Морочит мне голову курдский Саид...

Морочит мне голову курдский Саид.
Пожар: полыхают костёлы.
И в Африке месть в глубине затаит
В Марокко ударник весёлый.

Он был барабанщик — высокий Юсуф.
Видала: облизывал зубы.
В кастрюле стоял недоваренный суп,
И чмокали пухлые губы.

Звонил по фейсбуку, потом перестал:
Обиделся, или всё понял,
Что милым сердечку моёму не стал,
И, может, другую приобнял.

Он был на концерте: видала в экран,
Общалась я с ним по онлайну.
Он не был бальзамом истерзанных ран:
Терзал он и требовал тайну.

И требовал что-то и мучал меня
Ненужным чрезмерным вниманьем,
И я отвечала, совсем не любя —
К дальнейшим душевным стенаньям.

А впрочем, мне было уже всё равно,
Взаимного чувства коль нету.
В компьютер я пялилась, словно бревно,
Ничуть не скучала по лету.

Так лето за летом, и годы прошли,
Я в спальне лежу на диване.
Соседи от пьянки с ума не сошли,
Но песни орали, диванэ.

Ох, русские песни орали они,
Про тропку к вишнёвому саду,
Про тын, и рябинушку с дубом. А пни
Теперь воспоёт Шахразада.

Сидела на стуле я, к полю лицом,
Смотрела гряды огорода,
И почву пронзила стальным ножнецом,
Как стрелы с небес Виногрода.

Печальные вести пришли с городов,
Что тыркают люди ножами,
И жалят друг друга средь пышных садов,
И ветки в дворе подметали.

Вот к нашему дому подъехал мужик
Какой-то. Он скупщик металла.
Он был моей матерью сразу отшит.
В лицо я его не видала.

Быть может, теперь посажу я самшит
Бордюрчиком вдоль можжевела,
И в книжках как призрак оживший Джамшид
Сухими губами шевелит.

Он знал Шевелёва по старым трудам
И очерки лётчиков помнил.
Дневник Феодосия* он не отдал,
И строил колодцы и домны.

Бездомный старик был простой бедуин,
Барханы шагами он мерял.
В таблетках читатель глотал кадеин,
В квартире давление мерял.

Сигналы дорожные знал светофор,
Цветами тремя изъяснялся.
Филолог Мурад заводил патефон:
С женою в любви объяснялся.

А я без детей и без мужа была.
Судьба мне своё лишь твердила.
Я спорила с нею и снова была
Египетской самкой кродила.

Родить не могла, и искала теперь
Пути к продолжению рода.
В безлюдную пустошь вперялся мой вепрь,
Бежал по чужим огородам.

И выкатив оки, как дикий нутром,
Он выл и скулил в подворотне.
В ромовую бабу подмешанный бром
Гасил все желанья на корне.

А люди всё шли в кулинарный магаз,
Курили свои сигареты.
И дым, и угар, и бензиновый газ
Столицу держали согретой.

Стучал в холодильник отец кулаком.
В саду собирали мы вишню.
Внутри нарастал мой заснеженный ком,
Катился он в Индию к Вишну.

Змеиным укусом я вторю отцу,
И матери вторю тем ядом,
Что капает с зуба, течёт по лицу,
Из ягод лесных мармеладом

Он станет в дальнейшем, когда я усну,
И высплюсь сквозь мира столетья.
Потом напопробовать штучку кусну
За чашечкой чая. Столетник

У бабок столетних стоит на окне
И век простоит, и пожухнет,
И горькою каплей излечит акне.
Торшер лишь под утро потухнет.

Я вспомню занятия фриволитэ,
И два челнока держат пальцы,
Плетут кружева, а потом мулинэ
Шикарные маки на пяльцах.

Французский кондитер варил пралинэ,
Аликина шоркалась в Тайцах.
И солнечный диск в золотой пелене
Отсвечивал гимн о китайцах.

Я вспомнила: мимо меня проходил
В свекольно-морковных одеждах
Буддист Далай-Лама. Он был не один,
Духовный наставник в невеждах.

А я что? — я была на посту
И строго блюла дисциплину.
Я вспомнила ткачество и бересту,
И серую скользкую глину.

***

*Дневник застрелившегося в 1920-е или 1930-е годы лётчика Феодосия Георгиевича Антонова пропал безвестно, и до сих пор не найден.

***

императрица Азии - Арзу Алхан.
20-21 июля 2020 года.
пос.Взаимопомощь.

***