Моци Шаббес. Ханукальный вечер Из сборника Шин, Да

Моци Шаббес. Ханукальный вечер. Сборник рассказов “Шин, Далет, ун Йуд.”


Серо - сумеречный зимний антверпенский вечер. Знакомые улицы, знакомая миндалевидная площадь, подобная пряжке на средине ремня- широкого проспекта под названием Белгияляй. Рядом к площади примыкает коротенькая улочка  Нервиерстраат, а на ней стоит, в ряду других своих собратьев, серое здание в стиле Советского модернизма - серый и довольно угрюмое блок - общинный центр имени Рони Гольдмюнца. Сейчас его окна - амбразуры черны и всё здание кажется совершенно покинутым. Так на деле и есть: здание - покинутое и приговорённое - готовится к сносу, чтобы на его костях после “похорон” построить многоквартирный дом, квартиры в котором можно будет очень прибыльно сдавать. К широкому входу центра ведут гранитные ступеньки; сам вход закрыт железными жалюзями, перед и после которых разгулявшийся ветер гоняет по кругу пожелтевшие обрывки газет и смятых так никогда неполученных и нераспечатанных конвертов. Вся эта картина повествует о долгом и безнадёжном запустении. Но так было далеко не всегда, поскольку когда - то в этом центре не проходило ни одной Субботы без торжественных празднований: Бар - Мицв, Шева Брахот, обрезаний. В эти субботы зал был до отказа заполнен людьми, все столы накрыты белоснежными скатертями и ломились от невообразимой в своём разнообразии снеди, лакомств и напитков. Сколько  раз прочитал здесь Ари “Биркат А Мазон” и сказал “Маззал Тов”! На этих застольях бывали с ним и его теперь уже выросшие дети.
   При взгляде на этот знакомый, серый, теперь уже почти умерший, бетонный дом, возрождаются в памяти Ари ушедшие в прошлое события, приятные для сердца и не совсем. 
   В один из Шаббатов, после его окончания, все присутствовавшие на молитве в синагоге “Ван ден Нест”, потянулись извилистой, неспешной вереницей в сторону Еврейского общинного центра, названного в честь одного еврея -  “Рони Голдмюнц”, так как они  были приглашены туда на развлекательное мероприятие и празднование Хануки. Широкая лестница в несколько ступенек, огромный вестибюль с двумя гардеробами, один из которых с наёмным работником, иностранного происхождения, чаще румынского, гардеробщиком или гардеробщицей, другой - большой мрачный закоулок с плотно заставленными рядами вешалок. Сбоку влево от входа - винтовая лестница, серпантином спускающаяся в подвал. Внизу в подвале, большие помещения с туалетными комнатами, подземные гаражи. Впереди от входа чуть в лево - длиннющая стойка бара, обычно пустующая без присмотра: посетители сами заходят за неё, чтобы омыть, к примеру руки, выпить воды или чего покрепче. Впереди от главного входа - большая дверь во всю стену из матового, непроницаемого стекла. Эта дверь обычно закрыта до того момента, когда по мнению кого-то из распорядителей ресторана посетителей соберётся достаточно, чтобы запустить их внутрь. После окончания Шаббата, люди, от усердного Б-гослужения, немного уставшие сидят группками, переговариваются - евреям всегда есть о чём поговорить - ждут, когда откроется матовая стеклянная дверь, чтобы им наконец удобно расположиться за столом. Время тянется, а дверь всё не открывается. Большинство мужчин стоят у стойки необслуживаемого бара, другая их часть расположилась небольшими компаниями по затемнённым углам - все они переливают слова из ртов в уши - беседуют, обмениваются впечатлениями о прошедшем Шаббате, о прошедшей недели.
   Женщины также распределены в кружки по интересам. Они тоже мирно беседуют и терпеливо ждут открытия дверей и начала долгожданного ханукального мероприятия - организованной общиной лотереи. Почти на середине красной ковровой дорожки, протянутой между матовой закрытой дверью и открытым парадным входом, откуда сквозит и тянет ночным студёным воздухом, стоят плотным кольцом пожилые ухоженные женщины, занятые, как и все остальные беседой. Этим женщинам точно есть о чём поговорить: в большинстве своём они - многодетные матери, а кто-то из них уже и даже бабушки. Среди них особо выделяется одна госпожа, одетая в ярко-жёлтого цвета, лимонного оттенка платья. У неё аккуратный парик, почти неотличимый от натуральных волос, благородное, точёное лицо, точёная фигура. Ноги обтянуты в элегантные чулки и одеты в элегантные туфли. Она небольшого роста и косметика на её аристократичном лице смотрится достаточно скромно и спокойно. Сколько же ей лет? 70? А, может, 75? У таких людей трудно определить их возраст. Обычно, они много повидали в своей жизни, много пострадали, много достигли. Они стараются больше молчать и больше слушать, оставаясь всегда “молодцом” и всегда “на коне”. Женщина в жёлтом платье стоит и слушает своих товарок, незаметно кивая головой в знак согласия их словам.
   Коварный сквозняк от парадного входа противно стелется по полу, лижет ноги забираясь под одежду к тем, кто стоит к нему близко, холодит тело, как бы пытаясь подобраться к самой душе. Дверь в банкетный зал всё ещё не открывается - идут досадно тянущиеся приготовления. Все спокойно ждут. Если мужчинам и женщинам есть о чём поговорить, то пришедшим вместе со взрослыми детям только и остаётся, что носиться по залу друг за другом и придумывать себе новые занятия, новые игры. Стайка мальчишек лет 10-12 в чёрных костюмчиках и белых рубашках, изнывая от ожидания, мечется от стены к стене, бежит из зала вниз в подвал и обратно. Лица у них раскрасневшиеся, головы взмыленные, как у бегущих жеребят, щёки и лбы лоснятся потом.
По какой-то причине, решив разнообразить траекторию пятнашек, подростки начинают бегать вокруг стоящих кружками взрослых. Их “хороводы” смещаются, переходя от кружка к кружку и вот они уже рядом с теми пожилыми женщинами среди которых хозяйка элегантного платья канареечной окраски. Мальчишки самозабвенно носятся вокруг собравшихся женщин и уже непонятно кто за кем гонится и кто кого хочет поймать. Лица мальчишек теперь отмечены тенью истерии, настолько они перевозбудились от своей беготни и нескончаемого ожиданиея. Вдруг движение карусели внезапно останавливается, игра прерывается. Наступает резкая тишина. Кружки заметно разделились: пожилые женщины стоят отдельно, мальчишки чуть поодаль - отдельно. Между кружками на освободившемся пространстве лежит женщина в жёлтом платье. Всё вокруг замерло, люди стихли. Наконец, кто-то решается и к женщине подходят, пытаются помочь ей встать- сама она этого от явной боли не может. Женщина страшно стонет и помогающие оставляют свои попытки. Удивительно, но среди каждой еврейской общины всегда находится врач, который и останавливает эти попытки “поднятия”. Приглашённый на праздник, оказавшийся врачом, склоняется над женщиной и тихо беседует с ней, обследует. Потом, видя, что самостоятельно она подняться не может, даёт нужные инструкции и несколько мужчин очень аккуратно под его присмотром переносят женщину на жёсткую банкетку обитую бордовым дермантином. Теперь различные кружки сместились и слились в один, который сосредоточился вокруг бардовой банкетки и канареечного цвета платья. Ожидание тоже сместилось. Сместилось от так и не открывшейся двери до лежащей на топчанчике ухоженной стонущей старушки. Второе ожидание, хотя вовсе не праздничное, тянется также мучительно и бесконечно, но и в нём происходит разрыв: оглушительный визг сирены врывается в холл вместе с обнаглевшим зимним ветром через широко открытые теперь двери. Люди в белых халатах осматривают ставшую какой-то сразу усохшей и вдруг уменьшившуюся старушку, перекладывают её на носилки и выносят на улицу. Вой сирены на этот раз пропадая гаснет в дали: Скорая помощь уехала в больницу выполнять свой долг. Дверь матового стекла наконец-то распахивается, толпа, смешавшая мужчин и женщин в один поток неторопливо вливается в зал со столами застеленными белыми скатертями, блестящими никелем приборами. Вестибюль пустеет, оставляя ледяной ветер хозяином-змеем безнаказанно разгуливать и вылизывать накрытый толстыми коврами пол. Машина скорой помощи мчит в сторону городской больницы, а бабушка, хозяйка жёлтого платья лежит пристёгнутая к кушетке, думая о том, как она усердно готовилась к этому Шаббату, к этому вечеру, как она наряжалась, как выбирала одно из своих лучших платьев и, как немного боялась, как боялась уже не в первый раз, что этот праздник может стать последним в её длинной, короткой жизни. Она хотела быть и оставаться такой же привлекательной и обворожительной, как была в юности, была до замужества. Она хотела выглядеть настоящей женщиной.  Пристёгнутая кожаными ремнями к железной кушетке она сейчас была похожа на восковую куклу, внутри которой как-будто выключили волшебный свет. А ещё у неё перед глазами стояло лицо того подростка, которого принудили признаться и выдавить из себя это никчёмное, бессмысленное “Сорри”, когда выявили, что это действительно он в своём безумном, бездумном, наглом круговороте схватил её за рукав и прикрываясь ею, как щитом, сильно толкнул в преследующего его мальчишку.
   Сирена неистово выла, испытывая ушные перепонки прохожих, машина подъезжала к зданию больницы, во многочисленных окнах города горели ханукальные подсвечники с несколькими жёлтыми дрожащими лепестками призванные разогнать сгущающуюся тьму.
 
02.03.2019 Гаага Ари’с Сторис