Пастушка и трубочист. Парафраз сказки Андерсена

Скажите мне, когда-нибудь видали
Вы старый шкаф весь в прорезях морщин,
Такой от времени же чёрный, запылённый,
Как житель мест пустынных бедуин?

Резьбой украшен в виде завитушек,
Цветов и листьев. Но чудней всего
То, что на дверце, прям посередине
Был человечек вырезан. Его

Совсем никак не назовёшь весёлым,
Хотя в улыбке скалил зубы. Но
Гримаса эта смех не вызывала,
И малым детям было не смешно.

На лбу торчали маленькие рожки,
Свисала с подбородка борода,
И точно у козла кривые ножки.
Короче, страх вселить мог без труда.
 
Вот потому его прозвали дети
На свой манер, стал обер-генерал.
О чём же думал резчик неизвестный,
Когда он Козлонога вырезал?

Смотрел всегда сатир в одну лишь точку,
На подзеркальный столик, где была
С фарфора статуэточка пастушки,
Пейзанкой-девушкой обряжена она.

В руках пастуший посох, платье розой
Подколото, на ножках башмаки,
На голове соломенная шляпка,
Злачёный пояс. Прелесть, как легки

Её черты, воздушно-невесомы,
И невозможно разумом понять,
Как же тот скульптор с мягкой белой глины
Смог красоту такую изваять.

А рядом с нею, тоже из фарфора
Стоял, как уголь чёрный трубочист.
Держал в руках он лестницу, лицом же
Был светел будто чистый белый лист.

Розаном щёки, словно у девицы,
Хотя такому в жизни не бывать.
Стояли рядом, вот и обручились.
Жизнь коротка, что ж время зря терять.

А чуть за ними поодаль, в сторонке
Фарфоровая кукла, раза в три
Крупней пастушки, головой кивала
Сатиру Козлоногу на двери.

Китаец старый, дедушкой пастушки
Любил себя частенько величать,
Хотя, конечно, родственные узы
Свои он был не в силах доказать.

Бубнил по-родственному ей, что Козлоногий
Намного предпочтительней жених,
Что, мол, в шкафу полным-полно приборов
Серебряных и даже золотых.

«И с ним ты будешь обер-генеральшей.
Не упусти свой шанс. Когда ещё
Такой редчайший случай приключится?
Сравнится разве он с твоим хлыщом?

Из красного ведь дерева был резан.
Видать, что крови благородной. Потому
Порою груб и не ко всем любезен.
Или ты нищенкой быть хочешь, не пойму?»

«Я не хочу в шкаф тёмный, - отвечает
Ему пастушка, - говорят, что там
Уже живут фарфоровые жёны,
Одиннадцать их прячет по углам!»

«Ну, будешь ты двенадцатой! Чем плохо?
Зато в тепле, богатстве станешь жить!
И не упрямься, ночью же сыграем
Твою мы свадьбу, ночью свадьбе быть!»

Сказал и тут же головой своею
Пустою Козлоногу закивал,
А тот смотрел на бедную пастушку
И рот в улыбке шире разевал.

Пастушка в слёзы, милому сказала:
«Ну, что, слыхал, о чём тут говорят?
Прошу тебя, прошу бежать скорее
За край земли, куда глаза глядят.

Нам тут нельзя уж боле оставаться!»
«Твои желанья для меня закон,
Немедля с этим столиком расстаться», -
Ей трубочист ответил в унисон.

Свою приставив лестницу, спустились
Они на пол и поскорей к окну.
В шкафу такой переполох поднялся,
Как будто кто-то объявил войну.

Глазищи Козлоног на всех таращил,
Подпрыгивал и громко верещал,
А дедушка китаец только охал
И бесконечно головой качал.

«Сейчас догонят нас, скорей укрыться
В трубе печной, - промолвил трубочист. -
Я там, как дома. Хватит ли терпенья
Тебе взбираться вверх, ведь путь тернист?»

«Я за тобой пойду куда угодно!
Скорей в трубу, там не достанут нас».
Они полезли. Как же было тесно
И грязно в ней, к тому же свет погас.

Но, наконец, вот край трубы, уселись.
Устали оба, было от чего.
Над ними небо звёздное, под ними
Крыш силуэты, больше ничего.

И с этой высоты непостижимой
Пред ней чужой, враждебный мир возник,
Даль без границ, без края и начала:
«Ой, как же страшно, как же он велик.

Я никогда не думала об этом.
Хочу скорей на столик свой, назад».
Мир бесконечный испугал пастушку,
И трубочист был этому не рад.

К его груди прижавшись, зарыдала,
Вмиг увлажнились синие глаза,
И, позолоту пояса смывая,
Скатилась по лицу её слеза.

«Мой милый, проводи меня обратно,
Прошу тебя». Хотел отговорить,
Сказал про Козлонога и китайца…
Всё бестолку. Пришлось ей уступить.

Назад спустились по трубе. О, боже,
Китаец старый на полу лежал.
Свалился со стола, когда в догонку
Хотел пуститься. Даже не дышал.

«Разбился старый дедушка на части.
Спина, смотри, вся отлетела прочь,
А голова за угол закатилась.
Моя вина. Ну, чем ему помочь?»

Сказала, заломила свои ручки:
«Ах, этот мне кошмар не пережить!»
«Не огорчайся, - трубочист ответил. –
Всё поправимо, можно починить.

Ему приклеют спину, а в затылок
Забьют заклёпку, только и всего.
Ещё успеет гадостей наделать.
Не будет с твоим дедом ничего!»

И он был прав, дед вскоре стал, как новый,
И только головой качать не мог.
«Друг мой, ты что-то сильно возгордился
После паденья, - молвил Козлоног. –

Мне кажется, что тут гордиться нечем.
Что ж, отдадут пастушку за меня?»
Пастушка с трубочистом посмотрели
С мольбой на деда, пуще ведь огня

Они боялись, что кивнёт в ответ он,
Болванчик старый. Но он промолчал.
Заклёпка-то в затылке, в этом дело.
Отныне головой он не качал.

И признаваться с этих пор всем встречным,
Что ты болван китайский ему лень….
А трубочист с пастушкой жили долго
И счастливо. Разбились в один день.