Николай Минаев 1895-1967

.




Николай МИНАЕВ (1895-1967) – артист балета, поэт, член объединения «Литературное Звено» и других литературных кружков 1920-х гг.

- Осенний день прозрачен как хрусталь
- Весна близка!.. Весна, весна идет!..
- Твой яркий дар – чудесная певучесть
- Весною сны – последний талый снег…
- От холода ли сердце затвердело
- «Игру его любил творец Макбета»,
- Переполняясь лавой золотой
- По воробьям из пушек: бум и бах
- В ту ночь твой сон дурная кровь мутила
- Покинув жен, любовниц и детей
- Под рев солдат и крики моряков
- Фронты трещат… Грядущее темно…
- Весь зал в цветах… Оркестр играет туш
- Бессонницей страдая как павлин
- Париж пленен чарльстоном и туманом
- Опять волнует кровь мою весна
- Посуда, столик, веник и кровать
- Нам пели Музы, другом был Эрот




***

Осенний день прозрачен как хрусталь;
Зацветший пруд покрылся вязкой тиной,
И облака, раскрыв свой веер длинный,
Сквозят на свет как белая вуаль.

В просвет ветвей синеет мягко даль,
Пленяя сердце сладкою кручиной;
Печален лес пред близкою кончиной,
Ему промчавшегося лета жаль.

Как хорошо в разгаре листопада,
В безмолвии зардевшегося сада,
Сбирать в букет опавшие листы,

И созерцая в красках увяданья
Очарованье поздней красоты,
Всласть упиваться грустью без страданья.

1915 г.


***

Весна близка!.. Весна, весна идет!..
Кричат грачи по сонным перелескам,
И в воздухе еще немного резком
Уже весны дыхание плывет.

К полудню солнце на припеке жжет,
Слепя глаза невыносимым блеском,
И по реке, ломаясь с гулким треском,
Вчера проплыл с верховья первый лед.

В бездонном небе шаловливый ветер
Кудрявые гоняет облака,
Купая их в дневном безгрешном свете;
Душа ясна и мысль опять легка,
И счастлив я как маленькие дети,
Что, наконец, весна уже близка.

1916


***

Твой яркий дар – чудесная певучесть,
Слух чаровать тебе присуждено;
Твои стихи – прекрасное вино,
В них нежный вкус и сладостная жгучесть.

Поэтом быть твоя земная участь,
В сплетеньи строк низать к звену звено
И птицей петь – о чём не все ль равно? –
Легко-легко, не сетуя, не мучась.

Ты всё воспел: полночный бред луны,
И страсть огня, и холодность волны,
Любовь и смерть, норвежца и японца,
Простор полей и зоркий горизонт,
И завещал быть пламенным как солнце…
Привет тебе, наш солнечный Бальмонт!..

1920


***

Весною сны – последний талый снег…
Сны осенью – тоска о первом снеге…
Воспоминать испытанные неги
Животворит живительнее нег

Дань сентября – пленительная лень;
В аллеях блеклых стынет воздух тленный,
Как поцелуй, на лбу напечатленный,
И каждый лист – затравленный олень.

За парником у выцветшей стены,
Средь паутин и чахнущих растений,
Шевелятся уродливые тени
В причудливые сети сплетены.
Закатный пыл впивает виноград,
И гаснет луч на гроздьях винограда;
И мне дана великая награда: –
Не ожидать заслуженных наград…

1920


***

От холода ли сердце затвердело,
Или чрезмерный жар его сковал
Мне все равно!.. Под сенью покрывал
Я предрешил задуманное дело.

Моей души сомненье не задело,
Пусть яростно девятый мчался вал,
Не тщетно я в беспамятстве взывал
К той тишине, которой нет предела.

Переступив зияющий провал,
Она пришла как только миновал
Тяжелый день и небо отордело…
Ясней нет блага, сладостней удела,
Чем созерцать лица ее овал,
Всего себя отдав ей без раздела.

1921


***

«Игру его любил творец Макбета»,
А впрочем, может быть, и не любил,
Не вызовешь ведь всех их из могил
Скончавшихся любителей сонета,

Чтобы у них потребовать ответа
Действительно ль сонет им был так мил,
Что многие повыбились из сил,
Трудясь над ним с заката до рассвета.

Я думаю, нам Пушкин не солгал,
Ему равно ни холодно, ни жарко,
Что Дант, Шекспир, Мицкевич и Петрарка
Сонетами прельщались, и у скал
На взморье иль в уединеньи парка
«Им скорбну мысль Камоэнс облекал».

1921


***

Переполняясь лавой золотой,
Два мира – мы друг к другу тяготели,
И страсть соединила нас в постели,
Воспламенив взаимной наготой.

И в этот час прекрасный и простой,
Свершилось то, чего мы так хотели,
Я пламенел на отданном мне теле,
А ты мерцала звездной красотой.

Трепещущим, неслышащим, незрячим,
Я жадно льнул к губам твоим горячим,
Безудержною нежностью жесток,
И в первый раз колени ты разжала,
Открыв еще не смятый лепесток
Для моего безжалостного жала.

1924. 27 декабря. Суббота. Москва


***

По воробьям из пушек: бум и бах,
От множества цитат изнемогая,
С похвальным постоянством попугая
Твердил одно и тоже Авербах.

Лелевич спичкой ковырял в зубах,
Глазами одобрительно мигая,
А в воздухе, попутчиков пугая,
Струился дух рабкоровских рубах.

Тирады смысл под фразами запрятав,
Кого-то клял взъерошенный Арватов,
Бард от сохи не мог двух слов связать,
Грозя на мир пустить свою когорту,
И повторив раз двадцать: «так сказать»,
Малашкин, наконец, послал всех к черту.

1925. 12 августа. Среда. Москва


АТТИЛА

В ту ночь твой сон дурная кровь мутила,
Над станом стыл глухой собачий вой,
И выползло из бездны мировой
Огромное хвостатое светило.

А утром с цепи жизнь тебя спустила,
Ты бросился к добыче боевой,
Широкоскулый, с бритой головой,
Коротконогий увалень – Аттила.

Ты шел и пропадали города,
Леса валились, ржавела вода,
Зловещими кострами рдели дали,
Нищала и плешивела земля,
А впереди безмолвно ожидали
Тебя Каталаунские поля.

1925


***

Покинув жен, любовниц и детей,
Перемешавшись в гуще пестрой банды,
Голодные, не слушая команды,
Продрогшие от кожи до костей,

Ватагою непрошенных гостей,
Спешили к грудам золота за Анды
Кастильские оборванные гранды,
Солдаты и бродяги всех мастей.

А впереди стремительный вожатый,
С усмешкою меж скулами зажатой,
К луке седельной голову клоня,
Прислушиваясь к рыку ягуара,
Нахлестывая взмокшего коня,
Скакал безжалостный Франциск Пизарро.

1925


ЛЕНИН

Под рев солдат и крики моряков: –
«Долой войну!.. Долой капиталистов!..»
Керенский истерически неистов
Цитатами громил большевиков.

Досадуя на этих мужиков,
Чхеидзе звал к порядку их как пристав,
А в ложе иностранных журналистов
Ехидно улыбался Милюков.

Но оборвав на полуслове фразу
Керенский смолк… Все замерло… И сразу
Огромный зал наполнился одним;
Он шел в века по-новому нетленен,
И вспыхивало искрой вслед за ним
Уже магическое слово: «Ленин!»

1925


НИКОЛАЙ II

Фронты трещат… Грядущее темно…
В стране развал…. Правительство убого…
А он во всем надеяся на Бога,
Изволит развлекаться в домино.

Обычно вежлив и корректен, но,
Когда вокруг о «старце» толков много,
Насупится, усы топорщит строго
И молча, не пьянея, пьет вино.

А по утрам, тоску на час посеяв,
Докладывать приходит Алексеев, –
Ах, Боже мой, как это тяжело!
И он, откушав свежей земляники,
Шлет телеграмму в Царское Село:
«Спал хорошо. Погода прелесть. Ники».

1925


РАСПУТИН

Весь зал в цветах… Оркестр играет туш…
А сей некоронованный Юпитер
Набитый рот ладонью сальной вытер
И ущипнул девицу из кликуш. –

«Прощай, милок! Делов вагон, к тому ж
И папа с мамой вызывают в Питер…
Не ведашь ли, что это за кондитер
Сидит вон с той, аль это ейный муж?!.»

 И распираем наглостью и водкой,
Расстегиваясь, грузною походкой,
Он к столику напротив подошел: –
«Эй, барыня, покажь-ка где тут ватер?!.»
Пощечина и падает на стол
Российский закулисный император.

1925


ЧЖАН ЦЗО-ЛИН

Бессонницей страдая как павлин,
От сытных мыслей изредка икая,
Затмить и превзойти Юань Ши-кая
Мечтает втайне маршал Чжан Цзо-лин.

– «Собрать кулак у северных долин
И, Гоминдану с виду потакая,
Отрезать путь к Пекину от Шанхая,
Затем удар и вот я – властелин!..»

Как хорошо в чаду благоуханном,
Свою особу видеть богдыханом,
Но злая мысль мозг давит как в тифу:
– «А вдруг пока здесь без толку сижу я,
Там Фын Юй-сян, поладив с У Пей-фу
Успеет сам столкнуть Дуань Цзи-чжуя?..»

1925


***

Париж пленен чарльстоном и туманом…
Консьержи спят… Бессмертные творят…
На страже Фош… В Палате говорят,
А действуют Пуанкаре с Брианом.

Всю ночь по мировым кафешантанам,
На зависть безвалютных сибарят,
Американцы золотом сорят,
А он – увы! – бывает редко пьяным.

– «Да, денег нет и сердится Вики,
В России варвары-большевики,
Доколе нам нужду терпеть, доколе?

Придется вновь… Почисть-ка ментик, Жан!..»
И шествует занять у дяди Коли
Сей самодержец русских парижан.

1927. 6 ноября. Воскресенье. Москва


***

Опять волнует кровь мою весна,
Цветет сирень и ночь как золотая,
И, отражением в реке блистая,
Высоко поднимается луна.

Мечта очарования полна,
И для нее совсем не запятая
Достичь освобожденного Китая,
Где, как и здесь, покой и тишина.

Чего душе такою ночью надо?!.
Кругом успокоенье и отрада,
Прекрасен путь уединенный мой,
Он не тернист и по дневному светел…
И, безмятежно шествуя домой,
Я по дороге никого не встретил.



ТЮРЕМНЫЙ СОНЕТ

Посуда, столик, веник и кровать,
Водопровод и «вечная» параша,
(Она как урна иль, вернее, чаша,)
Которую не нужно выливать.

Здесь в шесть часов предписано вставать…
Пью с хлебом чай… В обед все щи да каша…
На ужин суп, а в десять спать, вот наша
Жизнь, если можно так ее назвать.

Всегда один… Тревожусь и тоскую…
Рассматриваю жизнь свою мирскую,
Над пережитым мыслями парю…
Шагаю взад-вперед… Стихи читаю
Вслух сам себе… Стою… Сижу… Курю…
И с каждым днем душой и телом таю.

1953. 22 марта. Воскресенье


***

Нам пели Музы, другом был Эрот,
Сердца и звезды властвовали нами,
Мы украшали землю именами
И нищими стучались у ворот.

Мы утверждали все наоборот,
Томили дев несбыточными снами
И старцев леденили временами
Дыханием арктических широт.

Мы превращали в золото каменья,
Для нас века былые – современье,
Средь ночи день, весна среди зимы;
Благословенным пламенем согреты,
В несовершенном этом мире мы –
Божественные гости… Мы, поэты…

______
Катрены: - 1926. 22 января. Пятница. Москва
Терцеты: - 1954. 11 декабря. Суббота. Петропавловск







.