Крупа...

Вари крупу, сегодня Бабий праздник,
У рожениц по Спасу на крови,
Приник к окну морозный, тощий всадник,
Под ним Крестовка, кляча из глубин.

Свирепствуют, беснуются снежинки,
Врастая иглами в продрогшее стекло,
Там повитуха первых две слезинки
С лица Христа смахнула в кровь-вино.

Христов рожали родихи, рожонки,
В корчагах серебрилось молоко,
Угрюмо голосили санитары-волки,
Предчувствуя кровавых голубков.

Кулага зрела, мамалыга, саламата,
Взволнованно глотали небеса,
Рожонки все со Спасами под платом,
Кормили грудью диво-чудеса.

Прихварывал в углу малец Предтеча,
Ему кулеш поставили под нос,
Вот подрастут Христы, мальца подлечат,
Под вечер заваривши сон-овёс.

Пока снега, насмешлив тон метели,
Всадник приник к морозному окну,
Разве в Христов безглазые поверят,
Бога продав за жирную крупу.

Кто поклонился салу и загусте,
Ржаной муке, заварихе, кнуту,
Найдет лишь мёртвое дитя в капусте,
Заквашенной на бабскую беду.

Наполнив брюхо просом и пшеничкой,
Забыв, что каждый Праздник на крови,
Поверив  лишь в казённую быличку,
Скотом убогим сдохнет в нелюбви.

Пусть толпы рожениц и каждая по Спасу,
В сей мир внесёт спасительный заряд,
Ведь кто-то скажет, масло нужно в кашу,
Пусть повитухи смерть благословят.

Зачем Христы, быть чистым невозможно,
Наевшись каши с окровавленной мечтой,
Варит пшено, раскормленный безбожно
Кровоточащей, краденой крупой.

А за окном снег любит беззаветно
Каждый пролом в затравленной земле,
Спасы-младенцы, призраки на ветке,
Потайно мыслят о рождественской Весне.
Всадник застыл, могилы как объедки
На блюде, послепраздничной зиме.
Орут рожонки, пьют кровь Бога детки,
Сладко сопя в своем жестоком сне.