Колокол

из главы «Тобольск – Чита»

Vivos voco. Мortuos plango. Fulgura frango.
Он звал и оплакивал, может, горстями
разламывал молнии неоднократно
над городом Угличем, в общем, достойно
служил горожанам и государю.
Но вот провинился зело, с колокольни
был сброшен, наказан и в ссылку отправлен
за то, что о непоправимом злодействе
на всю на ивановскую растрезвонил.
В Тобольске он первым стал ссыльным, а следом
за ним потянулись другие, и вскоре
отметилась там добрая половина
из всех этапируемых постатейно.
А колокол только и был-то повинен
лишь в том, что свой голос подал как свидетель.
Ударил в набат – такая работа
у колокола – и разлилось по глубинам
бездонного неба предчувствие скорой
грозы и грома в порыве едином.
На то он и колокол, чтобы в минуты
опасности мир собирать и соборно
пытаться найти из шатаний и смуты
единственный выход в родные просторы.
Ведь именно люди решили проблему
халявников ляхов и самозванцев вкупе
с отсутствием Рюриковичей на смену
и выбором витязя на распутье.
Но горе нам, если глашатай свободы
к насилию только призвать и сумеет.
Простор и Соборность! – за русскостью слога
скрываются зов и завет поколений
седой старины, за каждым ударом
в набат – веков несмолкаемый голос.
Едва водворить успели порядок
на русской земле, как всадник раскола
вознёс обоюдоразящий свой меч над
страной, ещё не остывшей от передряги.
И снова набат, и снова на плечи
и грудь христиан возложили рядами
вериги спасения, дабы сугубым
занятием колокол был обеспечен.
Чего в затвердевшем на воздухе гуле
послышится больше – набат или вече?
Природа божественна и беспристрастна
во всех проявлениях: в рыке и в глупом
чирикании-щебетании; в лязге
цепей; в перезвоне и перестуке…
Отвсюду возносится в синие дали
мелодия жизни, что, ритмом пронзая
космический холод, во мраке слагает
строительный материал мирозданий.
Возможно, до нас колокольные звоны
доходят не сразу, как свет из галактик
за тридевять зим, но всё же в бездонном
их гуле пока ещё не умолкает
симфония, в хаос не превращающаяся.