Литература... 2. Малиновки заслышав голосок

«Зацепил» (по чтению «Улiса» В. Г.) один сказ. Сам по себе – ничем не заметный. Зацепил – в свою забаву.

Удалечыні, за ракой, віднеўся лес, ахутаны туманнай смугой. Якраз гналі дрэва – пасы, як тут называлі плыты.

А Забава – такая.

Бывай, абуджаная сэрцам, дарагая.
Чаму так горка, не магу я зразумець.
Шкада заранкі мне, што ў небе дагарае
На ўсходзе дня майго, якому ружавець.

Ці помніш першае нясмелае прызнанне?..
Над намі жаўранкам звінеў і плакаў май.
Назаўтра золкае, туманнае світанне,
Суровы позірк твой і мой нямы адчай.

Пайшла ты, любая, пад гоман жоўтых сосен,
Пайшла, маўклівая, пад хваль жытнёвых шум,
Туды, дзе гойдала зялёнае калоссе
На сцежках ростані мой адзінокі сум.

Пайшла за ціхія, далёкія прасторы
Світальнай зоркай ты, што гасне ў сіняве.
Душы пакрыўджанай гарачыя дакоры
Слязой халоднаю застылі на траве.

Пайшла, пакінуўшы мне золкі і туманы,
Палынны жаль смугой ахутаных дарог,
Каб я хвілінны боль і горыч гэтай раны
Гадамі ў сэрцы заглушыць сваім не мог.

Пайшла, ніколі ўжо не вернешся, Алеся.
Бывай, смуглявая, каханая, бывай.
Стаю на ростанях былых, а з паднябесся
Самотным жаўранкам звініць і плача май.

Бывай, абуджаная ў сэрцы, дарагая.
Твой светлы вобраз панясу я па жыцці.
На ўсходзе дня майго заранка дагарае,
Каб позна вечарам на захадзе ўзысці.

«Алеся» («Бывай»). Верш Аркадзя Куляшова. Выдатны сам па сабе! Як у нас казалi – хрэстаматыйны.
Ну, а пасля таго, як Лучанок паклаў тэкст на ладную музыку, i ўсё гэта выканалi «Песьняры»...  Шэдэўр! Хай для паэзii ён даражэй i без той налады.
Да таго ж, у песьнi ўтрымлiваются толькi выдзеленыя радкi.
В 1978-м появилась версия Алеси на русском языке. Не в перевод! Скорее – в повесть Куприна. С любовью барина Ивана Тимофеевича и кудесницы-лесовички (ведьмы) Олеси. На слова Поперечного, в музыку Олега Иванова, в представлении «Сяброў» (Ярмоленко).

Живёт в белорусском полесье
Кудесница леса – Олеся.
Считает года по кукушке,
Встречает меня на опушке

Олеся, Олеся, Олеся!
Так птицы кричат,
Так птицы кричат,
Так птицы кричат
В поднебесье.
Олеся, Олеся, Олеся.
Останься со мною, Олеся,
Как сказка, как чудо, как песня.

У юного (в 13-14 лет) Аркадия Александровича была своя драма. Первая любовь к Алесе Корыткиной. Когда они познакомились (1925) ему было всего 11, ей – 13...
Кулешов – прекрасный поэт! У него ведь были не только «Камунiсты» (1949) и целая эпопея Великой войны (с поэмой «Сцяг брыгады»). Был и «Хамуцiус» (1975) с Кастусём. Так мною и нечитанный (а не мешало бы!).
Но «зацеп» мой был всё-таки к песне. К её тексту. И – если быть точным – к попыткам его перевода на русский.
Не своим! Я, пожалуй, не потяну. И в силу своего «не совсем», и в силу некоторых особенностей оригинала.
Справа ў тым (на мой погляд), што паэтыкi мовы i «вялiкага i магутнага», пры ўсiм падабенстве, вельмi розныя. Вось гэта спалучэнне рознасьцi i падабенства неяк занадта замiнае. Прынамсi, у некаторых выпадках. Прынамсi, – мне.
Покаюсь. Мова кажется мне вообще поэтичнее русского, что легче всего демонстрировать на примере отдельных слов – по-пиитски в принципе не переводимых. По-пиитски!
Похоже, что с текстом Кулешова – именно этот случай (но – не зарекаюсь).
А иные – пытаются...
Зараз i акунемся.

Прощай, разбившая мне сердце, дорогая.
С чего так горько?
Не понять и не ответить.
Мне жаль заката, что по небу догорает
с восходом дня, который должен розоветь.

Пошла, вернуться не дано, моей Алесей,
Бывай смуглявая, любимая, бывай.
Стою в распутье прошлом....
А из поднебесья...
Звенит и плачет жаворОнка солом май.

Пошла, оставив мне рассветы и туманы,
полынных чар,
в туманах спрятанных дорожек,
чтоб я минутою нанесенные раны
годами в сердце заглушить своём не мог.

Пошла, вернуться не дано, моей Алесе
Прощай смуглявая, любимая, прощай.
Стою в распутье прошлом....
А из поднебесья...
Звенит и плачет жаворОнка солом май.

Владимир Войтюлевич (г. Мiнск). Со «Стихиры».
Да просто – ни в какие «ворота»!
Во-первых (не вникая в детали), просто не читается. Напрочь непоэтично. Категорически! Ни в одном месте.
И этого – достаточно уже самого по себе. Тем более, что оригинал – не рядовая поделка!
Теперь – о деталях.
Сначала – в защиту, так сказать русского языка.

Мне жаль заката, что по небу догорает
с восходом дня, который должен розоветь

Закат догорает по небу. Почему – не в небе!? Догорать (пусть – закату) ПО небу... Как-то... Слоги к ритму не подбирались?! Тогда уж лучше НА.
Закат догорает с ВОСХОДОМ. Заодно. Забавно! Оксюморон этакий. Утро-вечер на забор.
Оксюмороны в стихах, конечно, не просто допустимы, но желательны. Однако!
Который (восход дня) должен розоветь.
Кому и почто – должен?! С какого боку!?

Пошла, вернуться не дано, моей Алесей

В третий раз вернулся (на страницу к В. В.). Не «очепятался». Я.
Так и есть: Алесей. Ладно бы – Алесе.
Или это – Алеся не даёт кому-то вернуться?!
Ладно... Пусть: не дано вернуться ей. Алесе. Всё одно – чушь! Вполне достойно предыдущего «должен».

Бывай смуглявая, любимая, бывай.

Это я – забавляюсь, мешая-спалучая языки. Так я – «херменевт». А тут – серьёзный человек. Якобы перакладае.
Смуглая (?) так и осталась «смуглявай». Наверное, автор понимает, что «смуглявая», скорее, чернявая, чем смуглая. Так и скажи...
В русском приняты и «белявый», и «чернявый» (светловолосый-белобрысый или – светлый лицом, и черноволосый или – смуглый лицом). А вот от «смуглого» смуглявый не применяют. Насколько я соображаю.
Правда, в русском есть «смуглянка». Но здесь пришлось бы чуть поработать по слогам.
Разумеется, «поэты» имеют право на взбрыки новоязовы. Ну, да. Ну, да...
А по мне, так В. В. опять не сладил именно со слогами.

Стою в распутье прошлом

Ростанi – оно, как бы, и распутье (хотя, ничем не хуже и развилка). Но – уже по-русски (как и на мове), стоят НА распутье, а не В. Опять «слоги» заминают?! А язык тут (уже – русский) – причём?! Его-то вина – какая?!

Звенит и плачет жаворОнка солом май

От, молодца! Проявил творческую смекалку.
В жаворонке «удар» сместил (да, допустимо, в принципе...). И «соло» вклеил. В сохранение смысла!
Самотны – и вправду, одинокий. Самота – одиночество (мабыть, точнее, уединение). Но... Какое-то – нерядовое. Не зря аукает в «сум» (грусть-тоску).
Мабыть, и не одиночество, а та одинокость, в которую Лермонтов заострил свой Парус. На что откликался и я.

«Ничего против Лермонтова!»

Белеет парус одинокий,
Как лебединое крыло,
И грустен путник ясноокий,
У ног колчан, в руке весло.
(А. Марлинский (Бестужев))

Опять крылом белеет парус,
небес лаская окоём.
Покоем вынянчена ярость
у одинокости-вдвоём.
От правды счастия немного.
Но всякой норме вопреки
восторгом теплится тревога
простой бестужевской строки.
(28.07.2020)
PS:
Тяжбы вокруг «переклички» Лермонтова с Марлинским (А. А. Бестужевым) начались, по крайней мере, с прошлого века. То, что четырнадцатилетний Михаил (начинающий!) заимствовал из «Андрея, князя Переяславского» целые строфы, говорит лишь об увлечении неизвестным (1828 г.) автором и поисках-упражнениях юного неофита. С «Парусом» – куда интереснее! Во-первых, при жизни не печатается (хотя в рукописном варианте сей шедевр – без оговорок! – не мог не дать о себе знать). Во-вторых… Два варианта и эволюция знаменитой строки: от «Белеет парус отдалённый» к первоисточнику, с превращением «одинокий» в «одинокОй». В-третьих, кликнутый зачин вырастает в иную тему. Вызов – Ответ. Расставание с юношеским увлечением, не чуждым откровенным «перепевкам». С «Кавказским пленником» и «Корсаром».

Но спадар Войтюлевич (из Минска) поступил более оригинально. Одинокость жаворонка (к маю) перевёл в его соло.

Соло (итал. Solo – «один») – исполнение всего музыкального произведения или его ведущей тематической партии одним голосом, человеком или инструментом, противоположность понятию тутти.

И, попробуй, придерись! Если – по смыслу. Тем более, что человек чувствовал (адчуваў), что «самотнасць» – чымсьцi аздобленае адзiноцтва (цi адзiнота).
Вот и «приправил». А ещё – и в песню.
Только вот (к тому же) не читается! Хоть с солом, хоть с салом (в смысле подмазки).
Ко второму куплету особых претензий нет. И по части языка, и – даже...
Я к тому, что пераўтварэнне «жалю» (жалости-сожаления) в «чары» можно даже приветствовать. Как проявление своего голоса (в рамках допустимого в случае претензии на перевод).
Признаюсь. Прочитав текст В. В. (а по первому разу он мне не понравился ещё больше), я усомнился и в первой строке именно второго.

Пошла, оставив мне рассветы и туманы

Усомнился в «рассветах».
Мне даже подумалось, что переводчик небрежно перепечатал текст Кулешова. Что там – не «золкi i туманы», а золкiя туманы. То есть – прохладные.
Однако, похоже у А. А. таки золкi.
Тут ещё фишка – в чём?! Аркадий неслабо поиграл в «переклики» с синонимами, омонимами и пр.
Вторая строка (из семи – не вошедшая в текст песни)

Ці помніш першае нясмелае прызнанне?..
Над намі жаўранкам звінеў і плакаў май.
Назаўтра золкае, туманнае світанне,
Суровы позірк твой і мой нямы адчай.

Она аукается и в шестой-припевной (жаўранкавым маем), и в пятой (золкамi i туманамi). Только в ней «золкае» – именно «прохладное». А «рассвет» (золак) зашёл сюда как «свiтанне». Золак и свiтанне – синонимы. Золкi и золкiя – считай, омонимы.
Прыгожа было б (у арыгiнале) i зоркi (замест «золкi»), але юны талент (А. К.) вырашыў (i не без падстаў), што яго «перазоў» будзе, калi не больш выразным, дык больш мудрагелiстым. Да таго ж, зорка (свiтальная) у вершы ўжо ўжывалася. У папярэдняй страфе.
К синонимам у Кулешова (здесь): шкада (в первой) – жаль (в пятой). Пусть и в разных частях речи. К омонимам (точнее – в «аллитеру»): смуга (дымка), в пятой – смуглявая, в шестой. А «адзiнокi сум» (в третьей, внепесенной) – заточен в шестой нашим самотным «птице-маем». Заметьте, «ростанi» отмечены и третьей, и в той же шестой. Ну, а то, что в наших «ростанях» просто гудит «расставание» (которым в «распутье» – не очень...), не услышит разве глухой. Это – уже к разнице в поэтике мовы и «могучего».
«В круге втором». О моментах, касающихся уже не просто языка.
Второй куплет. По поводу которого я «поскромничал» насчёт «и даже».

в туманах спрятанных дорожек,
чтоб я минутою нанесенные раны
годами в сердце заглушить своём не мог.

Всовывать «туманы» и сюда (к тем, что в конце первой строки: Пошла, оставив мне рассветы и туманы) – лишнее. Как случилось?!
В оригинале: смугой ахутаных дарог.
Между «дымкой» (смугой) и «туманом» – много общего. В принципе – заменяемы. Но... Я – о повторе.
Неужели трудно было обыграть с «дымкой»?! Опять – проблемы со слогами да с ударениями?!
Дорожек...  Дорожек, так дорожек. З сьмякчэннем. Хотя... Зачем – без нужды?! Дороги тут больше к месту. Суровее. К горечи.
Так они («дорог») ещё и у самого В. В. ложатся и в ритм, и в рифму, и в размер. К «не мог» в последнем стихе строфы.
С какого беса тогда – дорожек!?
Вот, если бы «переводчику» ткнуло вместо «не мог» всунуть «не может», тогда было бы понятно. К рифме. Пусть и ломая при этом метрику.
А так вышло: ни себе, ни людям.
А как могло занести (в «переводе») «закат» к «восходу» в первой строфе?
Вообще-то, у Кулешова, «восход» – не абстрактного дня, а дня – его. Героя (и автора). Восход его жизни.
С таким восходом вполне сочетаем и обыденный закат.
Но... У В. В. – никакого (сдвигающего смысл) «моего»!
К тому же... «Заранка» – не обязательно закат. Заранка – зорька, заря. Которая бывает, как вечерняя, так и утренняя. На закате и на рассвете. То есть, она и вовсе не вполне тождественна им обоим.

Заря – совокупность красочных световых явлений в атмосфере, наблюдаемых при закате солнца (вечерняя заря) или перед его восходом (утренняя заря) и представляющих собой закономерную смену окраски неба. По другому определению, явление наблюдается после заката или перед восходом солнца, в основном во время гражданских сумерек.

Как-то так.
Заря. Она же (в уменьшение-ласку) – зорька.
Не следует также путать ни с беларускай «зоркай» (звездой), ни с русской «зарницей» (световой вспышкой на ночном небосклоне, отблеском далёкой грозы).
Так что – жаль мне не «закат», а «зорьку». С ней и вывёртывай, мил человек, в слог и в прочее. Или – вытанцовывай.
Да. У нас, «заранка» – ещё малиновка. Омоним, так сказать. Мабыть, сам Кулешов и тут какой (теневой) переклик прикидывал? Уже к жаворонку.
За «не ответить» (к «не понять») тоже ведь уязвить можно. Но, по сравнению с уже отмеченным, это – как бы дробязь.
А главное... Не читается! Ни по-трезвому, ни по-пьяному.
Спрашивается: на кой ляд браться за то, что тебе не по силам?! А если уж, то будь дорог, настройся (должным образом) и, хотя бы слегка, «просветись».
А тут... Явно не по себе бремя выхватил.
Песня, видите ли, популярная (роскошная). Песня...
Там верш – дарагога варты. И, надо же – так опаскудить!

А тут (опять со «Стихиры») ещё один ретивый подвернулся. Сюда же.
Некто – Евгений Ратков.

Ты мне вновь сердце встрепенула, дорогая,
Разлуки горечь – с чем сравнить ее верней?
Ах, как мне жаль зари, что в небе догорает!..
А вот зарю уже сравнить я бы мог с ней.

Ушла и путь забыла ты ко мне, Олеся,
Прощай, смуглянка ненаглядная, прощай,
На перепутье я стою, а с неба песней
Печалит жаворонок вовсю цветущей май

Ушла, оставила мне день седой, туманный,
Полыни горечь, дым густой путей-дорог,
Чтоб ту минуту нанесенной раны
Годами в сердце заглушить своём не смог.

Ушла и путь забыла ты ко мне, Олеся,
Прощай, смуглянка ненаглядная, прощай,
На перепутье я стою, а с неба песней
Печалит жаворонок вовсю цветущей май.
(Евгений Ратков)

Сразу же отметим некоторые грамматические достижения-достоинства данной «попытки». Хотя бы, по сравнению с первой.
1. Заранка отозвалась-таки «зарёй» (а не «закатом»).
2. «Смуглявая» нашла себя в адекватно русской «смуглянке».
3. «Ушла» существенно лучше, чем «пошла».
Но даже они перешибаются (мы – вовсе не о поэзии, которая здесь, опять-таки, не ночевала) убойными ляпами.
Так, «цветущЕй май» нисколько не уступает не удостоенной возвращения АлесеЙ. Я бы допустил здесь банальную опечатку (пусть и повторенную), но вся стилистика предложенного текста вопиет о неслучайности этой «щЕсти».
Тем более – вовсю, да ещё опечаленной песней жаворонка.
Заметим, что Евгений предпочёл услышать в «самоте» собственно смутак (или «сум»), не отвлекаясь на заточенную одинокость.
Ритмика – не в дугу. Зато корявость, достигаемая за счёт вставки (вероятно, в целях спасения ритмики: песня-то просто гудёт – то ли в душе, то ли в ушах посягнувшего) каких-то «ахов», «каков», «вотов», «туков» и «тыков».
Сочувствующим переводчику предлагаю прочесть хотя бы «А вот зарю сравнить я бы мог с ней». Споткнувшись о «я бы», вы просто обязаны почувствовать особое наслаждение.
Кстати, откуда вообще взялась такая строка?! И с кем Евгений (или его Герой) мог бы сравнить «вот зарю»? Кто скрывается под «ней»?!
«Откуда» – понятно. Я чуть поспешил отнести в позитив то, что, в отличие от первого «перакладчыка» господин Ратков отважился не смешивать зарю-заранку с закатом. Строкой выше. Но здесь... Увы! Не удержался.
На ўсходзе дня майго, якому ружавець вылилось в загадочное А вот зарю уже сравнить я бы мог с ней.
Там (выше) заранка (заря) от заката отстранилась, здесь – с восходом слилась.
Не исключаю, что Евгения к этому мотивировал его тёзка из «Медного всадника».

И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.

Тогда ещё более логичным становится, что она («ней»), с которой некто мог бы сравнить «а вот зарю», это – тоже заря. Но, как бы, другая, поспешно сменённая.
А внутритекстуальная логика такого «сравнения» определяется тем, что ближайшим существом женского рода (ею – к «ней») в строфе является заря, которую ах, как мне жаль. Разлуки горечь и ты, мне сердце встрепенувшая как бы уже отдалены-перекрыты. Зарёй догорающей.
Кроме того, создаётся впечатление, что Женя и вовсе горазд сравнивать, поскольку во второй строке мы имеем

Разлуки горечь – с чем сравнить её верней?

Заметьте, у А. К., в первой строфе (а и вообще) ни о каких сравнениях (буквально!) не упоминается. А тут – дуплетом!
Ага! Мабыць, я i ўцямiў сапраўдны ход думкi перакладчыка.
Поскольку речь о «сравнении» идёт в первой и четвёртой строках (стихах), то, вероятно (весьма!), что «а вот заря» сравнивается именно с «разлуки горечью». Ибо сначала автор (Е. Р.) мучился, с чем бы верней сравнить РГ, но благодаря «ах, как мне жаль» заре он узрел сопоставимую с РГ «а вот зарю».
Тем более, что РГ сама превращается в ЕЁ, что вполне перекликается с загадочной НЕЙ.
Если бы текст Е. Р. не был столь корявым, я бы (подразню «ябымога») так и погряз в столь деликатном разбирательстве. Вот, бывало, читаешь стих какого-нибудь Малларме, и ничего не понимаешь. Но при этом ты не понимаешь и того, что не понимаешь ничего. Просто читаешь. А тут... Настоящий ребус!
Пожалуй, хватит (сапиенти сат). О втором, из подвернувшихся мне, переводе усечённого верша юного Аркадия Кулешова.
Представляю, что там (в т. н. «переводах») могло случиться, если бы дерзнувшие посягнули на весь текст. О семи строфах!
Да. Благодаря Жене и Володе я обратил внимание, что в песне (исполняемой «Песнярами») третья строка второго куплета выглядит не так, как в стихотворении. А именно: Каб я хвілінаю нанесеныя раны вместо Каб я хвілінны боль і горыч гэтай раны.
В песне такое изменение допустимо.

Обращаться ещё к каким-то примерам перевода фрагмента (а то и всего) замечательного текста я, честно говоря, уже побаиваюсь. Хотя интересно было бы взглянуть на дело рук настоящего мастера.
Сам бы я не посягнул. Ибо – тоже не ахти какой (писака), да и предмет – больно хорош и, даже, уникален.
А сказ из романа Гниломёдова я вынес в зачин из-за «леса, ахутанага туманнай смугой». В переклик к строке из Песни:

Палынны жаль смугой ахутаных дарог

Ну, и к дважды упоминаемым Кулешовым «туманам».
Ещё раз покаюсь.
Прочитав, вслед за первым переводчиком (В. В.) текст песни (на языке оригинала), я слегка споткнулся об «ахутанасьць». Понятно, что «окутанность». Но... Мало ли что! Я – про возможные опечатки.
Всё правильно. Ахутаных, а не «акутаных».
Притом, что «акутанае» перекликалось-аукалось бы (на мове) с «кутом» (цi з кутком-куточкам). В «Мой родны кут, як ты мне мiлы!». А «ахутанае» – с «хуткасцю» или с «хусткай» (платком).

И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка

А Блок, поди, переводами и вовсе не пробавлялся...

17-19.12.2023
PS:
Поскольку мне (по ходу) попадал ещё один «опыт» отношения представителей «русского мира» с нашей «Алесей», приведу и его. С какого-то блога-форума. Не важно, чей. Просто есть пара забавных мест.
Привожу, не меняя орфографию и пр.

ну, большая часть и так понятно... но все же...
«Бывай» – в данном случае – «прощай»
«Шкада» – «жаль»
«Стаю на ростанях» – обычно переводят как «стою на распутье», но тут ещё есть сильный оттенок «расставания»... эдакий «перекресток для расставаний»)))
«Самотным жаўранкам» – скорее всего – одиноким жаворонком, но по-русски – не звучит (.
«пакінуўші мне золкі і туманы» – «оставив мне... эээ... золу рассветов и закатов (Кулешов), золак – облако в момент начала рассвета %, тоже версия; то что остается от сгоревшего неба %)... как-то так» и туманы – и так понятно.
«Палынны жах смугой акутанных дарог» – «полынный ужас) темнотой окутанных дорог», тоже, по-русски – корявенько.
вот – перевод-подстрочник:

Прощай, пробужденная сердцем дорогая.
Почему так горько – не могу я понять.
Жаль мне звезды, которая догорает в небе,
На восходе моего дня, который только еще розовеет.
Ушла, никогда уже не вернешься, Алеся,
Прощай, смуглая, любимая, прощай!
Стою на перекрестке дорог прошлого,
А из поднебесья одиноким жаворонком
Звенит и плачет май.
Ушла, оставив мне золу рассветов и туманы,
полынный ужас покрытых дымкой дорог.
Чтоб я минутою нанесенные раны
Годами в сердце заглушить своём не смог.

Отмечу, что при всей забавности («жах» замест «жалю» оказался в оригинале (от А. К.) у забавника), данный подход к тексту Кулешова представляется более адекватным, чем у В. В. и Е. Р. По крайней мере, глянулась оговорка: «Но по-русски – не звучит».
Что верно, то верно!