десять тридцать, а ты уже

Десять тридцать, а ты уже — синий,
Впал в прострацию, в анабиоз;
И сковал винно-водочный иней
Твой запоем измученный мозг.

Посиневшие грязные губы
Шепчут гимны бухлу и жратве:
«Холодец и селедка под шубой,
Водка, бутер с икрой, оливье…»

О, певец новогодних застолий,
Ты обрящешь желанный покой?
Может, встретит и хлебом и солью
Царство мертвых за черной рекой?

Встань, потомок пирующих римлян,
Ты же насмерть замерзнешь, проснись!
Окружающим — похуй, ведь им ли
Маргиналы в отключке сдались?

Ты уже не щебечешь на пьяном
Тарабаском смешном языке,
Может, палые листья платана
Собираешь в упругий букет

Иль танцуешь под чистые звуки
Вольной лиры на пестром лугу,
И твои отогретые руки
Гладят свет, а не злую пургу…


Сейчас лейтмотив моего творчества — простая мысль о том, что даже в грязном пьяном зачухане можно и нужно видеть, в первую очередь, человека, не маркируя его сходу ярлыками «алкаш», «маргинал», «бомж» и т.д., и, что любой, даже самый маргинальный персонаж достоин нашего уважения уже по праву своего рождения на Земле.
Очень грустные стихи получаются, и очень сложно они мне даются. Процесс этот похож, во всех смыслах, на рождение ребенка…