Омары на ужин

- Если вам скажут что смертная казнь это плохо – не верьте! Это замечательно! Это поучительно! Это назидательно! Нужно казнить! Обязательно нужно! Чтобы потом кто ни будь другой ни-ни! Ни пальцем, ни железкой, ни кирпичом. Никого! Вы слышите? Чтобы процветало такое общество дальше. Развивалось, как ему там полагается! Вширь, и вверх! И чтобы эволюция и социальная, и, если будет на то воля Господа нашего Иисуса, техническая как там из телевизора говорят. Должна она быть! Просто должна!

- А для этого должны быть примеры. Назидательные примеры скажу я вам. А, то как же? Кто с пистолетом. Кто с водопроводной трубой. Кто с разбитым горлышком от бутылки. И все норовят в живот или по голове. Или того еще хуже – сначала в живот или по голове, а потом на куски и в унитаз.

- Ужас! Вот оно и назидание! Пусть смотрят! И смотреть должны все и чтобы глаза никто не закрывал. Но ведь каждому спички не вставишь. Вот ведь незадача. Значит надо, чтобы интересно было. Чтобы красиво. Чтобы все как у людей. Вот, например, врач - очень нужная фигура.

- Он должен в халате стоять в белом и накрахмаленной сорочке тоже белой. А галстук, разумеется, у него должен быть темный. Все-таки не на каруселях кататься пришел. И умный должен быть врач. Со своими приборчиками разными с фонариками со стетоскопами. Подойдет он когда уже все закончится, оттянет веко и посветит туда фонариком. И нельзя чтобы зрачок сузился – это будет означать, что жив пациент. Тьфу! Приговоренный! А так нельзя. Просто нельзя и все!

- Он сначала в один глаз смотрит потом в другой. Потом своим стеклышком за ребрами человека слушает. Не бьется ли сердце? Но и это еще не все. Он приборчиком мозг еще должен выслушать. Хороший прибор. Много у него кнопочек и лампочек. А один большой зеленый экран всем показывает - есть в этой черепной коробке ум или нет. Если ума нет. То, есть умер человек – так линия будет длинной и ровной и ничего в ней не измениться. А вот если на ней изломы появятся, или впадины какие – это уже плохо. Это значит, что не убили человека, как ни старались. А это нельзя. Как же так? И суды были, и письма были и целых двенадцать присяжных по косточкам его разобрали и посчитали что смертная казнь ему – самое, что ни на есть благо! Нельзя, чтобы все насмарку. Нельзя. Нужно, чтобы все было красиво, пристойно, торжественно.

-А еще нужно, чтобы этот преступник в грехах своих покаялся, а если покается, так говорят – и в рай можно попасть. Ведь как в святом писании читается – «Мне греховодница в раскаянии главнее мытаря честного и люблю ее больше всех». Может быть, и переврал, конечно, но смысл точно передаю.

- А для покаяния капеллан нужен. Без него же нельзя. И не тот, что стоит сейчас в уголочке святую книгу в руках жмет, аж костяшки на пальцах белеют. Нет не такой. По матерее. У этого даже живота нет. Сухой как щепка. Будто его голодом морили целый месяц. И голос, у него, тоненький совсем. Не услышит его Господь Всемогущий. Ох, не услышит. Да и костюмчик у него из простого сукна.

- Хорошо, что воротничок чистый, белый. Брюки отглажены и в глазах блеск имеется. Хоть это хорошо, а то совсем неказистый капелланишка, совсем.

- Хотя, это после его надо мной блеяния у меня хвост расти начал, и рога. К кому он там взывал – мне вот совсем не понять. Да и ладно еще рога. Парикмахеры спилили, да и все. Вот с хвостом – незадача. Хоть и мал, а не присесть, ни прилечь – мешается. Но – пристарался. Набок сижу – так этому хвосту не больно, да и «тьфу» на этого капелланишку. От, него все равно никакого толку.

- Ну, вот кто мне скажет – есть толк от его бумажек, что он в книжицу переплел и целует по сто раз в день? Ни мне не понять – никому не понять. Ну, раз хочется ему – пусть целует. Совсем его это дело.

- А вот палач хорош. Правда. Большой толстый. В плечах, что я навытяжку. На голову выше. Нет! Пожалуй, даже на две! Силищи немереной вовсе. Но тоже одет пристойно. Форма на нем синяя.

- Вот почему она синяя действительно не знаю. Раньше, говорят, серая была и фуражка коричневая, а теперь все синее и рубашка и брюки и фуражка. Фуражка особенно хороша. С большой золотой кокардой.

- Вон он в закутке своем стоит. Серьезный. Как ему и полагается. Нельзя ему на работе улыбаться. Момент очень торжественный. Не канкан танцуют. Человека жизни лишают. Преступника казнят, а, я вот самый, что ни на есть преступник. Что-то подписал не то.

- Ну, правильно! Мне уже все и все объяснили – за это смерть всем в назидание и урок! Ну, про уроки мне не интересно. Я про палача.

- У него и ключик от щита есть. Тоже большой и тоже красивый. Он его в ящичке деревянном принес. Старый ящичек. Дорогой. Из красного дерева – думаю. И отполирован очень хорошо. Там тот ключик и обитается. Этим ключиком открывается щит.

- Вот он висит на стене. Огромный. От пола до потолка. За дверцей большие рукоятки. Их надо вниз опустить. Сильно. Так чтобы контакты замкнулись. Они внизу. Тоже блестящие красивые. Он их опустит и потом еще нужно будет на две кнопки нажать. Одна синяя друга красная. Не знаю, почему так. Придумали, значит, должно быть. И ничего тут не поделаешь.

- Но не только этот красавчик будет смотреть, как человека казнят. Перед стульчиком железным стекло. Толстое стекло. А за ним еще десять человек.

- Разные. Я про них рассказывать не буду. Не хочу просто. Не интересные все, какие то. Квелые. Чахлые. Глаза блестят. Руки трясутся. А с чего спрашивается? Суд приговорил. Капеллан грехи отпустил. Палач на кнопки нажмет. А врач проверит. Все как на железной дороге. Минута в минуту. Ни раньше, ни позже. Да, и не землетрясение, в конце концов!

- Все чинно, благородно. Чего, спрашивается, бояться? Но не это главное.

- Главное то, что у этого всего еще повар имеется. Его, конечно, тут нет. Он свои деликатесы в другом месте готовит. Но недалеко, конечно. Рядом. Так, чтобы можно было заказанное прямо сюда принести.

- Я вот омаров заказал. Это раки такие огромные. Всю жизнь мечтал омаров попробовать. Говорят, что у него клешни и живот едят. И штука такая ни много ни мало пять сотен стоит.

- Его, омара этого из южного моря самолетом везут. Потом с приправами готовят, а потом его уже я есть буду.

- Вот охранник смотрит, как я его ем. Завидно ему. Знаю что завидно! Никогда он половину своего жалования на такую роскошь не отдаст. У него жена. Детишек по лавкам семеро. Нет. Не отдаст. И то, что от меня останется тоже есть не будет. Даже, если захочет – все равно не будет. Гордый.

- А я ему все равно ничего не оставлю. Пусть думает, что мне кажется, что он за мной подъедать будет. Пусть думает, что я жадный. Что мне омара этого жалко. А мне его не жалко! Надоели мне омары! Меня от них уже с души воротит!

- Курятина с рыбой вперемешку вот, что такое омары!

- Я эту гадость уже в седьмой раз ем, а этот придурок каждый раз на меня смотрит и думает, что они мне нравятся!

- Да, просто в тюремном меню перед казнью на электрическом стуле ничего другого дороже нет!