Колдун. Часть 1

Колдун. Часть 1.

Гуляя, я нашел старинный дом,
Стоявший вдалеке от всех селений.
Когда-то был он родовым гнездом,
Надежной крепостью для многих поколений.

А ныне весь покрыт увядшим мхом,
Словно скиталец-язвой и коростой.
И возникали мысли о плохом,
Ведь дом сродни был старому погосту.

В густой тени разросшихся дерев
Он притаился ото всех сокрытый.
Стволом могучим стену подперев,
Поднялся клен, раздвинув камня плиты.

Покинутый хозяином давно,
Пустыми окнами смотрел с укором.
Двери открытой черное пятно
Паук заплел затейливым узором.

Сквозь бреши окон ветерок донес
Тлетворный дух гниения и пыли.
Внезапно кровь мою сковал мороз,
А руки, словно в декабре, застыли.

Я будто слышал отголоски зла,
Что пряталось до наступленья ночи.
 Из темной бездны тварь меня звала,
Но голос чист был, словно колокольчик.

Струною натянулась тишина.
Безжизненно обвисли ветви клена.
И рухнула от времени стена.
Узрел проем я двери потаенной.

Бежать отсюда со всех ног готов
Я был дурным предчувствием гонимый.
Из темноты донесся страстный зов
Почти беззвучный, еле уловимый.

Так шелестит упавший наземь лист,
Сметаемый осенними ветрами.
Напоминал он заунывный свист,
Когда сквозит зимой в оконной раме.

Он звал меня: «Спустись скорей в подвал
И отопри тяжелые оковы.
Десятки лет я в заточенье ждал.
Внимали мне лишь пауки, да совы».

Не знаю что-внушение, гипноз,
А может быть проникла в душу жалость,
Ведь стонами и градом горьких слез
Мольба его порою прерывалась.

Отбросив страх и чувство дурноты,
Я тьмы и света преступил границы.
Окрепший голос звал из темноты,
А воздух понемногу стал светиться.


Мои шаги звучали, как набат.
А сердце вторило ему тревожно.
Казалось, я спускаюсь прямо в ад,
Ногой ища ступени осторожно.

Прервала путь заржавленная дверь,
Надежная, как древний щит у война.
А пленник вдруг завыл, как дикий зверь,
Который в логове был кем-то пойман.

Со скрежетом я сдвинуть смог засов,
И отозвались петли резким визгом.
А запах описать не хватит слов,
Что был навстречу мне из кельи изгнан.

Ко мне вернулся первобытный страх.
Холодный пот со лба струился градом.
И словно путешественник в горах,
Я приближенье чуял камнепада.

Внезапно повинуясь воле злой,
Светильники зажглись огнем нездешним.
Я с ужасом увидел пред собой,
Что не привидится во сне кромешном.

Гранитной плиткой выложен подвал.
Везде разводы плесени и слизи.
И за руки прикованный стоял
Уродливый старик на грани жизни.

Седых волос белесая копна
Свисала бахромой почти до пола.
Из одеяния лишь перевязь одна,
А в остальном, как в миг рожденья голый.

Из-под кудлатой брови зоркий глаз
Сверкал, подобно черному агату.
Казалось, разорвать готов тотчас
Любого, узник на стене распятый.

Взмолился он: «Сними, храбрец, с меня
Скорее цепи, отопри запоры.
Я много лет не видел света дня.
Я высох весь, измученный и хворый!»

Властитель этих мест, проклятый князь
Обманом заманил меня в ловушку.
Заклятьем сил лишил, потом глумясь,
Устроил с дворней наверху пирушку.

Но недруг ему в кубок подмешал
Крупицу из опаснейшего яда.
И вопли князя огласили зал,
Когда за ним пришли посланцы ада.

Увидев оных, слуги наутек.
Немедля по округе разбежались.
Заклятьем обездвиженный не мог
Я скинуть груз цепей хотя б на малость.

Когда измученный годами плена дух
Готов покинуть был свою обитель.
К мольбам горячим не остался глух,
Явился долгожданный мой спаситель.

Я нерушимой клятвою клянусь.
Прочь цепи-не останешься внакладе.
Не тронет твое сердце больше грусть.
Подумай хорошенько о награде.

Заветные желания твои
Смогу облечь в какую хочешь форму.
Наполню блеском радостные дни.
Не даром свыше станет власть, а нормой.

Познаешь ты объятья королев.
И будешь землями владеть поправу.
На поле битвы, словно храбрый лев,
Ты обретешь невиданную славу».

Речь старика сочилась, как елей.
Пред взором вознеслись златые горы.
В какой-то миг, сказав себе: «Смелей»
Я снял с цепей мудреные запоры.

Внезапно потемнело все вокруг.
Дрожь охватила землю под ногами.
И сердце молнией сразил испуг.
И в пыль рассыпался гранитный камень.

Я взвился в воздух, словно легкий пух,
Неведомою силою подхвачен.
Лишь ветра свист улавливал мой слух.
Срывались звезды с неба на удачу.


Пронзив стрелой упругий небосвод,
Я мчался вдаль подобно метеору.
Мне змей грозил, поднявшийся из вод.
Чудовищ позади оставил свору.

Луна взошла, сверкая серебром.
И солнце вдалеке горело златом.
А радуга разрезала серпом
Поля на разноцветные заплаты.

И снова колдовская карусель
Огней перед глазами закружила.
Как парусник, что выброшен на мель,
Меня на землю опустила сила.

Рассеялась пред взором пелена.
Я был на берегу у кромки моря.
Чуть разомлев, как дева после сна
Заря вставала в розовом уборе.

Шуршала набегавшая волна,
И пряные дразнили ароматы.
Неведомая южная страна
Под сенью облаков из белой ваты.

Я приподнялся с теплого песка,
По сторонам взирая ошалело.
Прохладный ветерок меня ласкал
И освежал натруженное тело.

«Приветствую тебя, мой господин»
В его словах звенели нотки стали.
«Я ваш покой берег, как паладин,
Пока вы сном младенца сладко спали».

Склонился предо мною статный муж
В роскошном одеянии восточном.
Улыбка на губах, как скользкий уж,
Вилась над бородою цвета ночи.

Под шелковою черною чалмой
Глаз привлекал сверканием агата.
Он поражал нездешней глубиной
И холодом, как у морского гада.

«Позвольте мне представиться теперь.
Судьба незримой нитью нас связала.
Я был еще вчера, как дикий зверь,
Забытым всеми узником подвала.

Магистр давно утраченных наук.
При мне ложились камни пирамиды.
Я древних мудрецов прилежный внук,
Чьи знания под слоем лет забыты.

Меня зовут-и очень странный звук
Коснулся слуха, словно скрежет стали.
«А впрочем называй меня Мой Друг
Ведь имя сможешь повторить едва ли.

«Скажи скорей, куда меня занес?
В какую даль земли, колдун проклятый?
Даров ты обещал аж целый воз,
Удачи, славы, серебра и злата».

«Терпение, мой друг»-он произнес.
«Я времени отправил вспять теченье.
На сто веков назад нам удалось
Вернуться. В край, что предан был забвенью.

Сегодня в императорский дворец
Незримо смерть пожаловала в гости.
Правитель в муках принял свой конец.
Огонь проглотит жадно его кости.

Дочь императора красой своей
Поэтов при дворе вгоняет в краску.
Ты после траура женись на ней
И станет жизнь похожею на сказку.

Обычай той страны весьма суров.
Не каждый сможет стать её супругом.
Не тот, кто произносит много слов,
На поле брани, выходя с испугом.

В деснице сжав короткий, острый меч,
Он должен при стечении народа
Своею жизнью храбро пренебречь,
И в битве адского сразить урода.

Его из мрачных бездн приманит жрец,
Свершив давно забытые обряды.
Замрет навечно множество сердец,
Людей, что ненароком будут рядом.

Не бойся схватки, колдовство мое
Укроет от когтей, как щит надежно.
Добычу не получит воронье,
Коль мне ты будешь верить непреложно.

Не выдержит удара чешуя,
И меч пронзит твердыню адской плоти.
Прольется крови черная струя,
Покинет мир одно из тьмы отродий.

Ну а теперь довольно болтовни.
Нас кони мигом принесут в столицу.
За шею жеребца ты обними,
Когда он полетит подобно птице».

«Но где же мы возьмем себе коней?»
Лик колдуна прорезала ухмылка.
Движеньем быстрым срезал прядь кудрей
И что-то прошептал над нею пылко.

Прядь вспыхнула и обратилась в дым.
Сгустился он в два темных силуэта.
Мгновенье и буланый конь с гнедым
Предстали, будто вестники рассвета.

Огнем горели красные глаза
И обжигало жаркое дыханье.
Опасны, словно горная гроза.
На зависть львам клыков сверкают грани.

Колдун шагнул, раздался страшный храп.
Созданья обнажили грозно зубы.
«Пред господином будь покорным, раб!»
Раздался крик пронзительный и грубый.

И чудо! Кони, мигом присмирев,
Подставили свои крутые спины
Могучие, словно стволы дерев.
Я сжал рукою повод длинной гривы.


Упруго оторвавшись от земли,
Скакун взлетел, с ветрами дерзко споря.
И щепками казались корабли,
Застывшими на синей глади моря.

Вот желтизну прибрежного песка,
Лесов сменил темно-зеленый зонтик.
И в дымке растворялись гребни скал,
Край неба подперев на горизонте.

За лесом спели тучные поля.
Меж ними нитью пролегла дорога.
Теплом дышала щедрая земля.
Даров ее кругом виднелось много.

Раскинулись тенистые сады.
В них сборщики мелькали урожая.
И речки воды, словно из слюды,
Текли неспешно, небо отражая.

Сверкая первозданной белизной,
Явился взору град, подобный чуду.
И как бутон, раскрывшийся весной,
Сияла башня, цвета изумруда.

Укрывшись за надежною стеной,
Дома, как бусины, на нитках улиц
Покрыты черепицей, словно хной,
Напоминали мне пчелиный улей.

Людей разноплеменную толпу
Смешал, как варево, базар восточный.
Посредь его к позорному столбу
Воришку приковали цепью прочной.

Над  городом вознесся к небу холм
И белоснежного дворца громада,
Словно корона возлегла на нем.
Вокруг дворца высокая ограда.

Скакун почуял колдовской сигнал
И сделал круг над изумрудной башней.
Звеня подковами, он поскакал,
Дрожа струной от удали пьянящей.

Мы спешились незримые для всех
И поднялись по лестнице в покои.
С улыбкою, уверенный в успех,
Колдун был удивительно спокоен.

Почувствовалось-траур во дворце.
Нам встретились в одеждах черных слуги.
Кто в маске скорби на больном лице,
А кто-то в неподдельном был испуге.

Наш путь привел в роскошный тронный зал,
Придворными забитый до отказа.
А потому нам показался мал,
Хоть площади был больше он в два раза.

Там что-то говорил худой старик
По виду жрец не рядового сана.
Людей раздвинув, шли мы напрямик.
Нас не смущала с копьями охрана.

Стоял на возвышенье трон пустой
Покрытый полосатой шкурой зверя.
От ламп вдруг отделился дым густой
И выдохнули все, глазам не веря.

Жрец побледнел на миг, как полотно,
Уставясь, словно кобра на мангуста.
Пространства распрямилось волокно,
Узревши нас, кто-то упал без чувства.

Над залом пролетело: «Колдовство!»
И стражи дружно опустили пики.
Я проклял колдуна за хвастовство
И озираться стал в волненье диком.

Жрецу отвесив вежливый поклон,
Колдун меж тем сказал витиевато,
Что рвется из груди печальный стон,
Как тяжела постигшая утрата.

«Мой юный друг-наследный принц страны,
Раскинувшейся далеко на юге.
Огромные стада и табуны
На пастбищах пасут покорно слуги.

В броне из стали преданная рать
Неисчислима, как песок в пустыне.
И, безусловно, царской воле знать
Всегда послушна и верна поныне.

Принц, несмотря на юные года,
Задумался о любящей супруге.
И начали придворные тогда
Присматривать ему невест в округе.

Объездили гонцы десятки стран,
Куда смогла пройти нога верблюда.
Но вот пришел к нам как-то караван,
Который начинал свой путь отсюда.

Немало караванщик видел мест,
Словам его нетрудно было верить.
Поклялся он, что лучше всех невест
Здесь во дворце-прекрасная, как пери.

Осилить нам пришлось нелегкий путь,
Оставив позади леса и степи.
Мы свите дали время отдохнуть,
Усталость наложила на них цепи.

А принц и я спешили во дворец.
Вселилась в нас невиданная сила.
Позволь же нам, достопочтенный жрец,
Склониться пред красой, что всех пленила.»

Насупил брови сумрачный старик,
Буравил колдуна тяжелым взглядом.
И речь его, похожая на крик,
Была пропитана змеиным ядом.

«Кто сможет подтвердить твои слова?
И поручиться, что не самозванец?
Лишь царь здесь может заявлять права,
А не какой-то пришлый иностранец!»

Откинул плащ с усмешкою колдун.
Столпились люди в ожиданье чуда.
Ларец извлек, покрытый вязью рун,
Алмазов в нем сверкающая груда.

«Вот толика ничтожная даров,
Что наши слуги привезли с собою.
Поручатся они сильнее слов,
Ведь мы чисты пред небом и судьбою.»

В глазах жреца зажегся жадный блеск.
«Гостей мы рады принимать в столице.
Прошу простить, что был я слишком резк.
Здесь не редки шпионы и убийцы.

Гостями будьте с юга господа.
К услугам вашим лучшие покои.
Рабыни, вина, вкусная еда.
Все это царский сын иметь достоин.

Пусть месяц пролетит для вас, как день.
Затихнет стон и плач печальной тризны.
Сойдет с лица принцессы скорби тень.
Открыты будем мы для новой жизни.»