Война и мир. гл. 2-5-5б, 2-5-5в и 2-5-6а

2-5-5б

В альбоме том, в другом же месте
Гробницу он изобразил,
И надпись вот под ней поме;стил,
Всех чувств восторг Жюли сразил:

«Нам наша смерть и есть спасенье,
Она спокойная всегда,
Но от страданий нет терпенья,
Убежища нужны когда».

Сразил он наповал подругу,
В ответ лишь молвила слова,
Из книги, взятые для друга,
Ему звучащи(е), как хвальба:
«Есть что-то бесконечно
Обворожительное в улыбке
Меланхолии»!

И далее:
«В тени есть этот лучик света,
Печаль с отчаяньем храня,
Луч утешенья от запрета
Нам дарит этот свет всегда».

Ответ Бориса был в стихах:
«Любая пища вместе с ядом
Губительна нам для души,
А ты, где мое счастье рядом,
О, меланхолия, ко мне приди;

Приди и утеши все муки,
Развей уединенья мрак,
Быть вместе — сладостные звуки,
Вонзи в возможный наш очаг».

Жюли на арфе для Бориса,
Ноктюрны, где живёт печаль,
Играла с долей интереса,
В душе, застрявшая, как сталь.

Борис читал вслух «Бедну(ю) Лизу»,
С волненьем, с возбужденьем чувств,
Тем самым «открывая визу»,
Что он к ней чувствами не пуст.

Борису в помощь в дом невесты
Уже включилась даже мать,
Подруги стали мамы вместе,
Успеха делу чтоб придать.

Небескорыстна эта дружба,
Ей надо было всё узнать,
Что за приданое ей нужно,
Что за Жюли им могут дать.

Достойные невесты дары
Даны в приданое Жюли,
Ей заменяющие чары,
И красоту ей, как жены.

В нём оба пензенских именья,
Нижегородские леса,
И мать по воле проведенья,
И с нежным чувством умиленья
Расточала голоса.

— Ах, как прелестна ваша дочка,
Борис всё хвалит весь ваш дом,
Семьи достойная, как почка,
Восполнить род семьи потом.

Всё время, напевая сыну:
— Я привязалась так к Жюли,
Мне — дочь, я вижу всю картину,
 Тебе — невеста для любви.

И как её мне жалко маму,
Она там, в Пензе всё одна,
Я помогать с Жюли вам стану,
Маман Жюли — уже стара.

Смеялся кротко над мамашей,
С простою хитростью её,
Считая все именья — наши,
С ней предстоящее житьё.

Жюли давно ждала момента,
Как «обожатель» сей, Борис,
Отбросив мелочь сантиментов,
Добьётся в чувствах перевес.

Принять готова предложенье;
Но, сознавая женский вид,
Питал, возможно, отвращенье,
Ей, тайно нанося обид.

Его пугало состоянье,
Отречься в жизни от любви,
(В ней даже нет и обаянья,
А он — с мужским всем обладаньем),
Зачем смешение крови?

Теряет попросту он время,
Там пропадая каждый день,
Но каждый день висело бремя,
С себя всех чувств «отбросить тень».

Он всё откладывал на завтра,
Но, глядя на весь женский лик,
Влезала в душу снова травма,
Душе противен весь обли;к.

Но мысль о бедности их рода,
И в нём богатство возродить,
Им двигала на поиск «брода»:
Себя ей просто предложить.

Она всё понимала тоже,
Потуги отпрыска князей,
Как говорится «лезть из кожи»,
Иметь богатство вместе с ней.

Её сверлила мысль всё время,
Она противна же ему,
Богатство скрасит это бремя,
Коль дань отдаст он лишь уму.

Но тотчас самообольщенье,
Что он застенчив от любви,
Ей доставляло утешенье:
Что — быть смешению крови!

2-5-5в

Ей надоело ожиданье
И раздраженье брало верх,
Когда богатством обладанье
Заставит взять «на душу грех».

Ей сделать, всё же, предложенье,
Ведь ей уже — под тридцать лет,
Другое изыскать решенье,
Уйти от одиноких бед.

Кончался отпуск у Бориса,
А он застенчив также был,
В противовес его каприза,
Другой поклонник вдруг ожил.

Такой же, как и он, искатель,
Богатых, выгодных невест,
Небезызвестный прожигатель,
Богатый ищущий насест.

В гостиной «старческой» невесты,
Повеса, хлыщ, тот Анатоль,
Пытается занять то место,
Нанося Борису боль.
 
Жюли, оставив меланхолию,
Вдруг стала очень весела,
И всё вниманье к Анатолию
Невесты чувства отдала.

Тогда сказала мама сыну:
— Соперник преградил весь путь,
Я всю заметила картину:
Ты, сын, намерился уснуть!

Остаться в дураках и даром
Весь потерять и месяц, труд,
С меланхолическим угаром,
Когда уже «съел соли пуд».

Но видеть все её именья
В руках пройдохи, игрока,
Ему что, не хватало рвенья
И он валяет дурака;

Когда плывёт богатство в руки,
Сбывается его мечта,
Сказать лишь «да», и — прочь все муки,
Простить не сможет никогда!

Приехал с твёрдым намереньем
Стать мужем, наконец, Жюли,
В словах признаться, к сожаленью,
Что долго чувства так росли.

С беспечным и весёлым видом
Подруга встретила его,
Не придавая вид обидам,
Как будто не было всего:

Наедине бесед интимных,
Балов, обедов, вечеров,
И расставаний вновь обидных:
Ещё как будто не готов.

Она поведала Борису,
Как весело прошёл весь бал,
И в пику, как его капризу,
Курагин с нею танцевал…

Забыв о цели он приезда,
Ей говорить лишь о любви;
Она: «Когда ваш день отъезда,
Дела ли все свершили вы»?

В ответ хотел сказать ей колкость,
Но он, опомнившийся, вдруг,
Как дипломат, явил всю ловкость,
Сломить всю гордость у подруг.

Но, не достигнув нужной цели
И даром растеряв весь труд,
Вновь с пораженьем в женском деле,
Его нигде и не поймут;

Остановился на полречи,
И, к долу опустив глаза,
«Убить противника картечью,
Последним средством, как гроза;

Но, чтоб ему совсем не видеть
Уже столь гневного лица,
И вновь её бы не обидеть,
Не ждать позорного конца»;

Он молвил тихо и спокойно:
— Пришёл, однако, не за тем,
Мне будет вечно очень больно,
Уже рассориться совсем…

Он стать намеривался нежным,
Но, встретив вдруг такой вопрос,
Он раздражён и стал, как прежним,
Как для любви он не дорос.

О женском он непостоянстве,
Сказал: «Как женщины легко,
Как будто в состоянье пьянства,
Всю грусть на радость их лицо;

Своё меняют настроенье,
Всегда лишь только от того,
Кто с кем, какое увлеченье,
Для танца предпочла кого.

Звучали словно оскорбленье
Бориса дерзкие слова,
Её же дерзкое в том мненье
Звучало: «Я во всём права».

— Для нас нужно разнообразье,
Один и тот же нам партнёр,
Нам надоест, как наказанье,
Как женский ношенный убор.

В ответ хотел сказать ей колкость,
Но он, опомнившийся, вдруг,
Как дипломат, явил всю ловкость,
Сломить всю гордость у подруг.

И, не достигнув нужной цели,
И, даром растеряв весь труд,
Вновь с пораженьем в женском деле,
Его нигде и не поймут.

Остановился на полречи,
И, к долу опустив глаза,
«Убить противника картечью,
Последним средством, как гроза»;

Ему совсем чтобы не видеть
Уже столь гневного лица,
И вновь её бы не обидеть,
Не ждать позорного конца;

Он молвил тихо и спокойно:
— Пришёл я вовсе не за тем,
Мне будет вечно очень больно
Уже рассориться совсем…

Ему бы продолжать всё дальше
И быть уверенным во всём,
Он поднял взгляд: «Напротив, раньше…
Я вами… и мы вновь вдвоём»…

Исчезло вдруг всё раздраженье,
Её просящие глаза,
С каким-то жадным устремленьем,
И даже брызнула слеза…

— Вы знаете мои к вам чувства…
Я не решался их назвать…
«Когда мне с нею будет грустно,
Я встреч смогу с ней избежать», —

Он так подумал в это время,
Уже планируя с ней жизнь:
— Я буду избегать всё бремя,
Она — как вечная болезнь!

Жюли предстала вдруг другою;
И эти скромные слова,
Ей обещали жизнь, ликуя,
У ней кружилась голова.

Теперь она — не одинока,
Лицо сияло торжеством,
Его заставила, однако,
С учётом с ним уже родством;

Ей повторить слова желанья,
Слова лишь только к ней любви,
И — невозможность расставанья,
Как самой преданной родни.

Они уже имели планы
Иметь в столице с блеском дом,
Залечивая все их раны,
Готовя свадьбу и «роддом».

2-5-6а

Граф Илья Андреич с Наташей и Соней,
В конце января уже прибыл в Москву,
Они поселились не в свой, а в сторонний,
Московский их дом нагонял им тоску.

Графиня была всё ещё нездорова,
В Москве долго быть не входило в их план,
И дом был не топлен, другая опора
Была там, в Престольной, как временный стан.

Они разместились у бывшей знакомой,
Гостями им быть предлагавшей давно,
Всё той, Марьи Дмитривны, неугомонной,
Словами стрелявшей во всех озорно.

В Москву каждый день ждали князя Андрея,
И много других у них было в ней дел,
Ведь свадьба с Наташей, всё медленно тлея,
И каждый из них её ждал и терпел.

Продать подмосковную им было нужно,
Приданое тоже нужно; закупать,
И старший Болконский в Москве — очень важно
Наташу, невестку ему представлять.

Уже поздно вечером сани Ростовых
Вкатили в Конюшенный, к Марье во двор,
Замёрзших, голодных, на всё как готовых,
Забраться в любые, но тёплых бы нор.

Одна жила Марья, дочь выдала замуж,
На службе все были её сыновья,
В Москве повелось уже и стало так уж,
Что Дмитревна Марья в домах, как своя.

Ведёт себя смело и громко повсюду,
И режет всю правду, не ведая чин,
Людей упрекая за страсти их к блуду,
Особенно явно отдельных мужчин.

За всякие слабости и увлеченья…
В хозяйство по дому вникает с утра,
В остроги и тюрьмы своим посещеньем,
Где были у Марьи, как тайна, дела.

Приём посетителей разных сословий,
Потом, следом, сытный и вкусный обед,
Всегда за обедом — одно из условий:
Гостей пару пар — оставляли свой след.

С обедом покончив, бостон на примете,
Ведь надо же чем-то занять и гостей,
А на ночь — газеты и книги в почёте;
Её посещения знатных людей.

Ещё не ложилась, когда вдруг в передней
Раздался, знакомый ей, скрип всех дверей,
Ростовы с мороза, в час поздний, вечерний
Ввалились к Марие, неждавшей гостей.

Мария в очках, всегда с носа свисавших,
В дверях залы, стоя со строгим лицом,
Встречала замёрзших, голодных, несчастных,
Входящих нежданно в её тёплый дом.

По виду её можно было подумать,
Она всех приезжих, что выгонит вон,
Однако, напротив — как их приголубить,
В ней гостеприимный рождался лишь тон.

Тон строгий, но дельный — давать приказанья,
Как лучше ей всех поместить в дом гостей,
Как их отогреть, устранив замерзанье,
И всё, удивляясь взросленью детей.

— Ах, как пополнела и похорошела,
Наташу к себе, притянув за капор,
Когда же ты вымахать так-то успела?
А Соня! — ну девицы, прям на подбор!

Замёрз небось, — к графу она, обращаясь:
— Счас ромом и чаем тебя напою,
Граф еле с мороза, с трудом раздеваясь,
Как будто иссякли все силы в бою.

Когда все, раздевшись, пришли уже к чаю,
Она целовать начала; всех подряд:
— Душою я рада, вас всех привечаю,
Давно пора вам бы свершить сей обряд.

Теперь слушай меня, — обратившися к графу:
— И кто нужен завтра так срочно — Шиншин,
Михайловна с сыном, «подвергнутым штрафу»,
Он женится за «неименьем мужчин».

Безухова Пьера, и он здесь с женою,
И он от жены здесь богатый беглец,
Она прискакала за ним той же порою,
Не хочет терять, как супруги венец.

А барышень завтра свожу я к Иверской,
Затем к Обер- Шельме, где центр всяких мод,
А нынче вся мода становится мерзкой,
Любая красотка от мод — как урод.

Твои как дела, граф, подался ты в город,
Что вдруг ты у нас здесь в средине зимы,
Соскучился, видно, москвич ты же родом,
Ты сам — коренной житель старой Москвы.