В Москве. 25 июля 1569 года

С раннего утра кипела на Красной площади работа,
Ещё вчера понавезли туда брёвен и досок,
Стояли железные котлы, груды цепей лежали.
Для чего эти приготовления знали москвичи:
Не раз царь Иоанн тешил себя пытками и казнями,
Но в этот день что-то грандиозное готовилось –
Такой массовой казни ещё не видела Москва.
Пусто было на московских улицах,
Ходили слухи, кто покажется – будут всех хватать,
И поголовно всех казнить, и замерла Москва…
Восемнадцать широких виселиц выросло на площади,
У Лобного места, средь них, пылал костёр,
Висел над ним огромный чугунный чан с водой,
Над нею белые клубы пара поднимались.
Над площадью висела тишина,
Лишь слышно было потрескивание горящих брёвен,
Да ещё как бурлила в чане вода.
Ровно в одиннадцать часов зазвучали бубны и трубы,
Распахнулись Спасские ворота и потянулась процессия:
На белом коне впереди ехал царь Иоанн,
Следом за ним царевич, его любимый сын,
За царевичем выезжали сотни опричников,
За ними осуждённых, сотни три, брело,
Измученные пытками, еле-еле они передвигали ноги…
Остановился царь, окинул взглядом пустую площадь,
Нахмурился и повелел собрать народ –
Должны все видеть, как злодеи гибнут.
Застучали по московским улицам копыта,
Раздались удары бердышей о двери и ворота,
Никто не смел перечить воле грозного царя –
Через полчаса собралась на площади тысячная толпа.
Царь повернул коня к народу и возвысил голос:
Сейчас они увидят муки и казни,
Должны они глядеть, но не бояться,
Лишь изменников он так карает,
И спросил, а прав ли суд его?
И громко кричали опричники вокруг царя,
Что, конечно ж, прав - злодеи должны сгинуть.
Подхватила эти клики тут же толпа –
В такие минуты слишком рискованно молчать…
Царь подал знак и страшные казни начались:
Осуждённых не просто убивали,
А жутким мукам подвергали перед смертью.
Стольника Висковатого казнили первым –
Не согласился он отдать свою дочь в царский гарем.
Подвесили боярина вверх ногами, голову облили кипятком,
Отрезал Малюта Скуратов ему нос и уши,
А опричники медленно отрезали страдальцу руки
И лишь потом палач пополам его перерубил…
В это время раздался на стене весёлый смех –
Смеялась, глядя на казнь, вторая жена царя Иоанна.
Её смех ещё больше царя озлобил,
Сначала хотел он помиловать сотню осуждённых,
Но теперь всех их он обрёк на смерть.
Обливали бурлящим кипятком людей,
Вешали, кололи, рубили и резали на части,
Разгорячённый царь сам проткнул копьём троих…
Но, наконец, все замучены и все убиты,
Довольный царь медленно объехал площадь,
К Лобному месту вернулся и весело сказал,
Что нужно теперь уменьшить сирот и вдов,
И с этими словами поскакал прямо на толпу,
Приближённые опричники помчались вслед за ним.
Люди на площади ничего подобного не ожидали,
Охваченные ужасом, в стороны бросались,
А мчавшаяся ватага безжалостно давила их.
Проскакала и скрылась она за поворотом улицы,
Осталась за ней на площади широкая дорога –
Корчились на земле искалеченные люди,
А с кремлёвской стены снова донёсся весёлый смех…