебя,
и твой взгляд заметен даже слепцу,
безымянность наша нам стала к лицу.
У дороги есть мера, например верста,
вещи неподвижны, у них есть места,
ты сама искала для нас пейзаж,
оказался выбор совсем не наш.
Замурованный угол где-то вовне
ты закрыла на ключ, ни тебе и ни мне.
Паутина и пыль застилают кровать,
мне тебя не обнять и не целовать.
Мечты за счастьем улетели вон,
остались проблемы да айфона звон.
Я был тем, чего хотела ты…
Я был тем, чего хотела ты,
касался ладонью твоей наготы,
но ты не муза, набрав в рот воды,
ждала и злилась без слов и любви.
Я был лишь тем, что отличало меня,
внутренний голос внутри тебя,
шептал и слушал мыслей пробег,
любовь растаяла, как утренний снег.
На время расстались, наверно, с тобой,
не судьба оглянуться, вернуться домой.
Гильзы любви
Твои тонкие листья ресниц
листают рифмы моих страниц.
Твои пальцы трогают струны души
и вдохновляют чеканить стихи.
Между строк я читаю тебя,
твоя любовь, как ожог от огня,
я вонзаюсь в твои небеса,
твои слёзы словно роса.
Ты шагнула вперёд,
тебя ветер несёт.
Ты шагнула назад
и оставила взгляд.
Ты не будешь больше плакать,
меньше плакать.
Ты молчишь. Я молчу,
зажигаем вместе свечу.
Рана заживает рано,
у нашего романа
продолжается текст.
Next.
Начало
Пусть в жизни перекрёстков было мало.
Любовь начало всех начал.
Люблю тебя, скажу опять сначала,
об этом долго я молчал.
Я знаю, что ты давно устала,
но верю я: горит любви свеча.
Подслушал я, как ты молчала,
моя мечта живёт, о ней поёт душа.
Что такое любовь?..
Что такое любовь? Кто знает?
Может, это то, о чём поют птицы?
Или то, чем петух так гордится?
Может быть, это запах, чем пахнут розы?
Ну уж, конечно, это не постельные позы,
или любовь только Фрейд понимает.
Когда встретишь любовь, тогда и поймёшь,
что заставляет людей так страдать.
Мне есть что вам об этом сказать.
Она появляется внезапно
и меняет вашу жизнь безвозвратно.
От неё уже не уйдёшь.
Любовь есть товар на вынос…
Любовь есть товар на вынос, торса, пениса, лба
и географии примесь. У времени есть судьба.
Всё вокруг изменилось, жизнь как быстрый пожар.
Ты, как смогла, простила, я, как смог, удержал.
Мы не можем быть квиты и не любим взаймы,
точно оспой привиты среди общей чумы.
Я с открытой душой уже признался в любви.
Обожание — святое чувство, как укол изнутри.
Буду весь в ожидании того часа и дня,
когда наступит признание в тебе моего «я».
За всё прекрасное в тебе
Когда я слышу твой любовный стон,
то сердце оживает нежным стуком,
сливаются желания с божеством
в тот миг любви, рождённый звуком.
Сейчас я не могу себе простить
все прошлые проблемы и утраты.
Цена жестока, так и быть,
пусть будет непосильной плата.
Безумный мир мне кажется ужасен,
и много есть превратностей в судьбе,
я буду лишь на кару ту согласен,
чтоб жить за всё прекрасное в тебе.
Любовь — простое чувство…
Любовь — простое чувство и памятное,
как из детства, что пахнет маминой кашей.
Похожа на сон и в нас целыми днями
болит и покоя не даёт ни вашим, ни нашим.
Это нечто беспомощное, как ребёнок в храме,
желание прикоснуться к уснувшим губам,
словно схоронившаяся почтовая телеграмма,
не прочитанная навстречу горьким слезам.
Любовь наполняет кровь и в её первом чувстве,
в комнатах много детей и матовый свет,
недосказанность столетий в медленной грусти,
переживаний важных, затаивших секрет.
Это когда ожидание счастьем украшено,
а разговоры в дороге как трудная повесть.
Это когда по глотку не истощается чаша
и примиряет с бессонницей, жалуя совесть.
Расставание
Мы прощались молча, без звука,
через мгновение ты уже за стеной.
В нашей судьбе разлука,
просто образ иной.
Чем верней расстаёмся,
проклиная беду,
то в раю мы сойдёмся,
не столкнёмся в аду.
Когда-нибудь к тебе вернусь,
к родному очагу, домой,
и в новой жизни окажусь
без расставания с тобой.
О!
Нет невозможного в мечтах и любви.
Не измерить вместимость в сердцах всей земли.
Сознание, что любишь и любим, — конечная цель.
Вином любви всю жизнь опьянён — вечный хмель.
Быть идолом своего любимого — суть существа.
Любви нужна одна женщина мира. Только одна.
Откровение в наших лицах ты не ревнуй.
Вселенная живёт, пока длится наш поцелуй.
Ломбард чувств
Ты сделана из длинных грустных слов.
Я твой ломбард для упрёков и возражений.
Ты состоишь из неподаренных цветов,
я — из незаконченных по смыслу предложений.
Ты соткана из узелков мечты,
во мне немерено идей и заблуждений.
Ты — зеркало необычной красоты,
а я отражение чувств и их преображений.
Моя любовь, как символ доброты,
живёт в момент оргазмов столкновений,
но только это всё не замечаешь ты
в переполохах сексуальных развлечений.
Ты не имеешь права…
Ты не имеешь права говорить неправду
и не должна, не можешь молчание хранить.
Меж ложью и молчанием по своему закону
Всевышний замечает невидимую нить.
Ты не имеешь права не знать того, кто рядом,
метаться хаотично, стоять и тормозить.
Замедленность движения, ведомая обманом,
в тупик ведёт дорогу и сокращает жизнь.
Ты не имеешь права сворачивать направо
и уходить налево, на время не смотреть.
Мы много испытали и выглядим устало,
но за свою идею готовы впредь терпеть.
Дети!
Дети! Нарисуйте для себя
всё, что вы увидели глазами:
море, пальмы, пляж и как земля
на горизонте багровеет пламенем.
А ещё вы нарисуйте дом,
где-то там, за соснами и елями,
чтобы жить уютно было в нём,
когда на улице зима с метелями.
Не берите чёрный карандаш!
И не рисуйте заборы выше роста,
чтоб пейзаж был только ваш
и одежда без знаков ГОСТа.
Нарисуйте, дети, самолёт.
И войдите на борт его красивыми.
Пусть он вас подальше увезёт,
туда, где вы станете счастливыми.
Эпилог любви
Касание нежных рук,
в глазах тоскливый взгляд —
и тихий шёпот губ.
Вернись скорей назад!
Другой конец земли,
где точно нет меня,
там розы расцвели,
и только для тебя.
Мой караван судьбы
прошедших мимо лет
идёт на зов мечты,
в один конец билет.
Голубка не летит,
сидит на проводах,
а музыка звучит,
любовь стучит в стихах.
Над нами потолок,
и выше не взлететь,
уходит из-под ног
земли последней твердь.
Под ритм своей строки
я подбираю слог.
Связались чувства в узелки,
в готовый эпилог.
От души
Друг мой, старея лицом,
поселись у реки в деревне.
Там, выделяясь своим умом,
будешь лечить всех на ферме.
Знаешь, лучше там стареть,
где природа маячит,
и ни о чём не жалеть,
забыв про все неудачи.
Даже проживая отдельной,
деревенской жизнью,
ощутишь нательный
крестик ближе.
Тогда поймёшь, что это для,
и Бог оградил тебя от напастей,
к тебе будут приезжать друзья,
и ты ощутишь, что такое счастье.
И я к тебе непременно приеду,
поклонюсь земле,
обрётшей над нами победу
в нашей жизненной суете.
Нарциссизм
Разум тонул в печалях кумира
и меркнул куриной слепотой,
в него входило сознание мира,
изменяя угнетённость мечтой.
Мы на гребне страстных отношений
оказались в замкнутом одиночестве,
способном к полному отрешению,
проживая в ложном пророчестве.
Молчание глаз было в объятиях ресниц,
сердца смыкались под своими крыльями.
Жажда сияла в чертах счастливых лиц,
стыдливые тела затихали в бессилии.
Страсть с удовольствием выдавливала мнение,
вытекая через сопло воспитания и скромности.
Любовь купалась в нарциссизме вожделения,
сохраняя чувства вины и угрызения совести.
Я запах тела твоего забыл
Земля пахла, жизнь томилась
и тратилась внутри себя,
тоска в одиночестве ютилась,
не выходила за пределы бытия.
Солнце на горизонте обнажалось.
Твоя красота сияла на лице.
Роса навстречу заре поднималась,
природа тоже мечтала во сне.
Тебя зачали не избытком тела,
а ночной слабостью грустных сил.
Желание любить немело и слабело,
я запах тела твоего забыл.
Женщина не друг, а среда обитания,
Стихия, взволнованная извне,
а без неё возникают страдания,
которые порой приводят к войне.
Иногда женщину не понимаешь,
секс не главная часть её жизни,
когда об этом ей напоминаешь,
нежность заменяют укоризны.
Сердце рвётся на части…
Сердце рвётся на части
в поисках счастья.
Когда рассвет встречали чаще,
сжимали крепко свои запястья.
Птицы пели или кричали,
мы любовь на заре встречали,
на качелях детей качали,
не мечтали и будущее не знали.
Жизнь расстегнулась и закрылась,
любовь утекла, но не удалилась.
Разлука настигла и раскалилась,
её зола в душе растворилась.
В ожидании всегда догадываются:
рано или поздно всё заканчивается,
но где-то продолжение уже начинается
и души встречаются, соединяются.
Юность светлая, было небо белое,
старость хмурая, небо серое.
Вода в реке была мутной и пресной,
фарш руками месили, катали тесто.
Трава в поле сочная, стала соломой.
Море осталось без горизонта солёным.
И опять паузы, нет точек, запятая,
музыка без аккордов стала немая.
На заборе нет таблички: «Собака злая»,
и в клетке нет говорящего попугая.
Кругом бедуины, холмы, верблюды,
бредут куда-то, они тоже люди.
Все остальные ищут путь к розетке,
без неё нет эфира, все в одной клетке.
ТВ, интернет, 5G, прогресса творения,
где шорох страниц, где своё мнение?
И любовь превратилась в цифры,
на уме только деньги, исчезли рифмы.
Жизнь обрела оболочку,
я прячусь в строчку.
Влечение
Пусть аморфны поступки всех жён
и накалывается грех на грех,
мозг интригами поражён
и бурлит, как пересечение рек.
При чувственном раскладе поз
у тел, составленных впотьмах,
как в пустоте чулки без ног,
желанием дышит только пах.
Порой оргазм острей угроз
и плоскость дышит точно плоть
меж ног невиданных берёз,
нет сил ту прелесть побороть.
Было время
Да, бывали ещё времена,
юность дарила поцелуи в объятиях,
и сохранились от ласк имена
в позабытых туристских палатках.
Казалось, нет тусовкам галдящим конца,
ни молвы, ни пределов, ни утренних ссор,
но ощущался опасным запрет от отца
и постоянно был сзади материнской дозор.
Были подружки без слов и имён.
Были винными тучи, прозрачными числа,
потехи мелькали словно пир, небосклон,
новым знакомствам простор был неистов.
Так везло! Как искрились фейерверков огни,
как дрожали железные койки во тьме.
И шуметь бы ещё, да прошли молодые годки,
лишь остались вздохи супругов во сне.
Объятия
В кромешной тьме нет кровоточащих истин,
нет влюблённого взгляда и бесстыдных прикрас,
как у сажи нет формы, нет возраста листьев,
нет хмельного вина и нет методичности ласк.
У ласк нет беспричинности света,
сухость губ — причина схожести зла,
отсутствие ласки приводит к запрету,
каверзам звёзд, к близорукости сна.
У сна нет величия к познанию урока,
нет терпения судорог и нудности клятв,
нет чёрных меток на снимках и сроках,
вольности жизни и любовных преград.
Объятия в постели — любви бесконечность.
Лишь спальня всё знает, о чём здесь молчат,
прижатых сердцами не волнует обещанное,
любовь не тревожит, а продолжает мечтать.
Я влюблён в твои мысли…
Я влюблён в твои мысли.
Ты над ними свершила уже колдовство.
Вспышки рифм в ритме жизни,
а метафоры украшают твоё мастерство.
Протянувший на землю звенящие струны,
солнечный стан и последний минор —
словно ветер, что полон тоски по июню,
клубы дыма вплетает в словесный ковёр.
Так безумствует запах строк,
что таит иней на окнах дневных поездов.
Я влюблён в твой русский слог,
расплетающий предвкушение строф.
Любовь желала воплей
Мысы в море мылись,
соль белела, и слёзы сохли.
Темно было в спальне, шуршали мысли,
любовь желала воплей.
Кровь в теле стыла,
и сохли губы,
все чувства как в пустыне,
стремглав пошли на убыль.
Рассвет расстилался улыбкой.
Ещё один миг до прощания,
и мы все свои чувства зыбко
сохранили до другого свидания.
Нет невозможного в любви
Нет невозможного в мечтах и любви.
Не измерить вместимость в сердцах всей земли.
Сознание, что любишь и любим, — конечная цель.
Вином любви всю жизнь опьянён — вечный хмель.
Быть идолом своего любимого — суть существа.
Любви нужна одна женщина мира. Только одна.
Откровение в наших лицах ты не ревнуй.
Вселенная живёт, пока длится наш поцелуй.
От любви до обожания
Любовь — это чувство без лимита времени.
Обожание — это длительное наслаждение.
Поцелуй в уста — это влечение.
Либидо — это правила игры в развлечения.
Замораживаются чувства временно
на период всего исчезновения.
Нам бы выдержать меру отсутствия,
сохранив пределы возможного,
не сойти с ума от присутствия
предпосылок конца безнадёжного.
Утреннее наслаждение
Моя милая, моя родная,
Ангел ко мне попавший,
пробудись, утро обнимая,
прильни ко мне, я не уставший.
Ни ревность и даже ни старость
не удалят эту опухоль мучений,
в моей душе какой-то нарост
от частых разлучений.
Твоя спящая внешность —
мой сторож.
Не оценить твою честность,
как не войти в твой сон Божий.
Молча, во сне, хитрым пальцам отдавшись,
мечту лаская осторожно,
мы наслаждаемся, обнявшись,
с чувствами, на любовь похожими.
И целовать, и умереть
Где нет её, там счастья нет,
там всё мертво, не красен свет.
Мой трезвый ум смущён, молчит.
Мой скромный дух сражён, разбит.
Лишь для неё дышу, живу.
Ради неё с ума схожу.
Походка, стан, улыбка, взгляд,
как талисман к себе манят.
Её речей волшебный звук.
Огонь очей, пожатие рук,
лишь только к ней стремится грудь.
К тебе быстрей прильнуть и отдохнуть.
Тебя обнять, и тихо млеть,
и целовать, и умереть.
Любовь вернётся
Пусть мысли как эхо пролетят,
в душе улыбка снова расстегнётся,
и я приму твой нежный взгляд,
моя судьба на месте развернётся.
И вдруг раздвинется пространство,
вернётся время в прошлый век,
когда верность сохраняло постоянство,
нежнее был гуманный человек.
Нам не сравнить свою любовь с другой,
мы так спешили полюбить навек
и думали, что обретёт душа покой
без нервного дрожания век.
Но так быстро проходит обожание,
его сменяет ненависть, презрения застой,
и равнодушие грядёт, затем разочарование,
а я уже не молодой, совсем седой.
Достаточно насытив свою жизнь
вниманием к прекрасной половинке,
стал понимать, что, сколько ни женись,
не будет так, как на её картинке.
Пусть между нами чувств провал,
а ненависть заполнила пространство,
слов неразумных злобный вал
раскрыли всё твое тиранство.
Как нам спасти сердца и стены крова
и в пропасть не слететь гурьбой?
Возможно, надо просто снова
произнести: «Моя родная, я с тобой!»
Давай сейчас сравним на глаз
любовь и страсть, и ненависть с истомой,
я не пойму, чего тебе сейчас
так не хватает для счастья в твоём доме.
Быть может, ласки, что далека от рук,
иль нежность взгляда, от коего опешишь,
возможно, недостаток длительных разлук?
В чём смысл сути всех твоих убежищ?
Молчания горсть, коротким будет стих,
неотвратимо время обернётся,
я лишь могу сказать: «Ich liebe dich!»
Любовь когда-нибудь вернётся!
Взаимность
Так суждено нам быть,
искать любовь в пространстве,
чтоб ей мечту дарить
и обмывать шампанским.
Глядеть в её глаза,
искать там отражение
и видеть, как сердца
смыкаются в сближении.
Рождённый в мыслях слог
о таинстве любви
хранит в душе залог
в смешении крови.
И так до истечения
последних дней своих,
великого значения
взаимности любви.
Меж нами пространство
сжалось до боли,
ничего не осталось,
лишь терпение и воля.
Звучала музыка,
в ней закончились слова,
и мы два узника
в житейских кандалах.
Судьба, как остров,
покинутый людьми навечно,
слепой апостроф
рвёт диалог на междометия.
Я одинок
Влюблён я и мечтаю лишь о том,
что чувства помещаю в эти строки,
желаю воссоздать себя в другом,
чтоб не остаться вовсе одиноким.
Perhaps, in fact, we never are alone.
Влюблённые владеют знанием высоким,
которое приносит счастье в дом,
они не могут оставаться одинокими.
Когда приобретает плоть мечта,
when dreaming, is dear flesh and bone,
мы больше любим, и тем душа чиста,
но одиночество не покидает дом. I am alone.
Причуда
Причудливые мысли в ранний час,
как сновидения, чёрт бы их побрал,
любви движения завораживают нас
в послушном пухе тёплых покрывал.
Затем мы видим на дне остывшей чашки
себя и спешим за дверь с поклажей,
там чувствуем, как в одеянии монашки,
снег за окном, мы с ним идём туда же.
Фальшива мысль, что жизнь прекрасна.
Мы замкнуты в прямоугольном мире,
наш сон зависит от толщины матраса,
а благополучие от ширины квартиры.
И вот, когда истошно шепчет глушь,
а шёпот в тишине сознание точит,
бьёт по мозгам оргазма туш,
сомкнуться с плотью сильно хочет.
Всё очень сложно от простоты,
безмолвие в простуженной воде
доводит до унылой немоты,
ты словно птица реешь в высоте.
Там в состоянии вельможном
всё белое, ресницы не сомкнуть,
и наша жизнь на паузу похожа,
легко, но стоит руку протянуть,
Бетховен отражает суть надежды,
каденции души неуловимые стекают,
звучит пространство, а звуков нежность
вглубь мозга с кровью проникает.
Ощущалась немая жизнь пустой квартиры,
пролетели мгновения, как исчадия ночи,
когда нет рядом женщины, умирают мужчины
во сне любви, где душа и тело едины очень.
От Коко
Обожание, молчание и красота —
это и есть твоё оружие.
Изменяйся! Пусть у тебя всегда будет мечта,
а не бремени заботы досужие.
У немок от природы хищная походка,
сначала выбрасывают бедро, а потом икру и стопу.
Сохраняй неповторимость в мыслях и поступках,
как и в движениях, подчёркивая красоту.
Одевайся так, чтобы всегда хотелось тебя раздеть,
не изменяй мужу и своим чувствам,
тогда ты будешь богатеть,
если не деньгами, то безумством.
Всегда знай только две вещи —
чего и кого ты хочешь —
и не старайся походить на других женщин,
тогда ты любого мужчину заморочишь.
Ты неотразима в любом возрасте, и точка!
Оставайся такой до конца своих дней!
Сдерживай себя, когда есть обидные заморочки,
тогда ты будешь главней и сильней.
Ты счастлива оттого, что любима —
и в сердце мужчины ты одна!
Стало быть, ты идеальная дивчина —
ещё и потому, что влюблена!
Дождь любви
Дождь, по капле — стаккато.
Тонкие стебли в петлицах дворов.
Дождь приложил холодное ухо —
к чёрному озеру неба, не до снов.
Дождь, девочка в вальсе кружится.
Дождь, дождь,
цветы становятся птицами —
в дождь, в дождь.
И шелест, и шёпот под одеялами счастья,
и царствует поцелуй,
и ноги влюблённых смело касаются,
балуй между ног и ликуй.
Не до снов —
когда дождь,
нет слов,
идёт дождь.
Нас горизонт разъединил
Волны друг другу на глазах
у берега хребет ломают,
небеса в дымчатых облаках
на горизонте море черпают.
Солёной водой умытая даль,
бездонной мокроты полна глубь,
перелить бы всё это в хрусталь,
только хрупкий он, как жизни путь.
Не перепрыгнуть за горизонт,
между нами — бездонная брешь,
даже если полететь кувырком,
всё равно не теряем надежд.
Море — это бриза шум,
вкус его — только соль,
я гляжу на него и пишу,
а слова выражают боль.
Мне мило отсутствие заботы власти.
Закат ласкает кромку моря,
я весь проникнут сладостями страсти,
во мне иссохли капли горя.
Одушевлённый мир в глазах, в душе
и в звуке слов под музыку земли.
Мой ангел с крылами, да в неглиже,
приносит ключ от таинства любви.
Ночью любовь из снов
выходит из прошлого времени
и, как дверной засов,
захлопывается со звоном бремени.
Так безмолвно, в ночной темноте,
обнажённые чувства беззубые,
в промежность по узкой тропе
отступает любовь от безумия.
Боль разлуки с тобой
расчленяет старую рану,
кровоточа печальной судьбой,
вытесняет действительность рваную.
На родном языке не можем понять,
что хранит ненавистно молчание,
то ли вправду звенит тишина
или зреет момент прощания!
Потухли свечи
и больше нет огня любви,
а наши встречи
на слове «нет» — обречены.
В дождливый вечер
твой монолог из жутких фраз,
как звук картечи,
в душе пронесся и угас.
Мы обнялись в последний раз.
Боль разлуки
Давай с тобой попробуем пройти
по сути жизни и по новому пути.
Сквозь ночи бессонные туда, где заря,
пойдём, обнявшись, ты да я.
Вспомним прошлое время видений,
забудем напрочь часы сомнений
и, скользя по улицам неспешно,
любви дыхание будем слушать нежно.
Наступило время убеждать и созидать
и все вопросы поднимать и опускать
в твою тарелку, для тебя и для меня,
перед домашним чаем на исходе дня.
Уже действительно настало время,
спускаюсь я по лестнице со всеми,
а плешь уже моё проела темя,
мой возраст поглощает бремя.
Давно познал я всё вокруг,
мне не доступен лишь рояля звук.
Я мечусь вдоль выбранных границ,
мне не знакомы выражения лиц,
что держат нас в пределах общих фраз
и не дают свидание для встречи глаз.
Был чудный вечер, и я уже прилёг,
развалившись на полу у твоих ног,
но не решился, развязку приближая,
тебя обнять, проблем не замечая.
Душа рыдала, я помолился в эту ночь,
чтобы разлуки боль исчезла прочь.
Пламя любви
Я бегу от судьбы из квартир, из домов
от суровых житейских объятий
в край безмолвных балтийский штормов,
на простор для любви и симпатий.
Я обнял её и взглянул ей в глаза,
в глубине, где я мог отражаться,
музыка дна, где прощания слеза,
увлекали меня, чтобы ей наслаждаться.
Музыка слов будоражила мозг,
нет на свете верней, чем открытое сердце.
Свет свечи, угасающий в воск,
отражал тень влюблённых, танцующих вместе.
Ночь была коротка, а счастье короче.
Изумление встречей заполнило память.
Может, кто-то и стал немного порочен,
но любви разгорелось жгучее пламя.
Я улыбнулся весне…
Я улыбнулся весне
и оглянулся украдкой,
она стояла точно во сне
и махала перчаткой.
Лёгкая, как мотылек,
излучающая ласку,
и любви вдохновений поток
превращал её в сказку.
Рванулся трепет вдохновений,
ты вновь пришла ко мне сегодня.
Скиталец — я, люблю движение,
есть на тебе печать Господня!
Такая неизвестная печать —
как бы дарованная свыше,
тебе положено стоять,
молиться под церковной нишей.
Пусть не остынет твоя кровь!
Всю наготу нежнейшей плоти
навечно поглотит любовь,
а жизнь все недуги проглотит.
Суть строк умом не исказить
каким-то старческим сарказмом,
судьбу не надобно винить,
любовь сопровождается оргазмом.
Берег любви
Шумное море бурлило,
небо поглощало белый дым,
горизонт закатом затмило,
меркло всё под небом голубым.
Море шире, спящее во мгле,
значительно громче бурлящий гул,
глушь тайны моря покоился на дне,
а на поверхности беспечно ветер дул.
Был вечер нежный и сумрак влажный,
пенясь, бурля, шёл вал за валом,
мы шли по берегу и за руки держались,
солёный воздух был нашим покрывалом.
Вдруг стало страшно это всё прожить
и, как старый лист, с деревьев кануть,
не успев навечно полюбить
и засохнуть или медленно завянуть.
Внезапно в жизни всё перемешалось,
как волны к берегу брели,
в нас содержалась встречи радость,
мы шли по берегу любви.
Взгляд любви
Пустует место. Ночи длятся,
твоим отсутствием томя,
угли прощания дымятся,
бокал пустой и без вина.
Ты забрала с собой пространство,
в пустынном воздухе парит
твой голос — символ постоянства,
как нерасколотый магнит.
Так ворожащими словами
в строку не вместишь, не воткнёшь,
и даже тихими шагами
к тебе без слов не подойдёшь.
Зажглись весенние плеяды,
и нету горечи в мозгах,
как нет присутствия отрады,
как будто в разных мы мирах.
Во всём однообразный смысл,
не воплощает место и природа,
от ожидания разных чисел
башка трещит и портится погода.
Напрасно зияет рядом пустота,
жизнь траурной ещё не стала,
и вдохновляет память нагота,
которая тобой в меня запала.
Твоё дыхание в стихи мои
проникло по желанию духа,
стихи есть взгляд моей любви,
а взгляд — прикосновенность слуха!
Безупречность
Твой профиль похож на монету,
которую ты прячешь от чужого взгляда.
Ты не веришь в чудеса и приметы
и всё меньше своему отражению рада.
Если злишься, тебе не хватает глаголов,
и это делает меня подлежащим,
ты продолжаешь изрекать укоры,
беду из прошлого несёшь в настоящее.
И, все негодования в сердце пряча,
твой голос разжигает печаль
криком вперемешку с плачем,
ты за всё переживаешь, а жаль.
Дорогая, что толку злиться,
иголку не найдёшь в мозгах у мужчины.
Будь покорной и пробуй мириться,
не вникай в суть проблем и причины.
И чем меньше поверхность,
твои желания скромней,
а безупречная верность
для меня всех милей.
Соцветие любви
Мы одиночества — ростки и соцветия истины,
в отношениях прежних до конца зависимы.
Может, в точке безумия, где-то на дне бытия,
сделать шаг неразумный не позволит совесть моя.
Станешь ты другой, кроткой и послушной,
будет зыбка под ногой почва в мире душном.
О, как же я хочу лететь к тебе на день
по небу, по лучу, где нет меня совсем.
А ты свети, лучись и оставляй свой след,
и у звезды учись, другого счастья нет.
Ты лёгкой походкой, приветливая, грациозная,
идёшь надменно, кротко, женщина амбициозная.
Нежность твоих плеч, продолжение стройного стана
излучает нежность любви, красота лица без обмана.
Твои светлые волосы над высоким лбом блестят,
и умные глаза на всё внимательно глядят.
На каком-то круге чистилища вспомним о том,
что мечта о счастье зайдёт в наш построенный дом.
Вот и небо ночное, мы под ним, обнявшись, легли,
на распутье мысли ноют о неоконченной жизни любви.
Последнее свидание
Напрасно к ней объятия простираю,
с утра очнувшись от дурного сна,
в своей постели я её не наблюдаю,
как в сновидении счастливого сполна.
Мне грезилось, что мы лежим в стогу,
я осыпаю поцелуями её во сне,
и, взявшись за руки, гуляем по лугу,
исчезнув в туманной пелене.
В потоке слёз сердечного рыдания
в предчувствии, что будущего нет,
закончилось последнее свидание,
во сне рассеялся любовный свет.
Тень любви
Свеча горела на столе,
дрожа, мигая,
две тени сблизились во мгле,
ночь обнимая.
Они слились в одно пятно,
и тень дрожала,
как будто целое одно,
она дышала.
Лишь только воск шуршал в ночи,
тень шевелилась,
любовь в мерцании свечи
в ней растворилась.
Твой стон и музыка дыхания
в такт нежности упругих ягодиц,
влекут глаза своим молчанием
и лаской касания ресниц.
Какой восторг прикосновений
вонзился в память одним разом,
к тебе зовёт всегда влечение
только тебе одной дарить оргазм.
Прости
Прости меня с моим разладом,
прости за то, что я такой!
Хочу быть не над тобой — а просто рядом,
Ты позови, и я примчусь скорей домой.
Перетерплю, ведь я привык к преградам,
а что до сроков — я прожду любой.
Лишь вновь с тобой мне повстречаться взглядом
и, обнявшись, стеречь твой сон ночной,
в котором вместе мы, как острова морей,
бредём друг к другу сквозь волны коридором,
а рыбы молча смотрят из морских дверей
на нас своим безмозглым рыбьим взором.
И между нами миллиарды пузырей,
но я преодолеваю их с напором,
чтобы к тебе пробраться поскорей
и насладиться с тобою разговором.
Прости за всё! Прости и верь!
Вожделение
Взасос мы часто целовались,
искали губы на теле устье чувств.
Любви истоки повсюду волновались,
и чаще бился неугомонный пульс.
Сжимали кисти груди, ягодицы,
всё глубже проникал в желание смысл,
и отрешённо воспалялись лица,
а запах секса ароматом плыл.
Аккорды стона летали в беспорядке.
Сопение вздохов напрягало тишину.
Два тела после длительной зарядки
безмолвно мерли на всю свою длину.
Вдовец
Ты была моей любовью
и самой горькой болью.
Судьба трещала, но не рвалась,
жизнь завещала,
смерть с ней не пересеклась
в пути сначала.
Торжественно молчали,
смотря друг в друга,
и мысли тихо танцевали,
шурша по кругу.
Как много силы у потерь,
живых и мёртвых,
но не откроет она дверь,
их души стёрты.
Детство, игры, любовь,
труд, болезни и смерть —
вот нашей жизни плоть.
Мгновение века, круговерть.
Как сиротливы все могилы ночью?
Нет ничего быстрее света
и человеческой судьбы короче
в строке поэта.
Засохла мысль на кончике пера,
скребёт о прошлом в настоящем.
Сегодня, завтра и вчера
мы помним эпизод скорбящий.
Ты была моей любовью
и самой горькой болью.
Любовь проходит без возврата
Прервал любовь на рубеже
Серебряного срока.
Пикировал себя в душе,
разбившись ненароком
об одиночество на вираже,
настигшее судьбу в мгновенье рока.
Непривычная, холодная постель,
подушка, простыня — в нетронутом наряде.
Живёт на кухне тишина теперь,
сквозняк ласкает шторы в утренней прохладе.
Опора многолетняя исчезла из-под ног,
а женщина любимая не манит силуэтом.
Тоска. Покоя нет в душе. Я — просто одинок,
и нет прикосновений нежных губ при этом.
Закончилось тепло, что ты дарила тихими ночами.
Остыл очаг любви и счастья,
не поделённого судьбой, и распри между нами.
Остались только разногласия.
Вздохнув во сне неверную надежду,
проходит ночь в тревожных покаяниях.
Ведь я люблю тебя, как прежде,
и растворяюсь в снах твоих воспоминаний.
Танго под скрипку
Под скрипку танго потанцуй со мной,
пусть этот танец процветает красотой.
Ты подними меня, как ветвь оливы,
танцуй со мной, ты до конца любимый.
Домашним голубем со мной воркуй
и до конца любви со мной танцуй.
Позволь увидеть мне твою всю красоту,
когда свидетелей не будет за версту.
Дай мне почувствовать, как двигаешься ты,
всё медленно в пределах Вавилона покажи.
Танцуй со мной на свадьбе и сейчас,
танцуй и снова, заново, хоть каждый раз.
Танцуй и очень нежным будь со мной,
пусть танец долгим станет нам с тобой.
Мы в танце опускаемся всё ниже, ниже
и поднимаемся в любви, мы оба выше.
Танцуй со мной ты до конца любви.
Танцуй со мной ты до конца любви.
Пусть в нашем танце дети могут зародиться,
мы в танце сквозь занавески можем насладиться.
Ты прикоснись ко мне всей наготой,
или коснись перчаткой, или голой рукой.
Танцуй со мной ты до конца любви.
Танцуй со мной ты до конца любви.
Я твой медведь
Самые страшные слова:
«Я тебя не люблю».
Самое обидное, если ложь права,
а надежда стремится к нулю.
Самое трудное — ждать конец
нашей с тобой любви.
Хочу соединить перестук сердец
в объятиях ночной молвы.
Может, будет совсем не так,
как мы ожидаем впредь?
Может, я влюблённый дурак
и твой безобидный медведь!
В точке РУ
Вечером закрывалась книга, и тогда
оставались лишь твои губы и глаза,
извергалась страсть в ущелье любви,
истекая теплом, холодея внутри.
Потом разговоры и радостный смех
оставляли следы от сексуальных утех.
Если это всё было, тогда на кой
будоражить разлуку и вещей покой,
продолжая жизнь закрытых дверей,
обрекая на разлуку наших детей.
Я ведь не был тогда вовсе виновен,
что влез за решётки тюрем, колоний
и стал писать строфы стихов и поэм,
засыпая одетым, чтоб ждать перемен.
На краю моей жизни, в Рязанском лесу,
завидовал всем, кто снаружи, и беглецу.
Кто-то к твоим прикасался губам,
ты заблуждалась, поверив словам,
чужим мыслям отдавшись наперекор,
расстреляла чувства, словно в упор.
Ты могла бы просто сказать скрепя,
сердце не любило и не ждало меня,
нет буквы в алфавите, за которой Я,
смог бы задержаться около тебя.
Признаю, что это очередной урок,
и мне он, очевидно, совсем не впрок.
Судьба покушалась на уязвимость тел,
алчность и жадность не имеют предел.
Мы не построили семейный фасад,
возвращаться некуда будет назад.
Ты с детьми ютишься в точке РУ,
мне суждено скитаться одному.
Вирус любви
Любовь есть дар судьбы, смиряет гордецов.
Она прощает всё, не налагая вето
на несовместимость душ и грубое словцо,
влюблённая душа простит её за это.
Поклонюсь любимой за то, что было,
на коленях молю за всё, что будет.
Уверен, она мой облик не забыла,
а время нас непременно рассудит.
Любовь сильней любой разлуки.
Разлука дольше может быть любви.
Я находился в постоянной муке
ради нашей счастливой судьбы.
Было ясно, что не нужны слова
на чистой белизне страниц
и лучше убежать на острова,
где нет угрюмых, скучных лиц.
Наш поезд летел на Ригу словно ветер.
Ты, как в айсберге была — вмёрзшее пианино.
В этих широтах окна глядели на север,
ты долгожданным оргазмом была ранима.
Твои мысли были значительно выше
помысла автора этих строчек.
Ты озаряла купе, мы стали ближе
на площади меньшей, чем покрывает почерк.
Пространство заполнилось смыслом любви,
мир состоял из красоты и наготы.
Словно вера пришла от постоянной мольбы,
сильная любовь поглощала мечты.
Ты расплетала меня, как платок,
сладострастно наслаждаясь любовью.
Я прессовал тебя, как каток,
мы чувствам своим дали волю раздолья.
На крыльях любви взлетели с перрона.
Скорлупа куполов, позвонки колоколен,
узкие улочки на фоне природного лона.
Вирус любви во мне, я понял, что болен.
Фото лица легче послать домой,
чем срисовать профиль ангела с неба.
Знал бы, что кривая может стать прямой,
когда соединились в любви твоё и моё тело.
Ты превратилась в моё воспоминание,
жду свидание, потом боюсь разлуки.
Тобой заполнил всё своё сознание,
чтобы мыслям было не до скуки.
В одиночестве веду наблюдение,
всё, что не знаю, взором ревную.
Выну из памяти своей это время,
с тобой тень моя осталась и тоскует.
Ты одна у моря на камне сидишь,
видишь брызги зелёной волны.
Уже давно со мной не говоришь,
а волны, словно слёзы, солоны.
Я живу в стихах, в метаморфозе.
Моя нежность пропорциональна
смыслу строк в твоей прозе,
начертанных так банально.
Говорю с тобой и слышу твой голос,
слова не те, что хотел произнести.
Нас приютил один лишь полюс
в пределах узкой невидимости.
Пусть будет тесно в твоей квартире,
зато здесь наша с тобой кровать.
Для нас нет места укромней в мире,
где мы можем так ворковать.
Мы никогда не умрём,
если будем в прошлом жить.
Из жизни уйдём одним днём,
если сможем будущее пережить.
Восход мечтою озарён,
закат — предвестник снов чудесных,
я страстью лишь к тебе пленён
в пределах, нам с тобой известных.
Я не мечтал любимым быть
и так любить в такие годы.
Мне эти чувства не забыть,
я их добыл ценой свободы.
В каждой мысли пытаюсь взреветь,
мы прошли всё видимое насквозь,
кроме любви мне не надо впредь,
мы научились жить и выживать врозь.
Так бывает в период разлуки,
к нам приходили призраки любви,
я чувствовал ласковые руки
и помнил, как друг друга берегли.
Наш смысл жизни с её началом
переносится календарём в середину.
Мы плывём к своему причалу,
как художник, что завершает картину.
Звуки рояля притягивают нас
и нарушают тишину разлуки,
а детский плач способен каждый раз
напоминать, что будут внуки.
Нас нет там, где, глядя в очертания,
мы уходим в прошлое, жертвуя настоящим,
где сумма счастья зависит от вычитания
и сказуемое следует за подлежащим.
Можно сложить всю тяжесть невзгод
в новые рифмы и в сердце пряча.
Трудно терпеть и ждать каждый год
окончания шёпота, крика и плача.
Свои мысли о нашем грядущем
давно рифмую, слагая в строчки.
В них мой опыт борьбы с удушьем,
запятая — предвестник точки.
Возьми руку, я буду вправе
забрать тебя из мира теней.
Там ты была зависима от яви,
теперь я тоже недоступен в ней.
Друг в друге мы скрывались в меру,
исследовав свой хаос отношений.
Теперь храним в себе мы веру,
отбросив весь букет сомнений.
Так долго мы живём во мгле,
без взгляда, запаха и ласки,
и без объятий в ночной тьме,
продолжая жить в железной маске.
Моя песня живёт без мотива,
её пою, как читаю часть речи.
Ты стала призрачной дивой,
мечтаю обнять твои хрупкие плечи.
Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высокой стеной
от всего мира, в небольшом углу,
мы будем слушать, как рычит прибой.
Вокруг нас кружиться будут дети,
я буду стар, а ты всё молода,
нам будет лучше всех на свете,
счёт времени пойдёт на кроткие года.
Да, пусть идёт над авокадо дождь,
мы загорим до самого предела,
ты с нежностью пальцем проведёшь
по самой незагоревшей части тела.
Нам Бог подарил плоды любви,
мы заложили сад своей судьбы,
а наши дети ждут, когда настанет время,
чтобы перебраться через эту стену.
Нам прожить до самой смерти
суждено долго, и даже
мы будем неразлучны вместе
в своём миру, в твоём пейзаже.
Слова мои заставляют остановиться,
сзади тебя жадно дыша.
Мне бы нежностью расстелиться
в твой от меня уходящий шаг.
Моё отражение живёт в твоих глазах,
мой голос будоражит волны эфира.
Моё вдохновенье живёт рифмой в словах.
Всё это любовь — моя родная лира.
Моя судьба
Написал, что судьба надиктовала.
Будто орёл устремился настигнуть решку,
хочу всё начать сначала,
собрать идеи, разбросанные вперемешку.
Тишина уснула в переулке.
Зарницы сияли, словно в призме,
краски смешались на всём рисунке,
я будто очнулся, но в другой жизни.
Я был счастлив оттого, что был ничтожен,
материальные блага оттолкнули любовь,
исчезла доступность в нежности кожи,
старость вошла в сознание и кровь.
Меня волнует состояние извилин,
всё меньше работы для моего мозга.
Может, устал или стал бессилен,
фигура кажется слишком громоздкой.
Я нахожусь со своей Мельпоменой
без нужды в каком-то обилии,
на горизонте своего исчезновения
мой «Патек Филип» покрылся пылью.
Дома, коттеджи и квартиры
не пугают ценой кадастра.
Купленные когда-то мной машины
память зачехлила беспристрастно.
Уже давно не настраивал гитару,
не полол, не рыхлил свои грядки,
перестал быть с похмелья и в угаре,
жизнь стремительно течёт и без оглядки.
Пусть прохожий на погосте
не будет попирать мой прах,
я не позову кого-то в гости,
останусь лучше сам в гостях.
Можно стерпеть остаток жизни,
сравнивая его с бурным прошлым,
чтобы быть к себе ещё ближе
и уже не стирать по земле подошвы.
Дом-призрак
Наш дом на улице, уходящей к озеру покато,
в окнах отражается солнце в часы заката.
Наша спальная с памятью детского запаха,
а также ушедших в прошлое звуков храпа.
Внизу кухня, издающая запах котлет
и звук шагов тёщи, верней, её штиблет.
На камине тень от часов маячит,
которые от меня любимая прячет.
Это память, ставшая аллегорией,
воплощённая в разных категориях.
Там зорко тени следят за беспорядком,
здесь бродит лунная болезнь украдкой
и наказание не спит в сыром углу,
тут страх зарылся под деревом в саду.
Осталось семя зла на каждом метре,
по этажам гуляет беспризорный ветер,
среди камней укрывается дрожь,
оттого, что бьёт по крыше дождь
и только перед домом лесная лужа
прячет следы ушедшего мужа.
Автопортрет
Я в зеркало смотрю на свой типаж —
мешки без денег под глазами, как шантаж.
Отсутствуют усы из прошлого эстетства,
а взгляд не генерирует кокетство.
Улыбка кроткая, искривлена судьбой,
голос не звонкий от мольбы с собой.
Во внешнем виде видна седая томность,
зато в фигуре появилась стройность.
Исчезла важность и вальяжный вид,
открылась скромность, появился стыд.
Где-то за спиной толпится очередь теней,
мой образ в зеркале — икона прошлых дней.
Вспомним первые наши сто грамм
в шуме плеска морских валов,
при грохоте волн, стремящихся к нам,
гудение строк неразборчивых слов.
Море звучно — это чья-то речь,
сущность мыслей, засевших в мозгах,
в плеске волн необходимо сберечь,
лишь смерть оставляет жизнь в долгах.
Струился свет сквозь щель в двери,
на небе кровь свернулась в строчку,
закат багровый изнутри
обтягивал ночную оболочку.
Так каждый раз уходит день,
свой завершая круг отсчёта,
а наша суточная тень
заснёт до утреннего срока.
И будут сны по памяти бродить,
искать мгновения в судьбе,
родные не перестанут говорить,
напоминая только о себе.
Как всех собрать в один момент,
живых, усопших, вдаль ушедших,
чтобы отметить этот день
и не остаться сумасшедшим.
Желание каждого обнять
и пару слов в своём значении,
так хочется вам всем сказать:
«Я вас люблю в свой день рождения!»
Встречайте! Пусть ветер свистит.
Пусть жизнь продолжается для всех,
а будущее о прошлом не грустит
и радует взрослых ребячий смех.
Вспоминайте раз в год меня, господа,
я к вам словами вернусь навсегда!
Отец
Кто ты, уроженец дней суровых?
Ответь нам прямо, без откосов.
Наверно, ты философ?
Тогда откуда у тебя ответов больше, чем вопросов?
Быть может, ты поэт иль лирик?
Или ты в душе сатирик?
Увы, но рифма не предел,
толкаешь ты истину на передел.
Прости, но и это очень узко.
В тебе дар ценить и воплощать искусство.
Ты не режиссёр и не актёр кино,
хотя и это всё тебе дано.
Так кто же ты? Художник,
как у Эйнштейна — скрипка и сапожник?
Отнюдь. Ведь это хобби.
Случайно ты не педагог в каком-то роде?
Какой же прок искать в профессии тебя так долго.
Ты просто — человек! Звучит так гордо,
и только ради этого нам стоит жить,
пожалуй, больше нет возможности всё это обобщить.
Он умер в январе, на День студента.
Судьба ждала последнего момента.
Всю жизнь провёл он среди студентов.
В последний путь пошёл под их аплодисменты.
Наследство лет не упрекнёт в банкротстве.
Поэзия при всём своём сиротстве
по генам перешла, как в проводах.
Твой образ отпечатался в стихах.
Шум пера и лиры звук
будут помнить всё вокруг.
Твои рисунки и этюды
ушли с тобой, как бой посуды.
Сын возложил тебе венок
и крест, как православному, у ног.
Твой атеизм не был предел
для бессмертия в мире тел.
Диме Хворову — 35!
За тот климат, от которого не тошно
от душного припадка и озноба.
За прелесть красоты и что не пошло,
когда в мозгах отсутствует тревога.
За дурноту снующих запятых и точек
в калейдоскопе терзаний и бесед.
За неподкупность семейной оболочки
осознанно несу словесный бред.
За звуки, устремившиеся в пропасть,
и мысли виртуоза перед сном.
За гаммами озвученная робость
живёт отверженным трудом.
Настанет день, рассеется туман,
и сны настигнут доступную мечту,
как первый оглушительный роман,
вновь потрясёт и ввергнет в красоту.
И будет лёгкий вальс с парением,
чудачества и поцелуи всевозможные,
настанет новый день, и с вдохновением
скажу я беспамятным прохожим:
«Не успел оглянуться на месте
и опять
зуммер стучится в сердце,
тебе 35!»
Звуки клавиш от си, до, ля,
будто в миноре.
В твоей судьбе планета Земля
прозябает в кошмаре.
Пусть крутится твоя пластинка,
лучше, если ты совсем один.
Сто процентов Хворов Димка!
Ты мой главный сын!
Давай возрадуемся, брат!
Вспомним, когда нам было по семнадцать,
мы и не думали дожить до стольких лет,
правда, приходилось за жизнь цепляться,
память темна и не выносит всё на свет.
Была ФМШ, диплом и свадьба,
потом дети, квартира, машина «жигули»,
по разным континентам разбежались братья,
Аркадий освоил восточный пуп земли.
Он стал учителем на палубе мира,
и его корабль поплыл по волнам,
молодёжь нашла в нём кумира,
несущего знания в юных умах.
Светится путь и пусть искрится,
время несётся без особого звука,
он не боялся с детства трудиться,
знал, что учение — добрая мука.
Октябрь на улице, осеннее дыхание,
в комнате его томительный покой,
и тянет в край любви очарований
наедине с прочитанной строкой.
Бегут года, и не стареют дети,
они, как символ, памятник судьбы.
Их любовь дороже всех на свете,
пусть их всегда сбываются мечты.
Брат идёт, не сутулясь под тяжестью лет,
поступь его не стариковски тверда,
от прошлой жизни остался лишь след,
образ его запомнится нам навсегда.
Рассвет взойдёт и зорька встанет,
петух прогорланит во всё горло,
и новым днём жизнь снова грянет,
его образ будет действовать покорно.
Какие тебе ещё сказать слова?
Воистину — правда у всех одна.
Единым духом ты жив и сполна,
Ты брат — вкусивший святого вина.
Нет ничего важнее той молитвы,
с которой начинаешь поступь дня.
Ты будь готов на праведные битвы,
бокал вина поднимем за тебя!
Этот день в осеннем тепле,
Рош ха-Шана уже пролетел.
Брат, на этом взрослом витке
Ты ещё на годок повзрослел.
Твой праздник, смешливый мошенник,
когда глаза, полные чаши лазури,
как возрождение после кораблекрушения,
пьянее, чем литр киндзмараули.
В ближневосточном закутке,
где еврейки на солнце неспешны,
вместо вина заплыв в коньяке
русские созидают беспечно.
Мы братья, не из особых персон,
и, когда встречаемся лично,
виски пьём почти в унисон,
чувствуя себя гармонично.
Мой скрипичный соперник, задира,
пусть «Хава нагила» звучит на иврите,
оставляя в строках тишину на полмира,
голосом Меклера в монотонном зените.
Радуйтесь, люди, радуйтесь, люди.
Радуйтесь, люди, сбылась мечта.
Пой песни, народ, пой песни, народ мой,
Пой песни, народ мой, сбылась мечта.
Брат мой, мой брат, вставай,
Брат, вставай, веселье ждёт нас.
С днём рождения, Аркадий Вайс!
Дочка
Соня — дочка моя, улыбнись.
Я шепну тебе что-то на ушко,
ты очень походишь на бабушку,
вспомни о ней и поклонись.
Твой папа был уже стар,
когда ты появилась на свет.
Да, он выполнил свой обет
и мечту свою наверстал.
Вверх потом поднимался
и не держался перил,
с именем дочки в небе парил
и счастьем своим наслаждался.
Всегда слышен орган под сводами храма,
когда день влюблённых уже в завершении.
Аве София, наступает твой день рождения,
он следом идёт, как то задумала мама.
Сыну 16 лет
Месяц, когда замерзают памятники,
уже все мухи забились в щели,
в полдень 2-го ноября качнулся маятник,
ты родился, мы так хотели.
Облака тяжело висели,
закрыв небо от Луны и Солнца,
шёл снег, засыпая ели,
я нёс домой на руках младенца.
Ты мой сын Маттиас Меклер,
плод любви и наследник фамилии,
перед тобой ничто не померкнет,
Ты кудесник всяких идиллий.
Молюсь, чтоб ты обрёл веру,
не шагнул в безобразие мыслей
и не встретил на пути Люцифера.
Пусть судьба твоя от других не зависит!
Храни тебя Господь от скверны,
люби и почитай родителей своих.
Отметим праздник твой в таверне
в шестнадцать лет среди родных.
Лили
Август — время сбора плодов и ягод.
Ты и вещи уже постарели на год.
Редко снится Родина, где тебя примут,
главная примета жизни — это климат.
Пейзаж — лучше безлюдный,
когда болезнь напрягает будни,
глаза закрываются и плачет душа,
сны роем летят к тебе не спеша.
Не знаешь, где взять кол и где его вбить,
ты ведома лишь только деньгами.
Везде надо есть и обязательно пить,
пустоту заполняют мысли шагами.
Отражения прошлого — где-то на дне зрачка
и вьются в кудрях детских воспоминаний,
в татуировке зияют отпечатком значка —
в четвёртом пятнадцатилетии своих скитаний.
МН — 65!
Исходя из здравого смысла,
в случаях очень долгого выживания,
когда цифры обозначают числа,
а родные и близкие — недосягаемы.
Когда в памяти, подражая друг другу,
почти все становятся мудрецами,
жизнь движется по замкнутому кругу,
изнашивая циферблат с часами.
Когда нет любимой и нет весточки от неё,
то день и недели превращаются в вечность,
если возникают другие женщины из небытия,
то одна из них — мама, а другая — нежность.
Это слепок дождя, отзвук серого цвета,
ты, как пёс, точно кость, охраняющий паузу,
сутки, двое, твоё одиночество без привета
и глаза твои не находят ничего, лишь тишину.
Ты отдалился от нас, творец и аферист.
Изношены подошвы смиренного скитальца,
успели мысли превратиться в свист
и близится конец без отпечатков пальцев.
Где ты останешься? Неужели там,
в далёком местечке, где отсутствует дом,
в стране чарующих горных Анд,
где нет возможности сесть на свой трон.
Если смотреть на просвет,
не предполагая твоего изгнания,
то где-нибудь через пару лет
закончатся твои скитания.
Уже старость наступает. Близорукость.
Плоские слепки пространства
вмещают любую неимоверную глупость,
наслаждаясь плюсом двойного гражданства.
Своё отражение выпей большими глотками,
доведи себя до здорового смеха,
произнеси смысл жизни простыми слогами,
сохраняя заряд в своих жестах, Миха!
Сохрани себя как угодно, тайком,
и ладонью к губам от беды заслони.
Ты ворвёшься к нам нежданным дождём,
береги себя, обернись и ещё раз прочти.
Гимн
Единство, право и свобода
даны немецкому народу!
Давайте будем все стремиться
с братским сердцем и руками
претворять их в жизни сами.
Единство, свободу и право
дала нам судьба величаво,
будем в счастье мы процветать,
нас вдохновляет Германия-мать!
*
Einigkeit und Recht und Freiheit
fur das deutsche Vaterland!
Danach lasst uns alle streben
bruderlich mit Herz und Hand!
Einigkeit und Recht und Freiheit
sind des Gluckes Unterpfand!
Bluh im Glanze dieses Gluckes,
bluhe, deutsches Vaterland!
Я и ты
Я люблю тебя в земном убранстве,
другой нет звезды в пространстве,
во вселенной мне тебя недоставало,
чтоб многозначность мира повторяла.
В твоих глазах много лунного света,
нас воздух пленит по канонам завета.
Мы с тобой знакомы давно,
я ранен тобой, это так суждено.
Страдаю я, и сердце моё бьется,
с твоей любовью жить не удаётся.
Мы тишину любви стережём,
в башне любви себя бережём.
Ты выглядишь совсем невинно,
как персик или колос пшеницы.
Я опишу твой образ мгновенно
на своей открытой странице.
Славная женщина, густой аромат,
какой пейзаж меж твоих колоннад!
Какие чувства мне приходят ночами,
лилий, жасмина касаюсь губами.
Любовь ждёт начала весны,
нежность тела, наготу белизны.
Твой голос постоянно ожидаю,
ногтей касания твоих желаю
и кожу — очищенный миндаль,
хочу целовать через вуаль.
Время покажет нам цветок последний
за пределами мрака и вселенной,
останется живым лишь луч моей любви,
Я и ты, с нами свет отражения земли.
Декларация любви
Ты соткана из нежных строк
поэтом, музой окрылённым,
склоняясь у твоих ног,
я остаюсь всегда влюблённым.
Теперь на склоне ярких лет
ты зацвела ещё прекрасней,
своей судьбы часов браслет
ты повернула прямо к счастью.
Уходят в прошлое часы,
минуты, дни, года, столетия,
не изменить твоей красы
на перекрёстках долголетия.
Есть у тебя незримая черта,
к её нежности и страсти
влечёт заветная тропа
твоей верности и власти.
Вот наш совместный танец душ,
он в радость миру и законам.
Оркестр я прошу исполнить туш
во славу неизменности канонов!
Разлуке не справиться с любовью!
Терпение заставляет так любить,
что слёзы, перемешиваясь с кровью,
нас заставляют долго жить.
Когда уже привыкшая к тебе ладонь
по позвоночнику спешит скользя
до пятой точки с нежностью, огонь
вдруг разжигает заново тебя,
и тела дрожь сжимает губы, ноги,
что невозможно это сверить с тем,
как стон души из глубины выходит,
оргазм струится из любовных вен.
Затем уставший, сонный взгляд
простит меня за все мытарства,
а тикающий жизни циферблат
замкнёт любовное пространство.
Как только наступает темнота,
я вспоминаю нежность твоих глаз.
Какая же разлучница-верста
в пространстве разделила нас?
Из цифр слагаются слова,
которые всегда летят к тебе.
Я двигаюсь к тебе из точки А,
ты остаёшься где-то в точке Б.
Два одиночества с огнём свечи
одновременно движутся во тьме,
надолго разлучённые в ночи,
рассчитывают встретиться в уме.
Мой голос громче шелеста страниц,
я, как журавль одинокий в облаках,
ты держишь в своих руках синиц,
мы вместе остаёмся лишь в стихах.
Вдруг скрипнет дверь и дрогнут провода,
а в телефоне зуммер, лишь одни гудки.
Мы счастье обретём теперь и навсегда,
и будет всё равно, чьи дребезжат звонки.
По буквам и слогам возьми мои слова,
переступи черту прошедших мимо лет,
пусть тесно облакам и трогает молва,
иди из темноты на долгожданный свет.
Мой исход и веточка вербная,
как тебе это всё объяснить,
что настала поступь последняя
и в ней приходится жить.
Может, и вправду звенит тишина?
Может быть, песня наша навзрыд?
Значит, так сложилась наша судьба
и нам путь неизвестный открыт!
В нём звучит русский слог,
а чувства становятся светлей,
когда дрожит между строк
радость жизни твоей и моей.
То, что спрятано в них,
видно прямо, насквозь,
и не отыщешь в иных
вход в бессмертие врозь.
Не смотри в потолок,
вдруг устанут глаза,
метафоричен урок,
его чернила — слеза.
Мысли холодной зимы
вспоминай на ходу,
их на память возьми,
отключи глухоту.
Сейчас поговори со мной!
Что-нибудь тебе отвечу?
Трудно быть одной,
я этому не перечу!
Долго нет рядом меня,
вянет красная роза,
затягивает полынья,
нависает разлуки угроза.
Творений бешеный обвал
разрушен напряжённым взором,
возможно, диалог устал,
надежда погрузилась в море.
Две лодки развернули курс,
исчезли в сумраке ночном,
не слышен учащённый пульс,
мир одеял окутан сном.
Два горя с помощью стены
при помощи неясной мысли
на время так разделены,
что буквы в зеркалах зависли.
Подушка поглощает пот
и мысли прячет в глубине,
застыла в ожидании плоть,
а крест мерещится в окне.
Так тихо, и не слышно слов,
что глохнет даже пустота,
надежда, как большой улов,
ползёт в закрытые врата.
Два взгляда источают крик,
а веки сдерживают слёзы,
вот скоро будет встречи миг
и рифмы перейдут на прозы.
Как долго можно ожидать
и про себя готовить речи,
чтоб счастье смыслом напитать,
уткнувшись головой в предплечье.
Всю безрадостность дней и минут
и без адреса жизни место
я готов поменять на улыбку твою,
на слова о любви без протеста.
Что на свете верней,
чем любимой покорность?
Или чести важней
твоя верность и вольность?
Вот я бегу от судьбы
по земле, в небесах,
пусть вечно будут сады —
наши мысли в мечтах.
На чужих простынях —
без рассудка во мгле,
я пролетал в твоих снах,
возвращаясь к себе.
Каждой букве твоих откровений
подбираю метафор каскад,
вопреки своему вдохновению
изучаю чужой звездопад.
Часы не замедляют ход,
их путь — движение по кругу,
стремятся одержимые вперёд,
должно быть, друг для друга.
Ты будешь вечно начинаться,
есть женщины, становятся родными,
и если шаг твой будет оступаться,
в любви шаги не могут быть чужими.
С тобой расстаться непосильно
и ласки требовать преступно,
пусть строки слов текут обильно,
а нежность будет недоступна.
Цветы бессмертны и стихи!
Звёзд кисти — вечны очертания!
Мне так нужны твои шаги —
и вздох груди, слов обещание.
Ясность светлая, зоркость тусклая
и чуть мутная от злых примет,
мчится ревность, глупость узкая,
с неба в небо быстрей ракет.
Нам приятно то, что избыточно,
а провалы хуже потерь,
и бороться за стимул прожиточный —
это подвиг, который в пример.
Для того ль заготовлен искусно
интернет в пространстве пустом,
чтобы звёзды видели грустных,
двух сердец, стремящихся в дом.
Я жизнь люблю, в неё впиваюсь
и помню, с чем свидеться пришлось,
поэтому я на страницах распинаюсь
и рифмой разгоняю свою злость.
Я не помню наизусть свои творения
и не замечаю в небе много звёзд,
задевают твои строчки откровения,
хочется обняться во весь рост.
Настанет час открытых площадей.
Но разве сердце — испуганное мясо?
Заглохли звуки бесчисленных друзей,
мы будем вместе и дождёмся часа.
Не завершилась ещё моя пора,
зовёт к тебе твой голос женский,
пусть не кончается любви игра!
Я твой единственный, вселенский!
Да, это нас с тобою ждёт
до грядущих времён,
полный в душе поворот
и близость наших имён.
Я вижу прекрасный конец.
Мы будем ночью и днём
в объятиях любви и сердец
растворяться вдвоём.
Нет места на всей карте земли,
где бы встретиться мы не смогли.
Между нами меридианы,
словно без берегов океаны.
Скажу, что я тебя люблю!
Я превращаюсь в звук эфира,
жизнь без тебя равна нулю —
как пустота неведомого мира.
Страсть
Мчится жизнь моя вне закона,
лишь добрую память о тебе берегу,
нет креста на мне и медальона,
но я в любви настоящей в долгу.
Нет зеркала, где образ твой застыл
и взгляд струится из души на мир,
если руки взметнутся вместо крыл,
то ты возглавишь журавлиный клин.
Твой облик, будто бы с холста,
сошёл классической походкой,
неведома твоя немая нагота,
а нежность прячется в пилотке.
Твоя весёлая улыбка не шутя
несёт безмерность твоей власти,
а смех, как у малого дитя,
восторг царит от радости и сласти.
Я обнимаю твой портрет
и мысленно вхожу в него игриво,
на свете женщин просто нет,
кому бы так писал я горделиво.
Скажи, в чём правда у любви?
Что говорят об этом розы?
И звуки чувства, до, ре, ми?
Уж точно не в постельной позе.
Когда полюбишь, то поймёшь,
что не забыть тебя никогда,
если счастье своё вдруг найдёшь,
то останешься с ним навсегда.
Ты просто уникальна,
и в облике твоём
любовь маниакальная
господствует во всём.
Буду любить тебя бесконечно,
пока континенты с мест не сойдут
и океан не иссохнет беспечно,
а рыбы нам «Сулико» не споют.
Я буду в паутине световой
по миру тленному скитаться,
жить там, где воздух голубой,
свободой жизни наслаждаться.
Нет, трагедий не вернуть,
а землю где-нибудь да обрету,
не потерять бы веры суть
и сохранить любви мечту.
Захороню опальные стихи,
в душе небесный камень блудит,
я не сужу тебя и, боже, не суди
судьбу за то, что с нами будет.
Я люблю тебя в земном убранстве,
другой нет звезды в пространстве,
во вселенной мне тебя недоставало,
чтоб многозначность мира повторяла.
В твоих глазах много лунного света,
нас воздух пленит по канонам завета.
Мы с тобой знакомы давно,
я ранен тобой, это так суждено.
Страдаю я, и сердце моё бьётся,
с твоей любовью жить не удаётся.
Мы тишину любви стережём,
в башне любви себя бережём.
Ты выглядишь совсем невинно,
как персик или колос пшеницы.
Я опишу твой образ мгновенно
на своей открытой странице.
Славная женщина, густой аромат,
какой пейзаж меж твоих колоннад!
Какие чувства мне приходят ночами,
лилий, жасмина касаюсь губами.
Любовь ждёт начала весны,
нежность тела, наготу белизны.
Твой голос постоянно ожидаю,
ногтей касания твоих желаю
и кожу — очищенный миндаль,
хочу целовать через вуаль.
Время покажет нам цветок последний
за пределами мрака и вселенной,
останется живым лишь луч моей любви,
Я и ты, с нами свет отражения земли.
Осколки сна
Море зарёй горизонт умывало,
чайки шумели, трогая бриз,
ты не пришла, день лишился начала,
лишь пузырился Шампани каприз.
Я целовал твоё потное тело,
наслаждаясь солью души,
чувства мгновенно от страсти немели
и заполняли память любви.
Желание достигнуть и раствориться
в объятиях любимого человека
осталось мечтой, которой не сбыться,
стучался сон в закрытое веко.
Я пробудился этой ночью,
услышав голос твой во сне,
обрывок фраз и многоточие
не приносили утешений мне.
В какую-то последующую ночь
ты вновь придёшь, красивая, нагая
и, не промолвив слов, исчезнешь прочь
за остановкой уходящего трамвая.
И так всё время, на исходе сна,
ты появилась, чтобы снова раствориться,
но каждый миг живёт тобой сполна,
я успеваю нашей встречей насладиться.
Проснутся сны, и на задворках яви,
когда уже мы будем в царствие теней,
я руку протяну тебе и буду вправе
быть вместе с недоступностью твоей.
Так долго вместе не были вдвоём,
Встретившись, обнялись и не знали,
как дальше, будто заново живём,
слов не нашли, а потому молчали,
пока по небу не прокатился гром.
Они так чужды были всякой новизне,
сжимая руки и тесные объятия,
и только губы прикасались в темноте,
не слышно было скрип кровати,
любви раскаты тонули в сладком сне.
Мы долго вместе обнимались с ней
без кухни, мебели, камина,
что сделали из собственных теней
картину чувств для пилигрима
на память пролетевших дней.
Мерещился мне холод, потом жар,
снился мрак и чей-то лик,
куб, заточенный в стеклянный шар,
качающийся на волнах блик.
Снилось также, что пони ржёт,
что умер я, потом воскрес.
Зеркало смерти никогда не лжёт,
нет изображения, человек исчез!
Пусть вьюга во сне гудит
и остаётся злой,
будущее никогда не грустит,
надежду хранит собой.
В кромешных снах видений поток
и жизни движений абсурд,
если вдруг свистнут в свисток,
прекратится снов каламбур.
Вот проснусь и видениям воздам,
теням, которых ещё люблю,
и бессмысленным долгим речам,
значит, я просто крепко сплю.
Вера в любовь
Любовь есть дар судьбы, смиряет гордецов.
Она прощает всё, не налагая вето
на несовместимость душ и грубое словцо,
любимой красота простит её за это.
Мой поклон тебе за всё, что было,
на колени встану за то, что будет.
Уверен я, ты мой облик не забыла
и время нас с тобою не рассудит.
Любовь — сильней любой разлуки.
Разлука — может быть длинней любви.
Я находился в постоянной муке
ради нашей счастливой судьбы.
Я был удивлён нашей первой встречей,
с мечтами я встретился лишь на второй.
Вот и настал тот долгожданный вечер,
когда мы снова встретились с тобой.
Ты отрешённо была обнажена,
нам стало некогда грустить,
моей страстью ты была поражена
и не смогла меня ты отпустить.
Нам ясно, что не нужны слова
на чистой белизне страниц
и лучше убежать на острова,
где нет угрюмых, скучных лиц.
Я весь воспоминанием измучен —
смутной песней затравленных струн.
С твоим образом стал неразлучен,
им исцеляюсь, как старый колдун.
Твои мысли были значительно выше
помысла автора этих строчек.
Ты озаряла купе, мы стали ближе
на площади меньшей, чем покрывает почерк.
Пространство заполнилось смыслом любви,
мир состоял из наготы и морщин.
Как вера приходит от постоянной мольбы,
так сильная любовь поглощает мужчин.
Наш поезд летел на Ригу словно ветер.
Ты, как в айсберг — вмёрзшее пианино.
В этих широтах окна глядят на север,
ты долгожданным оргазмом стала ранима.
Ты расплетала меня, как платок,
сладострастно наслаждаясь любовью.
Я прессовал тебя, как каток,
мы чувствам своим дали волю раздолья.
На крыльях любви взлетели с перрона.
Скорлупа куполов и позвоночники колоколен,
узкие улочки на фоне природного лона.
Твой вирус вошёл в меня, я понял, что болен.
От лица фото легче послать домой,
чем срисовать ангела в профиль с неба.
Знать бы, что кривая может стать прямой,
когда соединяются в любви твоё и моё тело.
Эпилог
Свои мысли о нашем грядущем
давно рифмую, слагая в строчки.
В них мой опыт борьбы с удушьем:
запятая — предвестник точки.
Тебе руку протянул и был я вправе
забрать тебя из царствия теней.
Там ты была зависима от яви,
теперь и я недоступен в ней.
Друг в друге мы скрывались в меру,
исследовав свой хаос отношений.
Теперь храним в себе мы веру,
отбросив весь букет сомнений.
Сейчас женаты мы, и при свете,
как оправданье нашей наготе,
милейшие создания наши дети —
любви прикосновения в темноте.
Так долго жили мы во мгле,
без взгляда, запаха и ласки,
и без объятий в ночной тьме,
я продолжаю жить в железной маске.
Моя песня живёт без мотива,
её пою, как читаю часть речи.
Ты для меня стала призрачной дивой,
мечтаю обнимать твои хрупкие плечи.
Мы поверить сразу друг другу хотели,
наше прошлое изменило нам в чести.
Мы как две части одного целого —
до конца дней своих будем вместе.
Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высокой стеной
от всего мира, в небольшом углу,
мы будем слушать, как рычит прибой.
Вокруг нас кружиться будут дети,
я буду стар, а ты всё молода,
и нам будет лучше всех на свете,
счёт времени пойдёт на кроткие года.
И пусть идёт над авокадо дождь —
мы загорим до самого предела,
ты с нежностью пальцем проведёшь
по незагоревшей части тела.
Нам Бог дарил плоды любви,
мы заложили сад своей судьбы,
а наши дети ждут, когда настанет время,
чтобы перебраться через эту стену.
Нам прожить до самой смерти
суждено долго, и даже
мы будем неразлучны вместе —
в своём миру, в твоём пейзаже.
Слова мои заставляют остановиться,
сзади тебя жадно дыша.
Мне бы нежность свою выстелить
в твой от меня уходящий шаг.
Моё отражение живёт в твоих глазах,
мой голос будоражит волны эфира.
Моё вдохновенье живёт рифмой в словах.
Всё это любовь — моя родная лира.
ПОЭТИКА
За жизнь! Лехаим!
Время! Я молюсь за детей в колыбелях.
За беременных вслух помолюсь
и больных между смертью и жизнью
в реанимационных чудо-купелях.
Всем погибшим в боях,
в целях или в потерях.
Лехаим! Вы с нами! — Я поклонюсь.
Пусть пламя свечи
озарит постоянством,
рассеет мираж рабской дрожи и лжи.
Лехаим — слезами
в готическом храме,
грехами, огнями горят витражи.
Лехаим — веками!
Тост — стихами!
Молитвой поддерживай пламя!
За жизнь — держись!
Всем ушедшим, покой свой обретшим,
в памяти под сердцем зарождается жизнь!
Святая миссия
Я есть катарсис — очищение,
и в этом моё предназначение.
Использую грамматику поэтов,
мне близок Бродский в этом.
Я переводы в барах и борделях
делаю с одной лишь целью,
дабы барды не зазнавались,
а правду из уст моих черпали.
Мой образ мыслей необычен,
он философский, эпизодичен,
но толковать меня не надо,
я сам излагаю свои взгляды.
Я каждому так предлагаю
стремиться к аду или раю,
для посрамления сатаны
грехи отпущены должны.
Мистикам полную волю дайте!
Ведь даже сам великий Данте,
в доверии от римских пап,
порой был в ереси не слаб.
Некто радость ищет за столом,
со здравым смыслом перед сном,
размышляя о неудобствах,
упорно проявляет жлобство.
Меня не равняйте без раздумий —
с одной из шатий прошлых мумий
и тем, кто просит его умилить,
другие тешатся, а он скулит.
Ни с тем, кто кинулся в объятия
чудной даме в кельтском платье,
и тем, кто не пьёт ни грамма,
но постоянно пишет драму,
да словно любящий супруг
к ней лезет прямо под каблук.
Ни с тем, кто верит, что на свете
есть только комильфо в моменте.
Нальют герою двести грамм,
а после пьяный ходит сам.
Ни те, кто, как божество,
глядят на мэтра своего,
а те, кто вьется каждый вечер
и с богачами ищет встречи.
Вовсе не тот, что рыдает в пост
и произносит языческий тост,
или кто ночью торопливо
тайком от всех глотает пиво.
Ни с тем, кто в сумраке ночном
однажды встретился с Христом.
Отмечу, правда, что — увы!
Кто-то видел Христа без головы.
То не паяц, что корчит гения
читателю Эсхила в удивление.
Для тех людей, которых знаю,
я как сточная труба гнилая,
очищаю каналы в их мирах,
об этом мечтают все во снах.
Уношу их грязные ручьи подальше,
так как я это делаю без фальши.
Я из-за этого потерял корону,
хотя всё делал по закону,
но церковь в этот час невзгод
на помощь быстро не придёт.
Задницы дают всем отпущение,
а я есть катарсиса служение.
Грех подобает всякому дерьму,
грех всех я на себя опять приму.
Зачем шутов мне обличать,
мой долг их души облегчать.
Девиц обычно я перевоплощаю
и нежно их тела раскрепощаю.
Мой обязательный удел
срывать оковы с женских тел,
их «не хочу» я осторожно,
а довожу до «всё возможно».
Пусть внешне дева холодна,
вид делает на людях, что горда,
а когда ночью меж ног моя рука,
она отдастся вся наверняка.
Друзья, поймите, бой жестокий
ведёт с Мамоной дух высокий.
Я очень верю, светлый дух
Мамоновых разгонит слуг,
им никогда не видать свободы
от презрения и всех налогов.
Они за это мне вредят,
ведь мой учитель Аквинат,
что закалён его я школой,
пока они толпой бесполой
мольбу возносят к небесам,
я — обречён, я — горд, упрям.
Я равнодушен, как селёдка,
заткнувший вам повсюду глотки,
бесстрашен я — всегда один,
спокойней ледяных вершин.
Мой дух не будет с их единым,
работать будет до могилы,
для адекватного баланса —
в ожидании мирового коллапса.
Они закрыли двери для меня,
отвергнет их душа моя.
Безумие
Безумие интеллигенции грозит,
для разума одной воды, наверно, будет мало.
По бумаге мыслями перо скользит.
Когда же пробуждение? Кругом одно начало.
Во сне, как обычно, в неглиже с женой
уходим в космос за оргазмом.
Потом утихаем за фанерной стеной,
наслаждаясь пустотой маразма.
Держусь подальше от глупостей и ссор,
они каждый раз невидимой тропой
в обход зеркал проникают в мой затвор,
и наши ноты запускают вразнобой.
Как муторно при тусклом свете лампы
быть с первобытной милостью наедине.
Блаженную болезнь с печалью пополам
лечить, утопая в дешёвом вине.
Пусть бродит огонь над горящим углём,
а мания славы по жилам побродит.
Каждому хочется где-то побыть королём,
в чём-то быть властным и на свободе.
Пусть все политики вздрогнут и обернутся,
и ослепнут от света в тёмных углах,
по выморочным щелям навсегда расползутся
и останутся вечно в бесконечных долгах.
Пусть их настоящее закиснет в разлуках
и они превратятся во чреве рояля в настой.
Болезни нападут на них в несмолкаемых муках,
и они уже никогда не смогут обняться с женой.
Пусть пройдёт их любовь, как проходит дождь,
и для них всегда будет пасмурным небо,
тогда каждый сможет понять, что он хорош
в своём амбициозном кредо.
Слышу вызубренное столетие,
как стук молоточка по мозгам.
Завидую свободе студентов,
меняющих часто сердца дам.
Помню молодой коктейль потуг
и танцы в обнимку с упругой талией.
Я до сих пор слышу, как ангелы не поют,
и вижу, как художник улыбку правит.
С его лёгкой руки привычные вещи
теряют свой цвет и очертания,
а я правлю строки, как временные трещины,
наполненные неизвестным молчанием.
Грехи друзей фантастическим грузом
в печаль обращали лица девиц,
я оставался, как запах арбуза,
недостижимым для прикосновения лиц.
Моё любопытство к пространству женщин
не лишало меня сна и рассудка.
Я ждал и копил свою надежду
для верного в судьбе поступка.
Кругом влюблялись и убивали
веру души в единственную любовь,
а лихорадку тушили губами,
и так продолжали всё время и вновь.
Теперь на закате желаний и лет
я ощущаю прелесть сил мужских,
рождённый ползать идёт на взлёт,
а прелесть оргазма не имеет иных.
Я нынче болен от людей.
Болят мои стихи, и комната болеет,
в которой я закрыт и, как плебей,
ничтожно мыслю — и мои идеи зреют.
Слова сейчас противны и чужды,
кажется, их хмель — обман и пропасть,
бесчувственны их гулкие слоги,
соединяют мысль и безнадёжность.
Мы тащимся, и сыплется песок.
Перед грозою стонет солнце
от тишины, и детский голосок
есть совершенство беспокойства.
Всё прошлое плетётся по следам,
что будет с нами, не узнать едва ли,
как рассекает ровно пополам
прозрение и свет, не пощадив деталей.
Слова всеядны и просты. Их жизнь
просторна и многолюдна, не отвернуться
от лучей жизнелюбивых линз,
соблазн велик, но страшно обернуться.
МуZa
Муза в точке пространства,
в телескоп не увидишь нуля.
Оттого постоянная планка
так мала, как ум у дитя.
Мы — рабы, облечённые в мясо,
на кости, во плоти, на крови,
суть интеллигенции в массах
пожинать гнилые плоды.
Я был на Голгофе, хотел понять
без слёз и тоски звериной,
ведь тут когда-то стояла Мать
самого известного миру сына!
Почему христианский мир
извратил, затоптал гуманность?
Зачем электронно-денежный пир
зомбировал всю бездарность?
У памяти есть предел
для отчаяния и злости,
как в сексуальности у тел
остаются морщины и кости.
Муза — призрак своей речи,
Мысли, озвученные слогами,
выдохом гасят все свечи,
вздохом издают звуки словами.
Боль
Не бывает в жизни катастроф,
лишь ситуации непреодолимых дней,
к ним подбираем смысл нужных слов
и убеждаем мозг, что он главней.
Только мысли причиняют боль.
Мысли можно изменять,
но убеждения, как в ране соль —
дают мечту свою познать.
Боль — это мысль о боли,
доставленная до нервного окончания,
которая возникает поневоле —
уколом снаружи, пределом отчаяния.
Всегда с нами живёт душевная боль.
Внезапно нас достигает боль разлуки.
Болезни бьют по нам, как карамболь,
со всех сторон, потирая заразные руки.
Часы всегда показывают время.
С годами тухнет любая боль,
когда над тобой зависает бремя —
ты сам в себе играешь главную роль.
Эгоизм
Держал кабалу, формулы мыслей листал.
Удивился, что эгоизм есть интеграл.
Это множество «я», разложенных точно —
законами бытия, без меня и заочно.
Человек всегда на пути к панацее
пробивается к единственной цели,
чтобы насытить свой эгоизм,
как это делает детский организм.
И без восприятия альтернативы —
в начале жизни и в перспективе,
эго в каждом из нас выживает
и после жизни не исчезает,
со смыслом развития устремлённого «я»,
улыбкой Джоконды закодированная.
Болит голова
Гудит в голове.
Неведомый звук
сопровождает везде
отчётливый стук.
Молоточки вбивают
последний шуруп,
болезнь настигает,
умирают все вдруг.
Над миром нависла
исчадия тьма,
распространяется быстро
злая чума.
Табакерка открыта,
выпрыгнул чёрт,
мировая элита
готовит нам вздор.
Вирус с короной
запустили в эфир,
деньги на троне
захватили весь мир
и, наслаждаясь,
заражают людей,
приумножая
внезапных смертей.
Так будет всегда,
это только начало,
мир настигла беда
и чувствует себя величаво.
Мир становится мнимым
Переживания людей двадцать первого века
сделались независимыми от человека.
Они ушли в театр, в книги, в отчёты, в акции,
в финансовые и религиозные корпорации.
Допустим, вас настропалили так много людей,
мыслящих лучше, чем вы, у них больше идей.
Возник мир свойств без человека страдающего,
мир переживаний без лица переживающего.
Вся тяжесть ответственности личных мнений
растворилась в системе возможных значений.
Окружающий мир выглядит мнимым,
вера и переживания стали наивней.
Мигрень
Кто потерял свой путь в судьбе
и не нашёл возможность возвратиться,
тот навсегда отверг себя к себе
и не оставил шансов измениться.
На развороте неисполненных идей,
в дурмане мозговых прикосновений,
ты не находишь сочувственных людей
и ты блуждаешь, как одинокий гений.
Ты сам в себе, щепотка из солонки.
Извергнут прошлым, ты будущего тень.
Что сможешь предложить потомкам
или оставишь им свою мигрень?
Вирус
Всё очень просто. Предположим,
я в предвкушении на кромке Света,
как птица в клетке, и похожий
на прочитанную давно газету.
Лежу себе в своей палате,
один в безмолвии тревожном,
смотрю на всё, что происходит в мире,
как заражённый вирусом прохожий.
В моей душе есть капелька надежды,
заворожённый и застывший взгляд
ожидает, что скоро, как и прежде,
я вернусь на московский променад.
Осталось ноги протянуть,
и пауза на музыку похожа.
Свет белый, ресницы не сомкнуть,
жизнь заменяет кожу.
В реанимации
Время без дна, словно бездна,
память оставляет для жизни надежду.
Убегаю от наболевшей беды,
хочу целовать от солнца следы.
Ещё что-то тлеет, и даже кипит,
и пытается мозг разбудить.
В зеркале вижу силуэты, фигуры,
а под раскрасневшимся абажуром
чёрт палец приставил к своим губам,
глаза мои, я не доверяю вам.
День звенит, это звон удивления,
обморок, головокружение,
сов бессонницы поутру,
солнца луч застревает в углу.
Всюду белые халаты и простыни,
я очнулся, спаси меня, Господи!
Вышел наконец из небесной прострации,
ощущаю прелести реанимации.
Мечта поэта
Когда меткие молнии будней
добивают вас каждый день,
и как только всё меньше разумных
совершать вам поступков лень,
вдохновение плевком радушным
упадёт на землю, и вы
начинаете верить послушно
в недоступность своей мечты.
Наступают печальные годы,
когда зубами вцепился за жизнь,
чувствуя прелесть своей свободы,
хочешь слову и рифме служить.
Истощается сердце поэта,
под гнётом лет стареет оно,
извергая на полях интернета
жалкую тварь превосходства его.
Время стирает, продлевает и лечит
от ваших грехов, неправды и склок.
Написанное кровью останется вечным.
Выживет то, что впитается в кровь.
Что происходит?
Склеротик не помнит, что вспомнить хотел,
поэт сочинил поэму и обомлел.
Импотент вспоминает последний порыв,
у студента в кармане презерватив.
Влюблённый вспоминает начало соблазна,
девица в ожидании чуда оргазма.
Алкоголик ищет, где спрятал заначку,
математик упорно сочиняет задачку.
Чиновник всё время готовит доклад,
пенсионер вспоминает, какой был оклад.
Собака забыла, где спрятана кость,
у зятя к тёще постоянная злость.
Мошенник забыл, в чём смысл аферы,
солдат охраняет сон офицера.
Политик думает, что он не лжёт,
певец уверен, что он не орёт.
Никто не знает, что будет с ним наперёд,
лишь только Бог располагает и веру даёт.
На закате
Обнимаю чистый воздух,
счастлив оттого, что ничтожен.
Из поэзии извлекаю прозу.
Сохрани мне здоровье, о Боже!
Тело живёт в пространстве,
двигаясь в перспективе к земле.
Солнечный протуберанец
исчезает на горизонте в воде.
Закат вдохновляет мысли,
скрещивая их ночами
в поисках смысла жизни
с момента, когда их зачали.
Копоть от дурного влияния,
электронного мракобесия
гасит мечту и желания,
развивает депрессию.
Человек поглотил природу
и вылез за пределы развития,
опресняя морскую воду,
углубляясь в нанооткрытия.
Электронный ум отупляет толпу.
Экран отдаляет общение и тела.
Каждый у розетки чахнет в углу,
прекращая творить навсегда.
Сокращая невзрачные дроби,
извлекая из корня корни,
зарождаем себе подобных,
будет кому об этом помнить.
От любви остался лишь секс,
рядом лежишь, ощущая всё.
Чувства, как синхронный текст,
напрягают твоё существо.
Узник
День звенит.
Это — звук удивления.
Город не спит.
Это — кружение
ослепительных точек
судеб людей,
вдохновение строчек
и фонарей.
Обречённость
на выживание.
Ожесточённость
штурмует сознание.
Очнувшись, приходит на ум,
позабыв всё на свете,
в холодный канун
в неизвестном поэте.
Казённый дом, убогая постель,
седой мужик под рваным одеялом.
Решётки на окне, за ними птичья трель
и тишина, пропитанная смрадом.
Дрожит рука, глаза полузакрыты,
пол земляной, бетонная стена.
Лежит один, он всеми позабытый,
его память разрывает времена.
Обрывки фраз, отдельные мгновения,
всё было смешано невидимой рукой,
и только губы в шёпоте последнем
произносят: «Крым наш! И я живой?»
Пейсах
Мой праздник еврейского освобождения,
когда глаза, полные чаши лазури,
как возрождение после кораблекрушения,
пьянее, чем литр киндзмараули.
В ближневосточном закутке,
где еврейки на солнце неспешны,
радость глотка в виноградном вине,
праздник ощущается нежно.
Пусть назойливый солнца луч
на щеках оставляет веснушки,
русский язык велик и могуч,
на иврите звучит на пирушках.
Мой скрипичный соперник, задира,
«Хава нагила» звучит на иврите,
оставляя строкам тишины на полмира
и голос Бродского в монотонном зените.
Надрыв судьбы
В моих глазах тоска и скука,
в душе печаль, в судьбе надрыв.
Мне трудно пережить разлуку,
ещё труднее пережить разрыв.
Остался я наедине с судьбой.
Скитаюсь по комнате в ночи,
горит и плачет, участвуя со мной,
твой маленький огарочек свечи.
Я помню ночь, вино, объятья
и тень огня на маленькой груди,
нам было не до сна в кровати,
мы наслаждались ласками любви.
Твой взгляд, намёки, знаки,
таинственность надежд в глазах.
Свеча горела, как у Пастернака,
звучала с новой нежностью в словах.
Нам безрассудство обнажает чувство,
пусть время рвёт надежды волосок.
Бываем счастливы, потом нам грустно.
Время меняет чувства на короткий срок.
Когда из жизни выберешь цитаты
и по смыслу выстроишь роман,
там в строчках будут только даты,
веером не разогнать туман.
Спасибо, жизнь, за все твои объятия!
Спасибо тем, кто помнит этот день!
Спасибо всем друзьям и братьям!
Спасибо солнцу за тепло и тень!
Вальс судьбы
Буду в вальсе с судьбой кружиться.
Пусть мелькают стихов страницы,
нашей жизни дней вереницы.
Нам от времени не затаиться.
Солнце продолжает искриться
на любимых от слёз ресницах,
осень теряет стремительно листья,
зажигая улыбками лица.
Всё быстрей летит колесница,
успевая мечтой насладиться.
Продолжаю и буду кружиться.
Жизнь пролетает, не остановиться.
Великий Искупитель
Каждый когда-нибудь хотел
остаться там, где вёрст предел
и нескончаемый поток живущих тел,
идут туда, где Бога Сын воскрес и улетел.
Храм поглотил Его, как дикий лес,
и только на тело случайным лучом
взгляд не людской из-за небес
наблюдал за Иисусом, как Он обречён.
И было поведано телу сему,
прежде чем приняла Сына Господня,
о том, что увидит Он смертную тьму,
но не увидит Его преисподняя.
Настал тот день, и Христос воскрес
под сводами храма, как райская птица,
по велению Бога и просьбе небес,
был в силах взлететь, но бессилен спуститься.
Вдохновение души
Вспомним всех, кто верил в свою силу.
Кто был способен всех душой обнять,
кто стал поклонникам иконой
и, жертвуя собой, мог тучи разгонять.
Кто стал для мира символом успеха
и смог взлететь, имея преданных друзей,
в ком не было ни капли лжи, огрехов,
чьи души и сердца были полны идей!
Кто весенним цветом делился ароматом с ветром,
и были благодарны все, кто принимал их дар,
а в одиночестве стремились быть поэтом,
по каплям собирая свой живительный нектар.
Когда погаснут мысли, а в сердце будет тишь,
тогда ощутишь блаженное дыхание Бога
и одинокая душа стремится ввысь,
увидев ангела, стоявшего у входа.
Душа подумает, что взять на небеса
и как для творчества достичь уединения?
Чтоб там найти любви, оттенков чудеса,
свой опыт и возможность вдохновения!
Не ожидай, не требуй себе признания взамен.
Лети через великолепные озера, реки и поля,
и будет путь дальнейший твой благословен!
Пусть вдохновением наполняется земля!
За пределом зрения
Уже давно за пределом зрения
люди не ощущают, какое время.
Космос — это чей-то глубокий вдох
или бесконечная гармония без слов,
не стоит меж иероглифами запятая,
тихо поглощает латиницу мощь Китая.
Значения слов фильтрует эфир,
там, где суета называется мир.
Кириллицы не хватает для смысла жизни,
вот и происходят кругом катаклизмы.
Победа всегда за нами!
Свою память от прошлых лет отдам
в пользу жертв любой катастрофы.
Стану причиной и следствием к тем годам,
чтобы потомки могли понять эти строфы.
Массу жертв войны всем принесут.
Пусть белый флаг враг держит, как полотенце.
Мы не будем ждать, когда нас позовут,
сразу готовы спасать родину или младенца.
Мы станем невидимым бугорком земли.
Мы в обнимку с грязью перейдём в гранит.
Археологи раскопают эти наши дни,
и мы станем исторической версией пирамид.
Победа всегда за нами!
Я — за!
За климат, от которого не тошно,
от душного припадка и озноба!
За прелесть красоты и что не пошло,
когда в мозгах отсутствует тревога!
За суету снующих запятых и точек
калейдоскопом терзаний и бесед,
за неподкупность семейной оболочки
осознанно несу словесный бред!
За звуки, устремившиеся в пропасть,
похожие на мысли виртуоза перед сном!
За правду и озвученную робость,
измученную отверженным трудом!
Настанет день, когда рассеется туман
и сны развеют недоступную мечту,
а первый оглушительный роман
вновь потрясёт и ввергнет в красоту.
Пусть будет вальс с пронзительным парением,
чудачества и поцелуи будут все возможны.
Настанет новый день, и с новым вдохновением
нам будет что сказать простым прохожим!
Скитальцам!
Август — время сбора плодов и ягод.
Ты и все вещи постарели на год.
Редко снится Родина, где тебя примут,
главная примета жизни — это климат.
Пейзаж кажется везде безлюдным,
когда болезнь напрягает будни,
глаза закрываются, и плачет душа,
сны роем летают в тебе не спеша.
Не знаешь, где кол очень хочется вбить,
ты ведом всюду только деньгами.
Всегда хочется есть и обязательно пить,
пустоту заполняют мысли шагами.
Отражения прошлого — где-то на дне зрачка
и вьются в кудрях детских воспоминаний,
в татуировке зияют отпечатком значка —
в четвёртом пятнадцатилетии своих скитаний.
Был февраль-2022
Был холодный месяц февраль,
замаранный дымом и жижей,
когда завыл в Европе шакал
и не было надежды выжить.
Мир оказался добычей фашизма,
разлука, как уголь, обжигала женщин.
Наступило время тоски для отчизны,
победить мог только сильнейший.
Смерть оказалась острой и терпкой,
разошлась по полям и городам.
Кровь людская становилась липкой,
струясь по разбитым домам.
Под невыносимое рыдание матерей
глаза детей закрывались навеки.
Всюду ущерб и утрата садов, лагерей,
осквернённые храмы, мечети.
Без алгоритма
Всё угасло, спустился мрак,
в правом боку беспокоила почка,
ночь пролетала просто так,
времени пропуская цепочку.
Поезд шёл на юг, к себе домой,
через туннели, минуя снежные горы,
ландшафт за окном окутался тьмой,
начиналась земля, где живут синьоры.
Из всех внутренностей только глаза
помнят всё, что происходило со мною,
смена места связана взглядом
за барьер, где ценят и охраняют свободу.
Море баюкает берега миллионы лет,
не меняя свой горизонт,
человек повсюду оставляет свой след,
напоминая свой понт.
Всё то же перо держу в руках,
от пищи совсем нет изжоги.
Солнце чаще висит в облаках,
мозги не устают, они же не ноги.
Голова пухнет от зрелых мыслей
и гонит тело строго на запад,
чем дальше, тем бескорыстней,
купола церквей без золотого крапа.
Я пишу в центре Старого Света,
сняв пробу с германских рифм,
с бессонницей строчу до рассвета,
умлауты маршем чеканят ритм.
На чужом языке тьма, бесконечность,
неизведанность сути метафор,
проще глядеть в телескоп на вечность
или рифмовать, как пашет трактор.
Ночь в разгаре, слышно сову,
часовые сопят на своем посту,
и только луна не спит наверху,
непрерывно гонит приливов волну.
Всё, что утром прочтут сетей постояльцы,
утащит в прошлое осевшая пыль,
если правнук пролистает всё это пальцем,
то, значит, не зря я это всё сочинил.
Мы движемся перпендикулярно полу,
так хочет земля, её притяжение,
и не всегда находим опору,
падая на пол для подтверждения,
что для нашего мяса есть тяготение.
Мысли притягивают другое мнение,
чтобы довести его до преломления,
а затем использовать по назначению.
Только затянутый паутиной угол
не знает, что он прямой,
так и слепой движется тупо,
хаотично, нащупывая твердь ногой.
Мысли, изложенные ритмично в рифму,
заставляют думать лишь о том,
что в стихах не может быть алгоритма,
они происходят произвольно гуртом.
И только те мысли будут достижимы,
чьи черты в пространстве неповторимы,
даже тень повторяет движение тела,
произведение стихов не имеет предела!
Кнут судьбы
Часто у скрытых дарований
нет поклонников из прохожих,
много людей без внимания
считает дурное хорошим.
Это есть повседневное зло,
как избавиться от такой беды?
Сомневаюсь, чтобы нам повезло
изгнать из сознания эти плоды.
Есть единственное средство на земле,
но оно практически абсурдно:
надо, чтобы глупцы стали умными везде,
наверно, этого никогда не будет.
Они не знают цены вещей.
Судит их глаз, а не ум.
Они ничтожное хвалят вообще,
не имея понятия, наобум.
Славь других — себя уронишь,
дашь другому жить на свете,
так себя со света сгонишь,
для чего рождён я на планете?
Чести и славе поклоняться,
вы это не хотите признавать,
желая чем-нибудь казаться,
охотно готовы меня отрицать.
Едва ли ревность сейчас важнее
болезней, снов и мыслей строк,
не позволяю изменять себе я,
свобода праздника, грехам урок!
Не надо думать ни о чём
и в одиночестве тоску гонять,
улики обжигать свечой,
чтоб преданность свою предать.
Мы так недолго были вместе,
годам подвесив ярлыки,
что дети подрасти успели
и не сносились каблуки.
Мы не успели насладиться
той жизнью в роскоши кино,
что вот уже пора проститься,
быть рядом просто не дано.
Мы лишь успели обнажиться,
но не уснуть во сне в объятиях,
твоё желание ухитриться
стать в одиночестве богатой,
как ураганный шквал стихии
с корнями вывернул любовь,
нам не дождаться той миссии,
когда мы вместе будем вновь.
Да, я, видавший жизнь поэт,
не раз испытывал свою судьбу,
пишу о сходстве наших бед.
Все будем одинаковы в гробу.
Пусть мы при жизни разноликие,
фантазия основа есть для сплетен,
но факт наличия улики
в любви этап совсем последний.
Зло уступает место для добра,
уже неважно, что чувствую внутри,
жизнь продолжается, она — мудра,
а сердце свободно для поиска любви.
Кнутом судьбы себя безжалостно веду
на свалку лет прокисших дат,
не будет места мне в аду,
ищу тропу в небесный сад.
Мой призрак
Глотаю голод в пустоте
кромешной ночью,
журчит желудок в темноте,
так, между прочим.
Я рад бы муку утолить,
но лишь словами,
судьбу безмерно потопить
навек слезами.
Ирония из ненависти рвётся,
в стихи заходит,
надежда с иронией сживётся,
всё происходит.
Мой образ на призрака похож,
живой иль мёртвый,
а существую словно бомж —
во всём голодный.
Проходят дни раздробленной судьбы.
Уже не ставлю в календарь отметки,
я втёрся постепенно в уровень толпы,
мне ветер шепчет что-то по-немецки.
Весна кругом взирает на себя,
приятно наблюдать за этим глазу,
вот место, где забила кол судьба,
я здесь прижился как-то сразу.
Мой призрак оторвался от натуры
и улетел в другой пейзаж листвы,
туда, где нет готической структуры,
а есть душа, в которой только ты.
Здесь, в центре Старого Света,
на плоской земле холмы, лощины,
она коротка до горного хребта,
горы рассекают её, как морщины.
Ночи беспокоят вереницей в ряд
мыслями о жизни и смерти,
где-то рядом рай, ангелы говорят,
но ближе ад, мне вторят черти.
Только мысли о себе и семье
перед сном звучат колыбельной,
как прижиться в чужой стране,
где нет наций и нет губерний.
Усну спокойно в этой тиши.
Всё спуталось на разных широтах,
а утром мысли свои запишу,
выживая в иммигрантских заботах.
Устами излагаю грусть,
дал Бог словами,
когда на родину вернусь,
я буду с вами.
На срок предвиденный увяз
в земле Баварской,
но точно не в последний раз
адепт скитался.
Простите все, кто мне знаком,
без сцен стенаний,
язык родной — мой отчий дом
в моих признаниях.
Память с чёрной полосой
Вода огромной реки проносится боком
мимо барнаульских холмов, бурля потоком.
Деревянный город спит в ночи, сопит уныло,
а жителям снятся всё те же сны про то, что было.
Уверенно шествует смерть, ползёт по карте,
всё те же трамваи ЧТЗ и ямы на сером асфальте.
Дети, похожие на дедов, охраняют могилы,
вспоминая своих отцов, которые ещё живы.
Всюду запах полей, люцерны цветущих
и тот же угрюмый народ, с утра бредущий.
Время подчиняется вселенским поводьям.
Кому рассказать, как жизнь проводим?
Может, луне, пусть приливами правит не так вяло,
Облакам, гонимым ветром, как сползающее одеяло.
Кому душу открыть? Тем, кто уже в могиле?
Может тем, кто с похмелья, они счастливые.
Как объяснить корням в ледяном сугробе,
что наши мысли не там, а шляются по Европе.
Грустно от могильной доски и мороз по коже,
память с чёрной полосой не станет моложе.
Цепочкой лет окованы эти рифмы,
дни уходят в одну бесконечность,
а недоступность эллинских нимф
хранят мгновения и скоротечность.
Смерть выбирает слабых у порога,
ей не нужны поля и перелески,
внезапно раз, и переходит дорогу,
поймает жизнь в намеченном отрезке.
Ушло от нас безвременное племя
ещё в расцвете сил, цветущей бахромы,
оставив тяжесть и прожитое бремя
суровым дням, где доживаем мы.
Они допели уже все свои куплеты
и полегли в готовые могилы,
оставив сиротам на память силуэты
и край земли на кладбище унылом.
Будем помнить их, без сомнения,
мир без тела не будет пуст,
и не исчезнут их творения,
осталась память рук и звуки уст.
Что нам судьба ещё готовит?
Повод к разлуке сильней её смысла.
Когда нет слов, молчание глаголет
и наполняет пустоту эгоизмом.
Тучи разогнать может ветер,
стихия в природе бессмертна,
у каждой смерти есть свидетель,
который в будущем однозначно жертва.
Всех нас ожидает место в могиле
под грудой цветов и пением птиц,
там, где лежат и раньше жили,
в вечной темноте и тесноте границ.
Смерть неожиданно встречает,
она бывает всегда с другими,
её не ожидают, а провожают,
и дни становятся роковыми.
Дамы и господа, и все дышащие,
жующие, пьющие и просто спящие,
мыслящие и включённые в круговерть.
Вас всех поджидает внезапная смерть.
Смерть меткий стрелок, и не надо воображать,
что вы здоровы и вам ничего не может угрожать.
Смерть потребует от вас расплатиться
за то, что пришлось вам на свет появиться.
Смерть врач, к ней каждый на приём придёт,
она вылечит и денег за это не возьмёт.
Смерть постучится и успеет вам предложить
два метра земли за бесценок купить.
Чёрный мундир и чёрный халат,
чернеет кровь, если дури игла
вонзает в вену смертей каскад.
Черней чёрного творятся дела.
Ночь без луны — полуночная мгла,
и тьма не чувствует силуэты теней,
как только потухнет в топке зола,
чёрный уголь становится ещё темней.
В чёрном небе висят чёрные тучи,
чёрные мысли сидят в голове,
а чёрный день всегда невезучий,
есть место чёрное в каждой судьбе.
Двигалась процессия под траурный аккорд,
чернела полночь, чернела память,
чёрные строчки вошли в некролог,
чёрные птицы продолжали каркать.
Чёрная излучина, чёрный календарь,
до черноты замучила чёрная вуаль.
Сокрыты небеса, следы и тени.
Играет колокольный перезвон
там, где быстрая вода в помине
по бражникам, ушедшим на поклон.
Воскресли своды, письмена
внутри всепоглощающего света.
Лишённые согласных имена
парят, как птицы Ветхого Завета.
Не слышно стонов мучеников веры,
размыты временем года на стенах,
дрожит мотив, и покаянные напевы
ласкают слух, его касаются несмело.
Лампады, кольца, кружева, всё — храм.
Всё — в матовом, пушистом дыме.
И колокольный звон навстречу небесам
над Барнаулом поднимает нимбы.
Елена Хворова
Застряли рифмы между строк —
в последнем слоге.
Как жаль, что я только смог
с тобой проститься в некрологе.
Жизнь твоя прошла,
остались одни воспоминания,
вот и тень твоя зашла —
за пределы сознания.
Твои красивые глаза
запомнил мир зеркал,
из них уже не скользит слеза,
и за тебя не поднимешь бокал.
Мы с тобой были две половинки,
одной фамилией скреплены навечно.
Теперь смотрю на фото картинки
и понимаю, как жизнь конечна.
Галина Фёдоровна Хворова
Горела ты и молча догорала,
как та свеча, что никогда не догорит.
Ты детство нам собою освещала,
нам память о добре с тобой хранить.
Она ушла, не хлопнув дверью,
с собой улыбку и девственность храня,
все дети, знавшие её, несут потерю,
скорбь разделяет вся наша родня.
Ушла ты в ночь от нас,
так и не промолвив слова.
Тебя мы вспомним каждый раз
на Рождество Христово!
Под флагом чести
(Моему другу В. В. Луценко)
Цепочкой лет окованы все рифмы,
дни уходят в одну бесконечность,
а недоступность эллинских нимф
хранят мгновения и скоротечность.
Смерть не выбирает у порога,
ей не нужны поля и перелески,
внезапно — раз, и перешла дорогу,
поймала жизнь в намеченном отрезке.
Он ушёл в безвременное племя
в расцвете сил, цветущей бахромы,
оставив тяжесть и прожитое бремя
суровым дням, где доживаем мы.
Он не допел ещё свои куплеты
и вместе с ними лёг в могилу,
оставив сиротам на память силуэты
и край земли на кладбище унылом.
Будем помнить его, без сомнения,
мир без тела не будет пуст,
и не исчезнут его творения,
останется память и звуки уст.
Всех нас ожидает место в могиле
под грудой цветов и пением птиц,
там, где лежат и раньше жили,
в вечной темноте и тесноте границ.
Смерть неожиданно встречает,
она бывает всегда с другими,
её не ожидают, а провожают,
и дни становятся роковыми.
Ночь без луны — полуночная мгла,
и тьма не чувствует силуэты теней,
как только потухнет в топке зола,
уголь становится ещё темней.
В чёрном небе висят чёрные тучи,
чёрные мысли сидят в голове,
а чёрный день всегда невезучий,
есть место чёрное в каждой судьбе.
Шла процессия под траурный аккорд,
чернели тучи, чернела память,
чёрные строчки вошли в некролог,
чёрные птицы продолжали каркать.
Сокрыты небеса, следы и тени.
Играет колокольный перезвон
там, где быстрая вода в помине
по бражникам, ушедшим на поклон.
Воскресли своды, письмена
внутри всепоглощающего света.
Лишённые согласных имена
парят, как птицы Ветхого Завета.
Не слышно стонов мучеников веры,
размыты временем года на стенах,
дрожит мотив, и покаянные напевы
ласкают слух, его касаются несмело.
Лампады, кольца, кружева, всё храм.
Всё в матовом, пушистом дыме.
Звон колокола навстречу небесам
над всем живущим поднимает нимбы.
Он ушёл под звуки наших мыслей
с улыбкой толстой доброты.
Покинул нас под флагом чести,
достигнув счастья и мечты.
Грюсс-Готт
Когда уже так много позади,
прошло всего, в особенности горя,
судьбы мелькают этажи,
и ты уже живёшь на кромке моря.
Петух вечерний голосит
с акцентом ноющим, арабским,
и с ним мулла в намаз мычит,
тут в Яффо — променад арбатский.
Коль скоро на другом конце земли
произрастёт мечта из сказки,
и утром будем слышать мы —
«Грюзгот» — приветствие баварцев!
Um Gottes Willen — по Божьей воле
мы обретём в предгорье Альп,
наш новый смысл в житейской доле,
где мы свою допишем пастораль.
Молчание
Молчание — скованная мысль,
во рту вода, слова бурлят в сознании
и заполняют смыслом жизнь,
грядущее в любви и есть молчание.
Мы вспоминаем молчанием всех тех,
кто жил до настоящего момента.
Ночные сны в тиши объединяют всех,
когда нет музыки без аккомпанемента.
Молчание — это будущая речь,
немая пустота на переходе в вечность.
Хранит молчание любая ваша вещь,
а вот глаголы стремятся в бесконечность.
Любовь есть разговор перед лицом,
речь сумерек души и пререканий,
а подавиться услышанным словцом
возможно молча и без на то желаний.
Пусть мир вздохнёт и выдохнет слова,
наступит вакуум всех противоречий.
Молчание есть разума права,
молчат глаголы, настало время междометий.
В скорлупе
Сейчас важней замкнуться в скорлупе
от болезней и посторонних взглядов
и не маячить на праздниках в толпе,
а маску не снимать на маскарадах.
Горькая судьба без гордости улик
преподнесла весёленькую старость,
хотя по жизни был я разнолик,
теперь в одном лице перемешалось.
Как хорошо шумит морская гладь!
Так здорово, что нет суда,
и просто для души стихи слагать
и путешествовать туда, сюда.
Враги остались за чертой
и норовят вовнутрь заглянуть,
но их не пускает горизонт немой,
земли вращения продолжая путь.
Нутро поэта
Почему мало гениальных людей?
Спрос на великие умы неумолим —
на вундеркиндов и, конечно, вождей,
на романистов и неистовых мужчин.
Между личностью и трудом,
величием человека и величием дела,
образованием и знанием — потом
гуманностью и природой всецело.
Рубеж не могут преодолевать
способности нравственного величия,
быть человеком и изображать
мудрость жизни, наследуя безразличие.
Поэты не иррациональная власть,
они верят в слово и стоят на том,
что их уста и жизненная страсть
говорят сердцем, нацией, нутром.
Разумные вехи
Дерзкий пасынок веков
непонятно, с каких пор,
вышел на простор грехов
и крадёт, как тайный вор.
Он совершает свой виток,
набивает электронно
свой финансовый мешок
и долги растит законно.
Чешуёй чужой шуршит
против шерсти мира впрок
и порядок свой вершит,
мировой инфаркт глубок.
Время царствует на троне,
слово будто колобок,
мировой язык жаргоном
выражает свой упрёк.
От угроз мир потемнел,
кто-то получил пинок
от незваных мёртвых тел,
помнит атомный урок.
Есть разумные вехи всегда,
над нами висит роковая звезда.
Основа основ
По маме, должно быть, я еврей,
таким родился из её чрева
и должен был уметь смелей
писать строку справа и налево.
Да, видимо, на то Господня воля,
моей кириллице доступна белизна,
язык взращён мой в русском поле,
земля не кровоточит, как десна.
Мозги мои проникнуты любовью
и мысли не влекут в бесчеловечность,
а философский взгляд тем более
не тянет в дурную бесконечность.
Мои творения в этом новом веке,
суть смысла их рождается из снов,
закрыв во тьме кромешной веки,
поймёшь основу всех основ.
Суть жизни — бессмертная, чем мы.
Кто это знает под нашим небосводом,
тот может видеть свет из тьмы
и двигаться в истории с исходом.
Без обратного билета
В любые времена эпохи —
жизнь на земле, как битва,
поэтов измученные вздохи
в стихах оживают молитвой.
В них и любовь, и радость,
выше закона — милость
и сокровенная сладость,
прощение и справедливость.
Стихи — словно зной в пустыне,
томят влюблённых жаждой
и умножают им силы,
на что способен каждый.
Пусть блуд труда в крови —
от Бродского и Мандельштама,
о прошлом говори не говори,
оно на устах всегда без обмана.
Подумаешь, чем связан с миром,
то это поступь живого языка,
он ключик от каждой квартиры,
где рождение происходит стиха.
Когда Рембрандт гостил у Рафаэля,
а Моцарт от Москвы души не чаял,
Есенин просто творил с похмелья,
а Пастернак не мог писать без чая.
Уверен, что я ещё на старте
и шагом на дорогу выхожу,
держу разбег в своем азарте,
поэзии и языку служу!
Я не видел, как голуби плачут,
не пойму, как тьма рожает свет.
Время стремится вперёд, не иначе,
жизни не нужен обратный билет.
Будущее не грустит
Ничтожность жизни наступает,
когда любовь как чувство исчезает
и остаётся лишь одна забота —
строку кропить на белизну блокнота.
Есть адрес регистрации дверей,
но нет замочной скважины, ключей,
а время тикает и гонит всех вперёд,
и деньги в минус загоняют счёт.
В руках всё время разряжается айфон
и заполняет смыслом жизни фон:
«Папа — это ты?» — и дальше детский смех,
и после думать о плохом великий грех.
В душе навечно поселилась вера,
чтобы мечта всегда о ней болела,
о сути жизни, ради чего живём,
и если это есть, за это и умрём.
Уже начинается жизни отлив,
пора переехать в страну олив.
Судьбой насытился по самую грудь,
но не собираюсь в последний путь.
Меня некому будет туда провожать,
а так хочется многим руки пожать.
Да на миг всего заскочить домой,
обнять всех детей одной гурьбой.
Затем в том храме, где крестили меня,
поставить свечу для святого огня
и всей душой пожелать добра
всем тем, кто желал мне всё время зла.
Пусть будущее для всех не грустит,
и солнце светит, и ветер свистит.
Лишь только память всегда со мной
да стихи в мозгах, тишина, покой.
Меньше единицы
Есть правда страшная, но
она вовсе не колет глаза,
её придумали не так давно,
а от неё седеют волоса.
Из-за неё идут на эшафот,
она краткая, ясная, и
ей многим затыкают рот.
Её также боятся трусы и враги.
Жил-был мальчик тогда
в одной несправедливой стране.
Страной управляли существа,
похожие на выродка вполне.
И был самый красивый град
с огромной, глубокой рекой.
Вдоль реки стояли дворцы и променад
с изысканными фасадами кругом.
С другого берега город выглядел
словно отпечаток цивилизации,
которая исчезла как беспредел
в пережитой нами инсинуации.
Каждое утро под радиосводки
о рекордах по выплавке стали
он вставал, съедал хвост селёдки
под звуки гимна портретам Сталина.
Потом сломя голову бежал в школу,
где в комнате с портретом вождя
изучал великий язык, доверяя слову,
слушая ахинею советского учителя.
Попытка смысл жизни постичь,
как старание прошлое воскресить.
То, что он не еврей, был клич,
звучал как ложь, чего не забыть.
По статусу слово «еврей» —
в русском языке близко к матерному.
Добавишь суффикс, и оно быстрей
превращается в ругательное.
Особое значение русская речь
вкладывает в смысл слова «жид».
Жидовская морда, как предтеч,
плебеям и быдлу принадлежит.
«Бей жидов» — лозунг для тех,
кто не любит себя умнее,
чтобы уравнять быдло для всех,
истребить надо было евреев.
Судьба слова зависит от контекста,
его тасуют с целью укоротить личность.
Русским присуще чувство от предков,
что воспитала в них амбивалентность.
Быть евреем — не быть в большинстве,
а на Руси большинство всегда было право.
Евреи неправы, раз в меньшинстве.
Конец у правды там, где у лжи начало.
Больше, чем ноль
(Из нобелевской речи Иосифа Бродского)
Писатель отличается от живописца
одинокими мыслями от своего лица,
может быть, шорохом и скрипом пера
и частым перелистыванием своего нутра.
Живописец отличается от политика
отсутствием знания, в чей адрес критика,
нервами, не закрученными в канат,
и невозможностью получать откат.
Политик отличается от читателя
непринадлежностью к среде обывателя,
высоким мнением о себе самом
и частотой попадания в дурдом.
И только неизвестный всем читатель
выглядит, как одинокий журавль,
и не отличается ничем от писателя,
из-под которого на миг ушла земля.
Для него книга — необычайна и проста,
как для нашего века изобретение колеса.
Скорость жизни как перелистывание страниц,
навязанный знаменатель и всеобщность лиц
происходит по законам притяжения звёзд,
где бродит муза в пространстве грёз.
Только в царстве воздуха мы делаем глоток,
чтобы мысль после выдоха выражала слог.
Нет на земле вещи безупречней, чем алфавит,
делающий нас гуманнее, когда мозг говорит.
Грамматикой и языком — вот чем живёт разум.
Человек без этого впадает в маразм.
Мы хотим выстроить жизнь наподобие алфавита.
Создать портрет на лоне природы, которая свита.
Мы движемся дорогой фантазии в своей эклоге,
выстроенной из шагов, разместившихся в слоге.
Мир состоит из вещей, а мы живём мыслями о них.
Вещи уязвимы — их формы суть воображения самих.
Мысли о вещах быстро забываются,
даже если что-то всё время теряется.
Просто наша жизнь, как песня пастушья,
но мы не страдаем от равнодушия.
Мы, пастухи пустоты и четвероногой мебели,
символ красоты — уплывающие за горизонт лебеди.
Там, где вещь кончается,
пустота начинается.
На этом месте любопытство
и начинает искусство.
Искусство общается с человеком тет-а-тет.
Между ним и нами — невозможен запрет.
Интеллектуальное равенство гарантирует природа.
Но есть невидимая преграда.
Не любят искусство те, кто владеет благом,
за его доступность под нейтральным флагом.
Там, где искусство, согласие заменяет равнодушие,
а поголовное разногласие расчленяет единодушие.
Нули, которые управляют властителями блага,
точкой и запятой превращаются в рожицы на бумаге.
Способность творить помогает свою судьбу прожить,
а навязанная благодать заставляет служить.
Мы то, что знаем, делаем, а что не знаем, творим.
«To make» заменяет «to create». Шедевр не знает, что мы хотим.
Гений — редкая случайность, понимающая истину.
Гений — есть от Бога, точно, воистину!
Поэт переносит себя стихами в материю,
стихи выносят его за пределы способностей в мистерию.
Там и создаётся шедевр, который всех удивляет.
Нет творческих способностей перед тем, что ужас вселяет.
Мы стихи сочиняем ради любви,
чтобы наследить после себя — OUI.
Мы выражаем себя в окружающем мире
и выражаем душу свою, обнимая лиру.
Поэт — средство существования языка,
он тот, кем язык жив наверняка.
Язык старше нас — и приспособлен к мутации.
Наши стихи переживут нас даже в иммиграции.
Начиная стихи, мы не знаем конец и берём отсрочку,
язык сам продиктует нам следующую строчку.
С рифмой можно зайти туда, где никто не бывал.
Качество поэзии определяет языка потенциал.
Колоссальный ускоритель — это стихосложение,
мы попадаем в зависимость от этого явления.
Поэзией мы на всё проливаем свет.
Человек, зависимый от языка, — и есть поэт.
На кончике пера
Преемственность ведёт к стихосложению,
она помогает избегать клише,
что придаёт искусству двойное ускорение,
хранить увиденное в памяти, в душе.
Поэзия не баловство и даже не искусство,
это нашего языка эволюционный маяк.
Овладев с детства языком, человек искусно
преследует цель генетики. Поэт есть маньяк!
В основном человек не достигает полных знаний
и не научился нагружать свои фразы смыслом,
чтобы исцелять людей от всяческих страданий
и приносить им радость в чертах гуманизма.
В душу не зайдёшь, пока не осознаешь строки,
никакая память не утешит в забвении плоть
и не сделает финал менее горьким,
пока не войдёт по генам в кровь.
Наше общество, как безъязыкую семью,
везёт без расписания поезд в никуда,
и только чтение поэзии даёт стезю
для прогресса умственного труда.
Стихи доступны огромной аудитории,
в финале читатель постигает откровение,
так как стих полноценен в теории
и раскрывает деятельность разума и творения.
Поэзия использует ритм языка,
который сам по себе приводит к откровениям.
Во время чтения поэт проникает в тебя,
и когда закрываешь книгу, то с сожалением
не можешь чувствовать себя неистово.
В этом и заключается суть всей эволюции.
Её цель — красота, дающая истину
и объединяющая разум и чувства во времени.
Красота может быть воплощена только в словах.
Человек, не способный к адекватной речи,
прибегает к насильственным действиям в делах,
расширяя словарь кулаками и картечью.
Иосиф Бродский
Монотонное рычание рифм застревает в горле,
их уровень мыслей крайне высок.
Наш путник — известный скиталец по воле
с физической болью треснувших строк.
Словам его отдых немыслим безмолвный —
неуёмный мятежник с маслом во взгляде.
Каторжник искусства и просто бездомный,
его муза парит до сих пор в Ленинграде.
Длинные рифмы строк в мерцании свечей,
клинопись слога в предчувствии ритма
завораживают истязания любых рифмачей
величием неповторимого алгоритма.
Он шёл и шёл, не теряя рассудка,
горизонт перед ним загорался стихами.
Ночам доверял больше, чем утрам,
зажигая звёзды своими строками.
Без нимба был похож на рыжего Бога
во всех уголках вездесущего Рима
и создан был из русского слога,
а также из талой водицы для пилигрима.
Бельмо
Птицы умеют только порхать над нами
от гордыни и всевозможных слёз умиления
с удивительными раскрасками, как попугаи,
или Бог весть какие ещё у них есть оперения.
На дне птичьего глаза есть тайна бельма,
населённого загадочным человечеством,
с высоты птичьего полёта она без бинокля
видит тех, кто во снах, и всех мечущихся —
похожих на мошек, блуждающих в бедности,
или в ласках, относящихся к нежности,
словно колба с запахами хмурой древности,
на вкус не балующей чувства свежестью.
Это так свойственно крышам беспомощным
перед птичьим разбегом и прочими ранами,
прозябают многозначительные и крошечные,
коммуналки с разговаривающими кранами.
В ночной темноте, где действуют совы,
уставшие от дневного ничтожества,
способные успеть прожить ночь и снова
задремать к скоплению множества.
Принимая вид обстоятельств и случайностей,
не смущающихся коленопреклонений и драк —
покорных и свирепых до чрезвычайности,
дорогих хозяевам, не умеющих летать собак.
Глядя перед перелётом на пернатую стаю,
вспоминаешь отдыхающих людей прежней эпохи,
где каждый с зонтиком был не замечаемым,
когда женщины прекрасны и мужчины неплохи —
особенно перед тем, как плюхнуться в воду,
потом из воды красиво упасть на песок,
в котором, как и в небе, известно, нет брода,
даже при необходимости, если это Восток.
И на Западе двукрылым неуютно,
тем, кто лечится или ищет счастья,
ибо зрение птиц — многолюдно,
а на рынке труда накаляются страсти.
Птичьих имён, отлитых из гласных,
не помогут даже нам орнитологи
их перечислить и десятой части,
если окольцевать их на запястьях.
Невозможно обозначить точку зрения
на координатах человеческой смерти,
не учтя, что в бельме глаза поколения
сменяются, не уставая от круговерти.
Взъерошенный мир
Я просто в шоке, что случилось с нами?
Христиане не понимают движений в исламе
и продолжают напрягать те страны,
где мечети заменяют храмы.
Мне, как поэту, всё это противно,
а думать, что так угодно Богу, наивно!
И оставаться в стороне страшно, пассивно.
Ничего не могу сделать. Обидно!
Финансы правят миром, как добродетель —
каждый из нас невольный свидетель
и видит, куда деньги летят на ветер,
об этом талдычит непрерывно рэпер.
Те, кто сзади, толкают передних,
интернет — чудовищный проповедник,
начинаешь кухарить и надеваешь передник,
царям всегда был нужен только наследник.
Цветные люди плодятся быстро
и бегут в Европу, как к сыру крысы,
а демократы на равенстве зависли,
неизбежно будет смертоубийство.
Всё развивается по бесконечной спирали,
айфон, зомбированный чьей-то моралью,
а наши души перетянули вуалью,
речь без глагола понятна едва ли.
Границы, вокзалы забиты цветными,
слева и справа взгляды иные,
уже противно заходить в пивные,
где вы, единомышленники родные?
А как же культура? Манера жлобства
создавать для всех комфорт и удобство,
искать в их взглядах с нами сходство,
всё это — обречено на сиротство.
Ощущаю зуд где-то там, в затылке,
здесь не обойтись без крепкой бутылки,
мест не хватит на всех в Бутырке,
прячьте, скряги, свои копилки!
Хватит мне мировых проблем, и точка.
Своих достаточно, например, почка,
да и артрит с бронхитом беспокоят очно,
с одиночеством не справиться в одиночку.
Великий портрет
Для него всё игра — даже на склоне лет,
широкий лоб олицетворяет мысль,
наука, люди символизируют портрет,
не Бог он, а изображает на купюре смысл.
Строгий, справедливый взгляд
предрекает от разных глупостей,
а скулы сильные говорят,
что отсутствуют у денег трудности.
Его длинный сомкнутый рот
создан не для жалоб и отречений,
весь облик призывает вперёд,
к азарту и потом до забвений.
Старый человек, знакомый миру,
доктор Франклин Бенджамин,
сотворил великую державу
и смотрит на нас без особых причин.
Глаза, под которыми мешки,
двойной подбородок и морщины —
портрет художника Дюплесси
увековечил силу доллара мужчиной.
Любовь вернётся
Пусть мысли как эхо пролетят,
в душе улыбка снова расстегнётся
и я приму твой нежный взгляд,
моя судьба на месте развернётся.
И вдруг раздвинется пространство,
вернётся время в прошлый век,
когда верность сохраняло постоянство,
нежнее был гуманный человек.
Нам не сравнить свою любовь с другой,
мы так спешили полюбить навек
и думали, что обретёт душа покой
без нервного дрожания век.
Но так быстро проходит обожание,
его сменяет ненависть, презрения застой,
и равнодушие грядёт, затем разочарование,
а я уже не молодой, совсем седой.
Достаточно насытив свою жизнь
вниманием к прекрасной половинке,
стал понимать, что, сколько ни женись,
не будет так, как на её картинке.
Пусть между нами чувств провал,
а ненависть заполнила пространство,
слов неразумных злобный вал
раскрыли всё твое тиранство.
Как нам спасти сердца и стены крова
и в пропасть не слететь гурьбой?
Возможно, надо просто снова
произнести: «Моя родная, я с тобой!»
Давай сейчас сравним на глаз —
любовь и страсть, и ненависть с истомой,
я не пойму, чего тебе сейчас
так не хватает для счастья в твоём доме.
Быть может, ласки, что далека от рук,
иль нежность взгляда, от коего опешишь,
возможно, недостаток длительных разлук?
В чём смысл сути всех твоих убежищ?
Молчания горсть, коротким будет стих,
неотвратимо время обернётся,
я лишь могу сказать: «Ich liebe dich!»
Любовь когда-нибудь вернётся!
Суть
Я одевал поэзию на мысли,
из мудрости выращивал ростки,
менял активно место в жизни,
не доводя судьбу до гробовой тоски.
С ней вместе уходили в море
и поднимались в горы ввысь,
объединяло нас разлуки горе,
судьбы излучины каприз.
Мы суть того, что нас запомнят,
жизнь состоит из воспоминаний,
а смысл её пронизывают корни,
сплетённые из нервов и страданий.
Спасибо, жизнь, что я тебя увидел!
Не обессудь судьбу за неуёмность
и помни тех, кто нас возненавидел,
лишь обретая этим обречённость.
Прости за трудные мгновения,
я показал тебе весь спектр бытия
и чувств сокрытых откровений,
мои стихи — суть непростого жития.
Храни во мне энергию движения
и времени позволь неспешно истекать,
не расплескать остаток вдохновения,
дай сил ещё творить и созидать!
В жмурках планет
Сыплются, как неотправленные письма,
как скомканные сыростью листья,
похожие на гуляющих кошек в ненастье,
при всех настигающих нас несчастьях.
Так при всей нашей окраске
мы подлежим публичной огласке,
что называется горькой правдой,
уже сегодня, а может быть, завтра,
исключая из своего репертуара страсть,
при всех несчастьях виновата власть!
И когда хочется плакать, а всё же смеёшься,
неизвестно, потеряешься или найдёшься.
Дни становятся всё короче и короче,
дело за старостью, за причалом, впрочем,
память делается длиннее и длиннее,
молодости ветреной значительно прочнее.
И то, что мы следуем по предписанию,
велик соблазн не читать названий.
Ужасно не хочется называть судьбой
то, что влачится всегда за тобой.
И кто же причина всех тех несчастий:
слабость, болезни или горе отчасти,
выдуманная или потревоженная
рассудком или фантазией ложной.
Будем мучиться со своими несчастьями,
станем заложниками ажурной напасти
и вовсе не жаждем другого исхода,
последнего нашего, святого прихода.
Вечный вопрос — в чём уязвимость
бесконечного блага труда и ходьбы?
Как быстро судьба меняет лето на зиму,
и всё это время мы в процессе борьбы.
Я уже сбился со счёта,
всё — перспектива и снег,
теряется в облаках и субботах,
как у родителей случайный ночлег.
Перемешались цифры, предметы,
остаются глаза, кружочки, намёки.
Глаза — это прелесть и наши приметы,
в них радость и слёзы, досада, упрёки.
Не нарушить бы их ревности пределы,
разогнать по углам двойников, ловеласов,
но вспомнить из прошлого хотя бы измены,
поморгать и забыть про всех донжуанов.
История есть трение между предметами,
застывшими насмерть, как будто бы сонные,
и властными, словно рессоры корсета,
с чертами холодными и невесомыми.
Или стремительными, как проспект,
похожими на Пизанскую башню с наклоном,
нацеленную в прошлое за парапет,
навечно застывшую, но не поражённую.
Сиротством, окалиной прожитых лет,
изъеденных голодом, в отсутствие дома,
но с горизонтом и мечтой на просвет,
как лунная ночь с прожилками стона.
Что хуже — безмолвие в аксиоме?
Очнётся утро, и наступит рассвет.
Рыжий — с чемоданами на перроне.
Продолжаются жмурки в параде планет.
Второе пришествие
Разворот в широком круговороте,
сокол не слышит охотников тир,
падает камнем в своём полёте,
анархия захватила весь божий мир.
Тусклый от крови прилив освобождён,
невиновность утонула в церемонии.
Лучший не уверен, что убеждён,
а худший пребывает в напряжении.
Какое-то откровение в наших руках,
очень близко Второе пришествие.
Сколько смысла в этих словах,
Духовный мир ожидает нашествие.
Беспокоит зрение в знойной пустыне,
чудится тело льва с головой человека.
Взгляд пустой, безжалостный, поныне
от раскалённого солнечного блика.
Двигаю медленно бёдрами ягодиц,
над пустыней призраки летают,
кругом тени возмущённых птиц.
Вновь наступит тьма, я точно знаю.
Двадцать веков кошмарного сна,
колыбель уже успела насладиться,
час грубого зверя наконец настал,
Вифлеем готов снова разродиться!
Замок мыслей
К вечеру замок песочный уже разгромлен
волнами и ногами пляжных вандалов,
а также собаками, у которых статус бездомные,
и не понимающих сути наших скандалов.
Если дождь польёт и растопчет строение,
замок уже не узнать, разбужен его негатив,
как мысли наши в окне сновидения,
паузой до утра застревает мотив.
А затем мы говорим, на века оставляя свой голос,
не зная, что отражением наши слова возвращаются,
у кого-то за ночь седыми становятся волосы,
а кто-то навсегда без улыбки прощается.
Так держать
Смерть во всём безупречна,
мысль о войне бесчеловечна,
так жить невозможно вечно,
мгновения идут бесконечно.
Не хватает глотка кислорода
для метафор и рифмы слога.
Воздух — это язык небосвода,
хор согласных и гласных Бога.
Мы мясо, облечённое в тело,
постигаем остаток жизни.
Время счастья от нас улетело
в память родной Отчизны.
Спросите у птиц и у зверей,
что для них всего ценней.
Они вам ответят хором —
жизнь, свобода, быть здоровым.
Справедливость вершит урок,
развернулось в прошлое время,
брезжит свет в конце строк,
объединяется русское племя.
Развязался Донбасский узел,
русских соединяют древние узы.
Демокрах
Огромный певчий двор,
как гулкая страна,
распространяет слухи хор,
их суть искривлена.
Движение — это потный ход
к туманам и молитве,
не усмотреть без бед исход
в бесполезной битве.
Жизнь принимает новый привкус,
лишь раз, почувствовав его,
испуг за будущее есть минус,
войдёт через дыхание своё.
Нарастает бессердечный стук,
в поэзии так много грусти,
свобода извергает железа звук,
сжимая площадь здравой сути.
Всего восемь строк,
наш взгляд на восток,
там грядущего суть
да шёлковый путь,
ещё и золотая канитель
да спокойная колыбель,
а в колыбели, как луна,
не спит живая голова,
на мир всё время смотрит.
Призрак нацизма
Призрак нацизма в Европу сползает
как форма расплаты и утраты пространства.
Демократия свой зад подставляет
дырявой сущности «американства».
С камнем за пазухой бегут негодяи,
очищение грядёт в русском сознании.
Пятая колонна строем линяет,
предательству нет нигде оправдания.
Я не хочу, чтобы рыдали письма
и на буквы снег кровавый падал.
Хочу, чтоб в небо взлетали только птицы
и жужжали пчёлы на деревьях сада.
Пальцами врозь по врагу не ударишь,
муза в состоянии оценить обстановку.
Кулак солидарности нужен, товарищ!
Наше перо заменяет винтовку!
Осмысление
Я пишу лишь себе,
касаясь пальцами знаков.
Туман живёт в темноте,
как демон дыма и лака.
Обнимая своими клубами,
он пьёт отражение своё
очень большими глотками,
поглощая сознание моё.
Каждый глоток проясняет
здесь следы игрока,
в круговерти он погибает,
в ней канкан и рука
и разряд электричества
в напряжённом изгибе,
нить, что держит звезда,
в незаконченной книге.
Я увидел, как что-то случилось
и пространство поймано в сети.
Вдохновение вдруг очутилось
и плодами хлынуло в свете.
Медные стрелы вонзились
сквозь шторки оконца,
а пасмурный день прояснился
без запаха солнца.
Листья трещали и рассыпались.
Маячил придуманный утром узор,
оцепеневшие тени друг друга касались,
в сумерках контур размечал коридор.
Зверь пережил весь ужас охоты,
город наполнился гулом, как улей,
пчёлы заполнили мёдом все соты,
мысли и рифмы заблудились в загуле.
Ничто не проходит просто и даром.
Деревья живут перспективой пня.
Особо время всегда отставало,
я надеждой коснулся тебя.
Ты научилась сливаться с ландшафтом.
Я не замечал щедроты бесконечность
и врос в диван, в объятия шкафа,
в сумме взглядов твоих только честность.
Казалось, что радость жизни стала натурой.
Действительно, в профиль летят только птицы,
и расплачиваться за это надо фигурой,
сохраняя в полёте цепь вереницы.
Шелест банкнот оценить может польза,
мы лишь градусники в отдельной точке.
Способность радовать приносит всем роза,
нас трудно представить поодиночке.
Ангелы не оставляют потомства,
поэтому они не имеют сходства.
Те, кого любишь, не умирают,
остальные в прошлом все исчезают.
Новая нищета
Чей взгляд полон вечности?
В счастье разуверившегося
или утонувшего в честности
от потех до посмешища.
Перебродило всё вместе,
сомкнулось и переплелось.
Между бессмертием и смертью
я предпочёл бы стихов гроздь.
В их творении мозги не знают покой.
Войду, если дверь запрут,
открываю строкой,
ухожу, если распахнут.
В ряду бесконечных имён хочу видеть своё.
Мы вроде богаты, когда нам выставляют счета.
Никто и никогда не постигнет всё,
просто мы новые бедняки, проще — новая нищета.
Терпение
Терпение есть врождённая черта,
воды я не боюсь, а её желаю.
Иду ко дну, то есть простая суета,
судьбы остатки в горле застревают.
В колодец холодно смотреть,
там тишины живёт громада.
Губами в лоб целуют смерть,
остывшую границу рая или ада.
Рубцы и метки остались на душе,
ушедших дней слепое отражение.
Стою один, как будто в неглиже,
и всё слабеет, замедляется движение.
Курантов бой, шумят колокола.
Их тонко слышно даже через вату.
Судьба и боль всегда меня гнала
по стрелкам рокового циферблата.
Терпение и теперь отличная черта,
чем ближе страх разлуки неизбежной,
и медленно ведёт болезни маета
к концу мучительно и нежно.
Осталось обозначить жуткой бороздой,
которую со стороны ещё не видно,
она уже вползает в дом родной,
в нём пустота, и ангелу обидно.
Свидание в тюрьме
Высохшая трава, обессилевшая от солнца —
сегодня долгожданная встреча сына с отцом,
внутри бетона, сквозь решку тюремного оконца —
далёкая, как колыбельная со счастливым концом.
Две пары глаз, погружённые в бездонном пейзаже,
ожидают ответ на вопросы. Зачем весь процесс?
Здесь, за этим дыханием, они слышат друг друга и даже
думают, что детство в них шевелится или болезнь.
Далеко-далеко — слышен, будто собачий лай.
Неужели в нас заблудилась природа?
Шелест проснувшихся птиц, шёпот вина через край
и журчащие звуки весны, словно шипение соды.
Голос живого сына перед треском пасхальных яиц,
заунывный гул невесёлых бутырских подвалов —
немота покинувших землю родственных лиц,
самых низких октав, тяжелей якорей и причалов.
Это — понятно мне одному и составило ряд предвкушений,
наша драма, точнее, катастрофа для близких людей,
совсем не забава, дурная игра и вовсе не для утешений.
Случилось, действительно мозг выходил из дверей.
Всё — на совести, всё — на слуху, просто беда
и друзья, их становится всё меньше и меньше.
Все — родные, все — гаммы и бег в никуда,
хорошо то, что всё это — только в прошедшем.
Возвращаюсь в свой подземный Вавилон.
Тишина — только железный гул коридоров.
Ушли домой облака. Что подумал Он?
После наших семейных горячих споров.
Гармония
Воля привязана к запаху лука,
к местной хате, а потому —
непогода и бесконечная скука
спать не даёт никому.
Сменить бы декорации пыла и смеха —
на чифирь и горчицу в чулках шерстяных.
Свежесть цедить бы для покоя утехи —
среди старых книг и предметов простых.
Почему прямоугольно всё — кровати, двери, карты?
Как нам горячие страсти разместить по углам?
С ума не сойти бы и всегда выигрывать в нарды —
в отсутствие любви, друзей и прочих благ.
Когда проснёшься иль не проснёшься даже,
во сне желание целовать и обнимать детей.
В сознании — смерть и жизнь, и это важно,
кто победит — тот и сильней.
Гармония есть! Три строки. Три аккорда.
Лето, зима, днём или ночью потухнет камзол.
Прочь от глаголов, в безмолвие и без эскорта —
на шею колокольчик повесь, под язык валидол.
Безысходность
В тех далёких заморских кварталах,
где засели переселенцы эпохи,
там русских корней пустота выживала,
а чужие шаги были, как колодцы, глубоки,
безысходность нашла свой приют и пропала.
Она на ощупь плелась в чужеземную глушь,
шептала в виски над угаснувшим пеплом,
жизнь разлучала меж родственных душ.
Там трава замолчала и водка — не в радость,
отражения прошлого в кружевах заблудились,
не пропала вода и погода — не в тягость,
лишь русская брань осталась на милость.
Не рождается стыд, когда всё отгорело,
когда время излечит душевную боль,
если память хранит создание тела,
значит, можно гордиться собой и судьбой.
Зима
Зима, как мрамор, — холод застывший,
на хмуром небе не порхают птицы,
снежинки, бриллиантами родившись,
покрывают лёд, и не журчит водица,
а кругом стучит, как камертон, пурга
в снежном разгуле, оставляя росписи,
чтобы зиму могла трогать рука
за стеклянные клавиши россыпи.
Воет метель в ушах и на ресницах,
оставляет озноб на кромках окна,
озябшими пальцами рисую синицу,
в декабре начинается чудо-зима.
Жизни суть
В мире немом и шумном
нам не хватает связей,
мало действий разумных —
людей в ястребином экстазе.
Как многоликому миру
объяснить, кто прав?
Зачем по всему эфиру
распространять только страх?
Надо идти ещё дальше
и подойти совсем близко,
чтобы из грязной фальши
выбрать только то, что чисто.
Разве можно жить,
чтоб ненавидеть это,
и каждый день хоронить
детей, убитых ракетой.
Надо это всё пережить,
чтоб у мира была целостность океана,
суть жизни для всех обнажить —
до трепетного благоухания.
Нечто из безумств
Каждый раз, возвращаясь домой,
не думаешь о вечности в целом
или предметах, которые всегда с тобой,
становятся частью дыхания при этом.
А потасканный свет на бумаге без чувств
и желания ещё содрогнуться фразой,
впрочем, «слово» есть нечто из безумств
и без словаря быть может маразмом.
Эти мысли о счастье с подробным пейзажем
превращаются в тесноту отражения
и пятнами зла, от которых мороз по коже,
что случается и с немотой, и с движением.
Когда солнечный луч, обозначив разрыв
между светом и явью, под немедленный шум
тесноты вызывает вдохновения порыв,
тогда слова сами заселяют весь ум.
Остров
Вот так над собственным несовершенством
задумаешься, как над анатомией писем и слов,
и спроектируешь свою жизнь на детство.
Вдруг точно понимаешь, что такое — остров.
Склонившись над всякой ползающей живностью,
или галькой, или травой, или над своей тенью,
начинаешь чувствовать, что природа всесильна
и заставляет нас к коленопреклонению.
Собрав в кулак эти мудрости вечности,
предвкушая неизбежность безумия,
в смысле слов: «почерк», «роса», «кузнечик»,
«воздух», «взгляд», «руки», «правосудие».
Материк далеко, точно где, тебе неизвестно.
Его рядом нет. Ветерок, ожидание паруса. Либо —
да, стихи и море с голосами блаженства
и что-то ещё там, в глубине называют их рыбами.
Небылица
Совсем не в Африке, где злой Бармалей,
и уж не в Персии в оливковых садах,
там, за этой школой с флюгером, аллея —
с худым скворечником, висящим на ветвях.
За чашкой кофе с растрёпанным журналом
перед пустырём в косматых проводах,
за свалкой мусора и дыма от пожара
стоит вселенская белиберда.
И вроде спит она, укрывшись тополиным пухом,
словно помолившись и сомкнув века,
растворившись, измученная чьим-то слухом,
даёт нам только цвет и запах молока.
Босфор
Я путешественник — жертва географии,
приехал сюда увидеть прошлого толк,
а так как здесь кругом эпитафии,
отсюда цивилизации двигались по меридианам на восток.
Вот кочевники делали нашествия по широтам поперёк.
Эти явления похожи на фатальные по влиянию Востока
и христианскому смирению,
достигаемые за счёт потока,
жертв истории миллиардов людей немого поглощения.
Ибо они являлись эхом бессилия,
о своём к происходящему с отвращением,
у них остались ещё губы и лицо без слов и грима,
на котором с улыбкой можно наблюдать без меры,
как на Босфоре авианосцы Третьего Рима
сквозь ворота Второго проплывают в Первый.
Осеннее
Когда осенний дождь натрёт мозоли,
не примиряя жесты и шаги,
когда блаженство растрачено до боли,
замкнув себя в равновеликие круги,
мы превратимся в оседлых постояльцев,
разнообразных по вдоль и невпопад,
как пойманных безбилетных зайцев,
нас гоняют по Европе наугад.
Наполненные блеском пустоты,
мы никогда желаний не скрывали,
то горы нас манили, то соль воды,
мы шли всегда вперёд в неведомые дали.
Везде за разговором временных жильцов,
по случаю, когда их понятна разность,
попадаешь в плен сиамских близнецов,
понимаешь: во всём живёт однообразность.
Хотя бы день прожить без повторений,
покой поймать и вдохновение многоточий,
то был бы дар и было бы спасение,
купаться в брызгах света беспокойной ночи.
Нимбы над Барнаулом
Играет колокольный перезвон
на берегу Оби в честь Нижегородской дивы,
по нищим, ушедшим на поклон
туда, к воде, где их нет уже в помине.
Воскресли звенья, своды, письмена —
внутри всепоглощающего света.
Лишённые согласных имена
парят, как птицы Ветхого Завета.
Не слышно стонов мучеников веры,
размыты временем года на стенах,
дрожит мотив и покаянные напевы
ласкают слух, его касаются несмело.
Лампады, кольца, кружева, всё — храм.
Всё — в матовом, пушистом дыме,
и колокольный звон навстречу небесам
над Барнаулом поднимает нимбы.
Жить в маске
Я обозлюсь и переведу часы и числа.
Я попрошу детей меня не покидать.
Я научу несобранные мысли
с моим предчувствием всё время совпадать.
Из вороха проклятий и упрёков
я сделаю бальзам для раненой души
и, заблудившись в мозговых проулках,
я научусь шагать, не наступая в лужи.
Я потерял значение нашей битвы
и свой архив подробных репортажей,
я поменял на дар выслушивать молитвы
и быть внимательным к тебе однажды.
Я запутался в сплетениях твоих пауз
и как юнец теряюсь перед лаской.
Я без любви жить просто отрекаюсь,
а жить в объятиях без любви, как в маске.
Мудрость
Цветы — знаки желания,
вздохи хаоса, капли вины —
смысл пчёл обитания,
укусы кладбищенской тишины.
В суровый век
дольше длится тревога,
эфир, как трек,
страшит на пороге.
Не стыдно, когда перед зеркалом плачут,
когда счастья требуют у святых,
нет предела сомнениям, их и не спрячешь
в иллюзии обещаний немых и пустых.
Дальше, чем свет.
Выше муки — терпение,
болезнь по часам, как обед,
в ожидании прозрения.
Нет пределов в гурьбе
и белью, пеленавшему жизни.
Нет пределов любой ворожбе —
есть надрывы и грыжи.
Зрелость — хромота на ходулях,
замученных дней неуклюжий огонь,
сидячий образ диванов и стульев,
сиротская бронь и головная боль.
Это — когда, припадая к ребёнку,
пьют, как причастие, признаки жизни.
Это — когда разбитость спросонок
от снов, закрутивших вычурно сызнова.
Слёзы блаженства в наследственной комнате,
вид из окна на тот свет, как наследие,
звонки, свидания, пустые хлопоты,
осторожность во всём — на тысячелетие.
Всадник
Медный всадник — одинокий, холодный,
его ленты и перья лишены глагола,
конь его головаст и безродный —
из самой бездны и степей монгола.
Остолбеневший в ознобе дыхания,
он ищет место для верфи веками,
всё бледнее в деревнях страдания,
а чудеса расплываются сами.
Взгляд телесный, застывший в отливе,
выше туманов и муторных странствий,
наблюдает рыбаков на льдине залива.
Печальна зима, но всадник прекрасен.
Провинция
Великомученица трав и суеверий,
красивая провинция Алтай.
Ты важность взволновать умела,
я родиной считаю этот край.
Седую пряничную старость,
ты приютила всех, кто вас любил.
Разлука, бедность, в нас терзаясь,
теряла мужество и пыл.
Долготерпение мальчиков твоих —
и плач сестёр, душевный хор.
Я слышу и шепчу молитвы,
а в письма запираю вздор.
Твой бал — безмолвие степей,
в благодарность нянчившим надежду,
нет для меня мест дороже и родней,
навек крестообразных и безгрешных.
Квартира-призрак номер 51
За её окнами друзья мои,
царит божественная кутерьма.
Здесь всё непоправимо и —
нет там никакого Рождества.
А в комнатах живут скитания,
случайные и важные, а где-то
от них не уберечься, но при желании
там можно появиться и посмертно.
Впрочем, здесь — приют,
не тревожат чужие.
Их за слабость тут не бьют —
у памяти углы ещё живые.
Забытьё — лишь шалость провидения,
оно также не маячит из окна.
Здесь приютилось всепрощение —
безвременно, безответно, навсегда.
В застенках
Терпят свой век особняком,
там, где не кланяются и дразнятся,
существуют и обедают со сквозняком,
пятясь в будущее, как каракатицы.
Краденое время без молитв и смуты
потерялось в роскошной беде,
двигаясь по этапам хаотичных маршрутов,
закреплённых приговором в суде.
Из-за оград посыльной интригой
сыплются передачи на суматошный кон.
Дотошно проверенные надзорной фигой —
насмерть скреплённые тюремным замком.
Не дремлют только «козлы-полотёры»,
до блеска драящие низложенную скорбь.
Срывают верёвки дорожных коридоров —
кровеносную сеть, арестантский горб.
Кто-то влюбляется в мышь от безнадёжности ласки,
хлебая баланду, переливая чифирь,
там стыд теряет все цвета окраски,
а носки стирают до дыр.
Лучше на воле волком выть
и ждать, когда вымученная мечта
руку протянет, а может быть,
покроется счастьем она.
Сонет
Своей рукой из вещей изымаю мысли,
строки, как трещины в их очертаниях,
излагают суть скомканной жизни,
одна за другой убивают молчание.
Чужие грехи фантастическим грузом
в печаль обращают лица знакомых,
мои метафоры, как зимний запах арбуза,
мотаются вихрем по летнему дому.
Любопытство к пространству и женщине
лишает сна и даже рассудка,
надежда найти свою главную истину
влияет на исправление линии судеб.
Но где-то влюбляются и умирают
и без поцелуев жизнь доживают.
Поэт
Он тот, кто мысли рифмой свяжет,
из тех поэтов, кто не будет врать.
Он тот, кто не лукавя, прямо скажет,
и это будет сложно не понять.
Он не устал творить и говорить о том,
что добрый он, но добра не видел.
Он там всегда, где есть свободный дом,
и духом он не пал, а веру не обидел.
В шалмане
Дорогого стоит дом скитальца,
где в скрытой нише сердце старца.
Здесь тени следят за беспорядком,
тут муза кроется в тетрадке —
а зеркала слепы и капризны капли,
там наказание не спит, как цапля.
Здесь страхи выползают из бумаги
и бродит хмель в свинцовой фляге.
Вот завсегда накрыт для гостя стол,
а на углах — огранки бывших слов.
Здесь всё — азартная игра,
а свет повержен и святы шулера.
Палата №
Свет пронзил веки, дрогнул глаз,
взмахнуть крылом невозможно стало,
здесь такое бывает каждый раз,
когда тебя сжимают белые покрывала.
Совы гонят бессонницу поутру в чуланы,
там, как ящик без оконца,
небо в порезах острыми углами,
как губка, впитывает солнце.
Каждому мученику по глотку боли,
боль не любит смех и красный цвет.
Доктор, покажи гвоздику, что ли,
или дай таблетку на тот свет.
Бред от формалина и чудятся рыбы.
Головы тяжёлые — в мозгах содом.
Доктор, вы заказали нам гробы?
Всё вокруг босое — бегом да кувырком.
Сёстры
Акварельные сёстры Лариса, Наташа —
похожи на день и ночь разного цвета.
Одна — январская стужа, другая — осенняя птаха,
две разные стороны одной монеты.
В расчерченном хаосе дня
они образуют стаю,
их дочери и сыновья
от их надзора страдают.
Им преданные во всём мужья,
в артерии кровь накачивая,
ждут выстрела того ружья,
бесконечно на стене висящего.
Нет в мире такого примуса,
чтобы вечно горел пыхтя,
как нет верней стойких «фрибусов»,
нервы струн до предела крутя.
Дрожь тишины
Был скандал. Теперь тишина
и дверями уже не хлопают,
они устали, а бокалы вина
больше не всхлипывают.
Была другая тишина,
руки ласкавшие, не смевшие ударить,
запомнили, как она стройна,
и до оргазма могли её позабавить.
Опять тишина —
на вокзалах и в письмах, в их судьбах.
Такая вновь тишина!
Что делать? Дальше что будет?
Пусть пока — тишина.
В раскрасневшемся абажуре
ещё что-то тлеет, кипит сполна
и пытается разбудить фигуры.
Но фигуры без сил — напрасно, нет слов.
На дворе закончился дождь.
Любовь не выходит из стихов,
а тишина переходит в дрожь.
Глаза
Глаза, ласковые собеседники,
два свидетеля отболевшей беды,
хранители памяти, её наследники —
целовавшие солнца следы.
Они — покой, нет озноба от исповеди,
ночь скрывает все тайны взгляда —
они поглотители стихов исподволь,
в них таится призрак обряда.
Смертельных огрех предвестники —
глаза, я полностью доверился вам,
но дозорный расплаты кудесник
приложил уже палец к губам.
В Венеции
Человек есть то, на что он смотрит.
Венеция встречает вас гондолами,
тучи голубей с альбатросами
парят над изумрудными волнами.
Зеркала потускнели от увиденного,
они отражают анонимность идей,
вторящих в мутной воде обыденное,
отражение веков и великих людей.
Здешние frontone напоминают изголовье,
торчащее из незастеленных постелей.
Архитектура — муза, плотское безмолвие.
В этом городе просыпаешься под звон
бесчисленных колоколов, как в облаках,
позвякивает на серебряном подносе он,
гигантский чайный сервиз на небесах.
Распахиваешь окно, и комната утопает
в запахе кофе и дымке сырого кислорода.
Этот город для глаз, и взгляд блуждает
по каменным кружевам и лепнинам города.
Капители, фронтоны, ангелы и херувимы
создают ритм и оттенки местных фасадов.
Красота такая, что обалдевают все умы
от его палаццо и поверхности каскадов.
Жизнь ослепла
Неважно, где проходит жизнь иных,
в другой стране, на острове, в кибитке,
вокруг есть вещи, и они в избытке,
с претензией занять места родных.
Ещё животные, растения и птицы,
которые хотят всё время жрать,
или просто испить глоток водицы,
от этого уж точно не сбежать.
Человек есть животное, но в костюме,
может думать и что-то творит,
любит пить, но вино или ром в изюме,
ну, конечно, он мыслит и говорит.
Бесспорно, его трезвая голова
издаёт музыкальные и другие звуки,
повторяет испиленные слова,
когда жестикулируют нервно руки.
Для кого и зачем он жил и живёт!
Судьба есть мысли, записаны в тетрадку,
зачёркнутый абзац, где память врёт,
там всё разложено по своему порядку.
Всегда придётся куда-то возвращаться,
для странника обычный такой путь,
и там, где унижения могут ощущаться,
желательно то место обогнуть.
Апофеоз движения — сам Бог!
Нам не познать, куда вселенная стремится,
зато понятна единица речи слог,
ведь с ним мы можем мыслей поделиться.
Бывали дни, и я переживал,
когда-то счастье на руках носил,
взамен открыл свой Божий дар,
теперь стихи — источник моих сил.
Любовь исчезла, и нет уже страданий,
мечта ослепла от блеска желаний,
но жизнь не деньги, она просто живая,
а смысл жить сильней, чем вещь пустая.
В деревне Лепешки
На восходе ходили босиком,
роса была видна.
Ныряли в речку голяком
с похмелья, с бодуна.
Встречали утренний рассвет
и с поцелуем в губы
глотали дым от сигарет,
стучали зубы.
Как беззаботно и легко
промчались годы,
и так засела глубоко
память природы.
Другу моему
Друг мой, старея лицом,
поселись в деревне.
Там, выделяясь умом,
не думай о какой-то царевне.
Рядом речка будет рябить,
а земля вся в морщинах,
будешь женщин разных любить,
там есть недостаток в мужчинах.
Знаешь, лучше стареть там,
где природа маячит
и, приняв сотку грамм,
внешность уже ничего не значит.
Даже проживая отдельной,
деревенской жизнью,
ощутишь нательный
крестик ближе.
Тогда поймёшь, что это для неё.
Бог даст побороть в тебе унылость,
и ты забудешь всё,
что с тобой случилось.
И я к тебе непременно приеду,
поклонюсь земле,
обретшей над нами победу
в нашей жизненной суете.
День рождения
Воздух живёт той жизнью,
которой нам не дано.
И мы без укоризны
глядим на неё в окно.
В той голубизне замечаем
кровлю домов, пейзаж,
а также порой скучаем,
получая от солнца массаж.
В бесконечном обороте желаний:
достичь, получить, не болеть,
используем свой опыт познаний,
чтобы жизнь, как свечу, дожечь.
Что может быть родней, чем голос
последних слов, что сказала мама?
Время фиксирует Хронос,
нас в нём бесконечно мало!
У каждого свой день рождения,
отсчёт с того начала,
когда с благословения
нас создавала мама!
Свою годовщину отметим
и нальём в бокалы вина!
Пусть солнце для нас ещё светит
и воздух пьянит сполна!
Тост
Зажжём семь свечей
и нальём семь капель.
Поцелуем детей
и унесём в колыбель.
Обнимем родных
и улыбнёмся друзьям.
Помянем иных,
пусть глоток будет пьян.
Откроем шампанское
и душу своим.
Все желания дамские
в этот день сотворим!
Жизнь — праздник души
Да здравствует нормальная температура!
На десять градусов ниже тела.
Пусть навсегда утихнет буря
эмоций, стрессов и всего, что надоело.
Слава климату, который в радость,
и любому северу, который на юге.
Всем по кляпу, говорящим гадость,
и судье, и прокурору, и даже супруге.
Попутного ветра мыслям, рифмам и птицам.
Пусть луна, а не прожектор, освещает дорогу,
навстречу улыбкам и серьёзным лицам,
души умерших пусть попадают к Богу.
Я помолюсь за всех детей в колыбелях
и за будущих мам вслух помолюсь.
За больных в больничных постелях
и за погибших в боях поклонюсь.
Пусть память свечей заполнит пространство
и души ушедших свет озарит.
А память людей станет в жизни убранством
за то, что живой сможет жизнь зародить.
Тогда алфавиты всех языков человека
Установят праздник жизни 21-го века.
АФОРИЗМЫ
*
В чёрном небе, в звёздной пыли
черта отделяла мечту от смерти,
и розы краснели вдоль всего пути,
по нему гнал нас жизненный ветер.
*
Лишь лжец нам истину несёт,
и только праведник глядит лукаво,
осёл прекрасней всех поёт,
лишь тот, кто любит, мыслит здраво.
*
Со светлым будущим проблемы.
Придётся славным прошлым жить,
раз геи так парады любят,
то шли бы в армию служить.
*
Мы выбирали слуг народа,
теперь мы служим их судьбе.
В народ входили депутаты
лишь только по большой нужде.
*
Как хороша свобода слова,
поговорили — разошлись,
видать, он очень сексуальный,
его все трахают всю жизнь!
*
Идёт всё к лучшему — поверим,
но мерзопакостным путём.
Кому заняться больше нечем,
пусть утром вкалывать идёт.
*
Всю боль, страдания и муку
вложил во фразу «твою мать».
Так повелось: рождённый ползать
всем объясняет, как летать.
*
Вот и пересеклись пути добра и зла,
земля дрожала, и чернели небеса,
чума из преисподних медленно ползла,
инсульт культуры настигала полоса.
*
На треть объём моих стихов —
из внешних импульсов любви.
Ещё на треть из сладких снов,
всё остальное — глубина души.
*
Я смотрю в замерзшее окно,
за ним не вижу конца начало.
Жаль, что иссякло либидо,
ещё бы ты детей рожала.
*
Старость смотрит, сожалея, в зеркала,
там усталость жизни хлещет через край,
последний раз взметнутся два крыла
и унесут души остаток в рай!
*
Я вижу, как ты можешь ненавидеть,
и слышу ненависть в твоей душе.
Без веры трудно жить и только видеть
лишь одиночество в себе.
*
Уже нет сил тревожить время,
пора исчезнуть навсегда,
тогда не будет мучить бремя
и пухом станет мне земля!
*
Когда-нибудь придётся возвращаться
домой, к родительским могилам
и в тихом шуме кладбищ попрощаться
на всякий случай. Бессмертие — едино!
*
Я брёл по улочкам, свободой томим,
на Marianplaz, по сторонам глазея,
вдруг на углу услышал Родины гимн.
Музыкант был явно с похмелья.
*
Так хочется сломать кровать
от пульса бешеных движений
и долго продолжать стонать,
качаясь в раздолье наслаждений!
*
Деревья шелестят аллюзией души,
если долго быть рядом с женщиной,
то обретёшь её точку обзора на жизнь,
правда, из окна её спальни, конечно.
*
Лишь слогу русскому дано величие.
Какой ещё язык искусно может сочетать
гармонию любви и перепевов птичьих,
красиво и созвучно описать!
*
Жизнь напоминает ступени —
40 вверх, потом 40 вниз.
Можно оступиться мгновенно,
страх смерти завершает жизнь.
*
Имперская любовь Родину ведёт к удаче,
невзирая на затянувшуюся супервласть,
она говорит с позиции силы, и никак иначе,
сохраняя любовь Отчизны и страсть.
*
Пусть кружит снег в мороз шершавый,
в праздник Рождества и ночь святыни,
наше величие растёт с величием державы
и остаётся верой в веках и поныне.
*
Нет на войне ничьих побед,
защитник тот, кому не враг,
противник тот, кому не вред
тебя за грош столкнуть в овраг.
*
Что мне отныне не суметь?
Какая жизнь — такая смерть!
Я взвесил всё, и стоит рассудить:
бесцельно жить — не стоит жить.
*
Я буду с твоим фото спать
и целовать свою ладонь.
В оргазме будем мы стонать
и разведём в душе огонь!
*
Завял цветок, поникнув головой,
не смог раздвинуть лепестки в тот день,
узнав о тайне измены роковой,
он стал похож на призрачную тень.
*
Я есть строки, исписанные мысли,
без обложки начертанный роман,
в нём слова и чувства, что прокисли,
и мечта, зашедшая в туман.
*
Я, как воплощение «гудбая» —
твой взгляд пронзительный насквозь,
все помыслы твои не понимая,
вновь продолжаю расстёгиваться врозь.
*
Порядочными оставаться очень трудно,
если в кармане нет ни гроша.
Мы похожи на мешок, в котором пусто,
даже если чистая душа.
*
Мы братья, не из особых персон,
и, когда встречаемся лично,
мы виски пьём почти в унисон
и чувствуем себя гармонично.
*
Я знаю, как музыканты на улицах Мюнхена
натирают на пальцах мозоли
не от любви к искусству и музыке,
а от доступности к насущности воли.
*
Стремясь к серебру подчас,
как стремление выбраться на сушу,
весёлым становишься в тот час,
когда невольно передразниваешь душу.
*
Любовники, стремящиеся войти друг в друга,
в одном шаге, чтобы остаться там навсегда.
Шествуют, не принимая значимость супруга,
что обманом можно насладиться допьяна.
*
Судьбу за подол не удержать.
Любовь прекратится, и не смогут лежать
рядом и подле, в обнимку, друг в друге
несовместимые во всём супруги.
*
Её любимые часы со звуком «бом»
фиксировали пульс любви, свой стук творя.
Разбилась жизнь на части, и прервался звон.
Любви надежда перебралась за моря.
*
Уже и ветер не доносит звука.
Чужим — наука, а близким — мука.
Запрягай коня в хвост и в гриву!
Да спасай себя, быть бы живу.
*
Военные похожи на смерть,
увешанную пёстрыми тряпками.
Их приказы невозможно терпеть,
когда носки заменяют портянками.
*
Первая любовь дана от Бога,
и в памяти она без удаления,
мы вместе с ней до эпилога
по всей судьбе ведём общение.
*
Работа на панели
от угла и до угла
формирует картели
раздевшихся догола.
*
Шаг за шагом меняются лица.
Жизнь летит, и не остановиться,
шелестя, мелькают страницы.
Вот такая жизнь — вереница.
*
Я просыпаюсь с глубокого похмелья,
Я в бреду пою и жадно, долго пью,
Я впадаю в несравненное забвение,
Я не люблю свободу не свою.
*
На небе печально плывут облака.
На кусочки разлетелось зеркало счастья.
И не дрожит на нервах строка,
и надежда ждёт своего сладострастия.
*
Сколько покинутых домов меня вспоминают сном?
Сколько диванов, шкафов пережили переездов погром?
Сколько памяти вместилось в фотоальбом?
Столько мест сохранили для призрака моего свой дом.
*
Город, мы старимся вместе,
но не стареют мечты.
Лишь каждый год на одном и том же месте
снег белит тебя и мои виски.
*
Он соображал лучше, чем другие, что ли,
ибо думал он снаружи и как бы изнутри.
В нём мысли жили против его воли,
они закрадывались в него, минуя дни.
*
Он и она,
рюмка вина.
Друг в друге до дна,
насладились сполна.
*
Любовь, как кружка чая, выпита до дна.
Уже не замечаешь, что можешь жить одна.
Не помнишь поцелуя последних губ во мгле,
так долго ты не сможешь любить наедине.
*
Слова на устах, правда в глазах,
любовь на губах, мысли в мозгах,
мечты в облаках, обожанье впотьмах,
после жизни — прах и память на венках.
*
Между ног цветы кладём для своих утех,
и каждый раз желанием дышит плоть,
рефлекс накладывает грех на грех,
пах брызгами любви творит любовь.
*
Пусть суровое время попробует одолеть
безмерной любви монолитную твердь.
Без груды слов и лишних фраз,
двух пар ладоней и влюблённых глаз.
*
Любви всегда печаль известна.
Влюблённые в любовь не ощущают бездну.
Их аура поёт, цветёт, чудесна.
Пока любовь жива, их чувства не исчезнут.
*
Каждый из нас прост и наивен,
нам защитник не нужен и судья противен.
Мы заплатили за всё и не взяли сдачи.
Мы за детский смех будем жить иначе.
*
Наш пульс слиянием окрылён,
тебя со мной, огня с огнём.
Нас ждут прекрасные мгновения,
нас берегут любви порыв, терпение.
*
Так муторно при нудной боли в почках,
могу лечиться только матовой водой.
Не высказать истомы в своих строчках,
и только сон мне гарантирует покой.
*
Бесконечный шум улиц и проводов,
в рокоте мопедов город пропал.
Толпы нанюхавшихся пацанов
будоражат чудачеством каждый квартал.
*
Так прощай же, мой дом и берег с обрывом.
До свидания, море и ветер с песком.
«Лейтрайот», закат с полуночным приливом.
Я не скоро к вам прибегу босиком.
*
И постели постланы были,
почему-то рано ушли.
Просто друг друга полюбить позабыли,
долго искали ключи, но не нашли.
*
Я влюблён в твои русые волосы.
Возраст вершит над ними своё колдовство.
Осень расплела их в лохматые просеки,
там скрыта соната любви в твоё естество.
*
В расцвете лет нуждаемся в тоске,
из прошлой жизни черпая беспокойства.
От этого здоровье висит на волоске,
для будущего нет зарядного устройства.
*
Весь облик склепа на виду,
Я, мрак глазами поглощая,
на белом свете, как в аду,
и днём и ночью выживаю.
*
При запахе греха слова теряют смысл.
Желания старика не истощают сил,
и всё доступнее мерещатся девицы,
но водка слаще, побеждает желание напиться.
*
Глупо себя искать досель
и надеяться на встречу с Творцом.
Жизнь похожа на длинный тоннель —
между началом и твоим концом.
*
В своей жизни купола
окропил я золотом.
Пусть звонят колокола,
поют набатным голосом.
*
Во сне ко мне пришло видение,
в волшебстве зеркал мелькая всё ясней,
я улетел к любви в небесное мгновение,
на крыльях счастья появился к ней.
*
Не знаем мы, как смерть нежна
и сколько ей любви недоставало,
но как ласкает сознание тишина
в пределах тюремного подвала,
когда доказана невинности вина.
*
Я свободен,
но в пределах только сна.
Я голодный
для любви и для вина.
*
Зацелованные твои следы,
ласка глаз в гостях заблудилась.
Затянулся период беды,
в напряжении держит далёкую близость.
*
Не тереби мне больше душу!
Ты — совсем не полдень мира,
и не тряси меня как грушу,
выпей лучше эликсира.
*
Сегодня день такой:
есть рюмка на столе,
но нет тебя со мной,
приходишь ты во сне.
*
Война нашла свой приют и ослепла,
раскатала свои влажные губы.
Шепчет заговором и посыпает пеплом,
играя в смерть и разлуки, не идёт на убыль.
*
Праздник влюблённых — смешливый мошенник.
Глаза твои — полные чаши лазури.
Я — твой несовместимый пленник,
сумеречный, как киндзмараули.
*
Мне не забыть любви прикосновений
и нежный трепет детских изречений,
сладострастный крик твоих мгновений,
от трения судьбы взаимных искушений.
*
Смерть перед смертью
косой косила.
Хриплой местью
злобно голосила.
*
Наказывать мы не имеем права,
если кто и виноват, забудь и прости.
Вы поймёте: ненависть не отрава,
прощать — это счастье, с этим и живи.
*
Ещё неведом новый век.
Луна, как голова на фоне неба,
на чёрной бездне звёздный человек
шагает, не оставляя следа.
*
Зло проснулось и заселило Европу.
Интернет — исчадие сатанизма,
если не лижешь чью-то попу,
значит, ставишь кому-то клизму.
*
Мировая поэзия. Том 5. ISBN 9785006210097
© Copyright: Михаил Меклер, 2024
Свидетельство о публикации №124010501926
Свидетельство о публикации №124010501926
Рецензии