Неосторожный заезд

Мы байкеры. Гонщики, ночные волки, нас называют по-разному. Отчаянные люди, живущие порывом. Всё свободное время мы живём, словно второй жизнью, и она здесь, на колёсах, среди рёва моторов, на просторах дорог. Это наше временнОе пространство, наш прайд свободы, наше сообщество, в котором мы уверены, как в себе. Не у всех здесь есть семьи, у кого-то зачастую, напротив, их нет, но не все и отшельники. У многих есть своя очень увлекательная личная жизнь, причём нередко она объединяет не нас с внешним миром, а нас друг с другом. Да, у нас катаются и девушки, довольно талантливые, особенно Таня. Однако есть среди нас также и немало одиночек, и не только мужчин. Здесь всех нас объединяет общий дух, дыхание азарта, вкус победы, шлейф свободы, магия ветра, и это делает нас счастливыми.

Это довольно старый клуб, нам уже лет тридцать. Основателей клуба было двое – Саша, Александр, которого я ещё застал, но его уже, увы, лет шесть нет в живых, до сих пор – лучший гонщик из всех членов клуба, и Витя, Виктор. Рома, Таня и я присоединились уже позже, в диапазоне десяти – пятнадцати лет назад. Считается, что клуб держится на нашей четвёрке.

Время от времени мы устраиваем заезды-турниры, чаще сезонные, то есть исключающие зимний период. Обыкновенные же мото-прогулки не затихают никогда.

У нас, как и у любого сообщества, есть «свои» места, и, как правило, одно особое своё место.



Так было и у нас. Таким нашим домом был средней дальности выезд от города, полукарьер, окружённый лугами, а с одной стороны – обрывом глубиной метров пятьдесят вниз. Точнее, это был полноценный карьер: овраг за обрывом не разрезал его, а будто подталкивал, потеснял, изменив тем самым его форму. Обрыв начинался резко и, ниспадая, уходил в глубину, также резко поднимаясь к своему противоположному «берегу». Вся его удалённая сторона также окружалась лугом, а между краями в продольном центре расщелины был проброшен мост. Место действительно было довольно интересное и живописное, этого не отнять, это нас к нему когда-то и привлекло. Это было не просто нашим любимым расположением, это место рождения команды, место её истории.

Сам карьер имел круговой гладкий выезд наружу, и рассекать по нему, спускаться в него и возвращаться обратно было совсем несложно. Площадь как его самого, так и окружного выезда оттуда, да и тихих, не беспокоемых трассовым движением, вначале немного закручивающихся, дорог снаружи карьера была обширной, достаточно приличной для крупных ездовых мероприятий, и её в полной мере хватало для большей части всех турниров.

Вокруг карьера, между широкими полосами дорог-выездов, высились несильно выступающие островки-обрывы, совсем небольшие, как трибуны, с которых было действительно очень удобно обозревать всё пространство карьера и далеко за его пределами. Подъезд к ним различался: на один заехать можно было прямо из кратера-карьера, на другие – заехав сбоку, либо завернув к его оборотной стороне, то есть «глядя» на кратер. Карьер был замкнутым углублением. Окружность постепенного и размеренного подъема его краёв полностью не прерывалась даже оврагом. Он начинался за одним из очертаний нашего микрократера, имея с ним одну общую границу – выступ, равный по высоте всему окружающему пространству, но воспринимаемому созерцателями как подъём на фоне стыка одного резкого и одного гладкого углублений в земле. Линия их соединения, в горизонтальной плоскости, почти не была выпуклой, в отличие от остальной границы карьера, а почти полностью уплощённой, будто выпрямленной. Несколько «трибун» приподнимались также и над этим выступом-границей. Всё это множество отрезанных друг от друга, и оттого ещё более необычных и привлекательных, «трибун» мы называли стадионом, будто их объединяло невидимое существо всего местного байкерского духа или даже проще – будто невидимые канаты или мостки.

Летний период, когда почва часто бывает просохшей, всегда был у нас самой горячей порой заездов.

Одним таким июньским днём мы и собрались на очередной съезд, чтобы поколесить по родному земельно-песчаному пространству с последующей прогулкой в отдалённые районы. По такой структуре и проходило подавляющее большинство наших встреч: в два этапа. Первый этап всегда проводился на площади одного из «наших» мест, а второй – на свободно избираемой нами каждый раз траектории пригородных трасс.
 
Заезд, то есть его второй этап, как правило, начинал кто-то из нас четверых, хотя иногда эта роль отдавалась одному из молодых членов команды, и после старта один из нас также вновь занимал эту позицию.

В этот раз мы долго не могли решить, куда нам следует отправиться. Дискуссия дошла до споров, чего у нас, в общем-то, никогда не бывает. Это совсем для нас не характерно, все проблемы и недоразумения мы решаем мирно. Наша «четвёрка», а также Саша, когда он ещё был в наших рядах, поставили это незыблемое правило, которое было скорее будто правилом отношений внутри семьи, и даже если кто-то из более молодых или новых участников группы не выдерживал своего пыла или недовольства и срывался, нам удавалось убедить его в неправильности этой позиции и направить на волну всеобщего нашего миролюбивого и мудрого духа, который нас всех и держал вместе, притягивал к себе, манил сразу свободой и спокойствием, объединял. Так вот начался спор, из воздуха, из ничего. По существу, здесь не о чем было спорить. Вопрос на повестке был ну и вовсе простым, что очевидно. Такие проблемы никогда не приводили к конфликтам между нами. Мы, четверо, были незыблемым духом команды, и нам лишь время от времени приходилось призывать молодёжь опомниться, прийти в себя, ведь все, кто собирался с нами, сами по себе, по существу, были именно такими. Это мы все создавали этот наш дух, тянулись друг к другу, находили друг друга здесь, оставались, и поэтому вернуть понимание друг друга нам всегда было просто. Однако на этот раз трещина разразилась между нами, основным составом… Это и разыграло злую шутку для нас всех, определило ход некоторых решений и их последствий. В этот раз путь поездки после турнира мы обговаривали заранее, в чём также не было ничего особенного, и такое случалось.

Таня вела себя возбуждённо. Мы не могли понять, что с ней происходит. Она отвергала все предложения команды, принципиально не соглашаясь: то отказываясь резко, что казалось странным для совсем неплохих вариантов, то заминая очередной вариант с явным нежеланием рассматривать его и видом отвращения. Варианты мест на выезд уже стали заканчиваться, предложения товарищей стали появляться всё реже, но Таня продолжала капризничать. Но не могли же мы ехать туда, куда кто-то просто не поедет, не захочет, не станет. Тут я не выдержал первый и мягко возразил её бесконечным отказам, сказал, что куда-то всё равно нужно ехать, и, может быть, стоит уже принять какой-то из новых, пока не озвученных, вариантов или вернуться к одному из предыдущих. Витя поддержал меня. Мы ненавязчиво высказали свою точку зрения, тем самым, по сути, обозначив взгляды всей группы. Все ребята выразили солидарность кивками головы или фразами: «Конечно!», «Правильно, да», «Конечно, Тань». Я добавил, что если Танюша себя плохо чувствует (именно так я к ней и обратился), то, наверное, ей не стоит кататься сегодня, а лучше отдохнуть, пересидеть дома, чтобы никакая хворь не привязалась к ней, а быстрей отскочила. Таня пришла в негодование. Она перешла на громкий тон и скоро почти на крик, говорила резко. В наш адрес посыпались обвинения и объективно незаслуженные упрёки в различных действиях, словах, ошибках, преднамеренностях. Я даже не помню все их, они свистели над нашими головами, как мелкие снаряды, а мы были против них совершенно безоружны от неожиданности. Мы с Витей опешили и молчали. Таню тщетно пыталась успокоить команда, и всё это продолжалось в неизменном формате минут пятнадцать – пятнадцать минут шока, обиды и жалости к девушке, которая от чего-то явно мучилась. Спустя это время её вырвавшийся буйный пыл начал стихать. Она успокоилась совсем даже как-то быстро. Через пять минут мы ни разу не услышали больше ничего неприятного в наш адрес. Она с другими девушками команды отошла куда-то в сторону, а они ещё продолжали её успокаивать, и даже несколько парней ещё подходили ободрить её. Мы с Витей договорились так. Если Танюша будет в полном порядке, в чём мы значительно сомневались, то на дальнюю дистанцию мы поедем все вместе, с ней, а мы двое не будем упускать её из вида, а если ей по-прежнему сейчас будет хоть сколько-то нехорошо, вернём её домой и, возможно, даже отменим весь заезд, включая карьерные гонки.

Пока девочки общались, все решили взять таймаут: разговаривали, осматривали машины, любовались видами вокруг. Около двадцати минут девчата также о чём-то болтали; мы видели, что они совсем повеселели. Порой до нас доносился их звонкий смех, Таня вновь сияла, словом, как обычно. У нас с Витей, да, я уверен, и у всех остальных, отлегло от сердца; мы с ним и сами развеселились прямо на глазах.

Вот к нам подходит Таня, и за ней ещё две наших девчонки, все радостные и спокойные. Таня попросила у нас прощения, мило улыбаясь и уверив, что её самочувствие отлично, и она готова к езде. Мы, конечно, были безумно рады, что ей стало лучше. Нас всё ещё напрягал минувший перепад, но мы поверили Тане и все договорились участвовать в обоих этапах гонок. Девочки сообщили нам предположительный маршрут, которым они хотели бы проследовать в рамках второго этапа, и мы, конечно, согласились. Все мы вновь обрели умиротворённое состояние, гармонию и почти спокойствие, но мы с Витей, тем не менее, подтвердили друг другу нашу договорённость не упускать из вида мотоцикл Тани на заездах.

Я не переставал думать о том, в чём причина таких капризов. Это было настолько необычно, непохоже на неё, несвойственно её характеру, что мои мысли о таком её поведении не уходили и продолжали роиться в голове.

И вот в течение последующих пяти минут, уже давно готовые, все оседлали свои байки, и начались «круги».

Когда Таня выходила на заезды, особенно усложнённые чем-то (гонки с целью первенства, неизвестные направления трасс и так далее), её взгляд, когда с ним удавалось встретиться, был неповторим… Это такой стальной, спокойный, но глубокий и тёплый, мягко-жёсткий, малоподвижный (она концентрировала внимание и сосредоточивалась на главном), осторожный и смелый, одним словом, уверенный взгляд.

Команда колесила по земляному карьеру. Временами кто-то выезжал на его орбиту и чуть за неё, сразу возвращаясь снова, обратно в карьер, по другой, ввинчивающейся в него дороге, или сделав полный круг вокруг него, по этой же. Официального турнира в этот день не было, и мы обгоняли друг друга по спонтанному желанию, хаотично. Так мы проездили немногим больше часа – обычное время разминки для поддержания формы к гонкам замкнутого типа – и стали по одному или сразу по несколько человек, друг за другом, сходить с дистанции на «стадион».

Все уже вернулись с круга, и остановились возле своих машин, каждый на своём участке стадиона. Это был традиционный умиротворённый перерыв перед дальним заездом. Кто-то разговаривал, кто-то молчал, даже находясь в небольших группах, также молчащих или беседующих. Всё это было нормальным, обыденным, принятым. Мы принимали любое настроение друг друга – радостное, грустное, весёлое, спокойное. Сюда мы приходили «домой»…

Оставалось расслабиться ещё в течение минут десяти и всем сняться с места. Внезапно послышался отдалённый и неожиданный в такой обстановке рёв мотора. Он приближался. Все уставились в сторону, откуда доносилось нарастающее рычание. Кто-то мчал в сторону стадиона, очень быстро, да, не ехал, а именно мчал. С какой стати было так разгоняться, когда карьерный заезд уже завершён?.. Мы в недоумении всё продолжали смотреть в сторону раздающихся звуков. На большой скорости к карьеру приближался байк, явно не планирующий тормозить, что было понятно при его окончательном приближении к нам. Часть стадиона в эти моменты видела, как эта своеобразная стрела летела вдалеке от них, стоящих на боковых полуокружностях карьера, а часть ощутила, как она пронеслась прямо перед ними, от кого-то немного со спины и сбоку, чей край кратера был почти в точке въезда в него разогнавшегося байка, а у кого-то, чуть позже, прямо перед носом – у тех, кто был ближе всех к мосту… Стрела летела и готова была вот-вот впиться в окружность кратера, перпендикулярно оврагу, в направлении к его продольному центру. Это была Таня! Да, её действительно не было среди нас… О её намерении теперь догадывались все, уже после въезда в карьер водителя бешеного авто, но это было невероятно. Мы не сразу опомнились… Прыжок. Мост сильно дрогнул и качнулся. Ближний край пропасти позади… Мост стоял, теперь, как маятник, медленно раскачиваясь в стороны.

Вообще Таня очень подготовленный человек: хорошая реакция, выносливость. Подготовка и природные данные. Она всегда собой занималась. Однажды у нас был такой нестандартный случай, совсем нетипичный. Он даже не совсем был связан с байками. Точнее даже как, случай был скорее не у нас, а у неё. Она сама нам рассказывала. Ведь многие из нас – самостоятельные байкеры, а кто-то по совместительству и спортсмены. Таня с Наташей, её подругой по клубу, ездили вдвоём в праздники в лес, летом. Наташа в тот раз чуть отстала, и Таня не придала этому особого значения: не стала больше разгоняться, но и дистанцию специально резко сокращать не стала. А Наташа не очень опытный гонщик, хоть и не первый год на мотоцикле. В лесу она ездила уже не раз, однако опыта всё же не хватало. Отстав, она решила нагонять по смежной дорожке, чуть отходящей влево и идущей почти параллельно первой. Мотор было в тиши прекрасно слышно, рядом, и Таня не беспокоилась. Но вот мотор как-то резко заглох. Таня проехала ещё немного, звуки машины вновь не появлялись, и Таня остановилась. Нужно было перебираться на другую тропу, и пришлось бы либо возвращаться на мотоцикле к самому началу развилки, либо продираться через густой уже лес напрямик перпендикулярно дорожкам, чтобы сразу попасть на вторую. Было недалеко, и Таня выбрала второй вариант. Машину оставила на обочине, сама пошла вглубь. Вот она добралась до смежной дороги, но там никого не было. Позже стало ясно, что Наташа в какой-то момент свернула ещё левее, на отдаляющуюся дорогу, расходящуюся под заметным градусом с первой. Таня на всякий случай пробежала чуть вперёд по дороге, затем, поскольку Наташа должна была быть где-то за ней, сзади, также бегом двинулась обратно и пробежала значительно дальше, но никто и ничто не попадалось – ни Наташа, ни ей байк. Таня, уже было, почти решила возвращаться бегом за своим мотоциклом, чтобы была возможность объехать в поисках большие дистанции, но стала слышать тихий не то стон, не то зов. Наташа действительно звала её, боясь сойти с дороги, дабы окончательно не потеряться. Как оказалось, после развилки и дополнительного лишнего поворота (эта дорога тоже сначала обещала идти практически вровень первым двум, судя по её направлению, и будто лишь слегка огибая две первых) она не смела остановиться, думая, что сейчас, скоро появится соединяющая дорога, куда она и повернёт к Тане. Но дорога не появлялась. Наташа чувствовала, что отклоняется всё сильнее. Тем не менее, Таня не замечала того, что звук второго мотора равномерно становился тише. Слышно его было прекрасно. В лесу была отличная слышимость, да и эхо иногда то отражало, то усиливало звуки, так что Таня ничего не заподозрила. И вот, услышав размытый дальностью голос, доносящийся из лесного пространства, отделяющего её от третьей дороги, она направилась туда. Наташа могла быть ранена, и медлить было некогда. Таня бежала долго, и притом всё время быстро. Во рту и в горле появилось кисло-металлическое, как от крови. Вместе с этим всю эту область как будто слегка спазмировало: Таня стала всю её ощущать. Так бывает с любым органом, любой частью тела. Когда она не болит, не тревожит, совсем не помнишь, что вообще есть такая, а когда что-то идёт не как обычно, сразу вспоминаешь о ней и чувствуешь, чувствуешь. Всю её. И не можешь забыть. Объём текущей в горло слюны увеличился раза в три. Но не тошнило: она тренированная девочка. И вот, наконец, дорога. Звуки становились звонче, отчётливее. Голос. Наконец-то!.. Чуть-чуть вдоль дороги назад, и Наташа – посреди дороги, стоит рядом с мотоциклом, живая, и вроде здоровая. Ну, слава богу! Выяснилось, что во время движения, в конце концов, поборов страх и панику, Наташа поняла, что Таня её слышала – её мотоцикл, – иначе она не продолжила бы по-прежнему ехать вместе с ней, и единственным способом прямо в тот момент уже дать знать о проблемах было – остановиться. Вот такая история с хорошим концом. Чего только не бывает в поездках… Хорошо, что не всегда всё плохо заканчивается.



И вот виднеется корпус Тани и её байка, уже рассекающих на мосту, направляющихся вдаль, от нас.

Сам мост деревянный, бревенчато-дощатый, обвязанный верёвками, прямо как в фильмах. Мы не выезжаем на него, но за его состоянием следим, хотя больше условно, поскольку всем известно, что никто вовсе не собирается взбираться на него верхом на машине. Да и пешком никто из нас туда не заходит. Каждый год мы перевязываем узлы канатов на его концах – летом или осенью – во время «сезона». Сам мост мы не укрепляем, не ремонтируем и даже не проверяем, по тем же причинам. В жизни иногда приходится задумываться примерно о таком: а действительно ли мог я это упустить, закрыть свои собственные «ясные очи» на вещи, довольно по сути зыбкие и непредсказуемые, взять на себя смелость отказаться от ответственности? Длина моста, собственно, как и ширина этой нашей местной пропасти составляет метров двести, а может, больше. Мост узкий и шаткий. В первые времена существования клуба Саша умудрялся ездить по нему, и это всегда выходило так ловко! Мы почти не замечали опасности таких трюков, когда под Сашей оказывались его байк и пропасть… Он всегда шёл спокойно и мягко. Мост отзывался лёгким волнением, будто приветствуя его. Мы все, как один, всегда неотрывно наблюдали всё его «выступление» с первого момента до последнего, заворожённо. И ведь никогда не качнётся ни разу резко под ним мост! Этот замечательный байкер ехал ровно, как по шоссе. Проезд по нашему мостику был одним из фирменных показательных трюков команды, и именно этот – выполнял только один человек, Саша. В те времена за мостом мы, конечно, следили тщательно.



В этом году узлы ещё не перевязывали. Год от года это случалось по-разному, поскольку зависело от настроения команды. Мы ведь всё равно знали, что никто туда не поедет, хотя, в общем, старались не оттягивать процедуру до осени.

Стадион заметно занервничал. Все перешёптывались, суетились, кто-то срывался куда-то бежать. И всё бы хорошо, и дай бог! Это было очень рискованной попыткой, этого давно никто не делал, со времён Саши, кумира наших кругов прошлого двадцатилетия. Татьяна была почти равна ему, да, почти равна. Так же отчаянна, мастеровита, но как будто более бесшабашна, там, где это иногда лишнее. Хотя, что такое «лишнее» для гонщика?..

Был у нас ещё один случай на гонках. Это произошло с одним нашим молодым товарищем, он был на тот момент уже год в клубе. Он нарвался на уступ прямо в центре кратера в конце кругового соревнования. Дело в том, что он очень неаккуратно, круто стал заходить на круговой поворот. Мотоциклист, оказавшийся в таком положении мог бы просто завалиться на бок, но под колёсами оказалось дополнительное препятствие, и он не справился, перевернулся, как он потом вспомнил, – полубоком, полу- через голову.

В эти минуты мы четверо уже стояли на трибунах и ждали остальных, и вдруг… Тормоза, лязг, удар. Таня отреагировала мгновенно. Она прямо-таки пикировала вглубь котлована. Мы ринулись следом.

Он был жив, но пребывал в шоке. Было похоже, что у него что-то сломано, и мы его не двигали. Ждали помощь. Помню, как особенно ласково она говорила с ним, держала за плечо, гладила по волосам, что-то спрашивала.

Я и сам давно уже «ходил» во вторых рядах лидерства. Это только звучит неприглядно «во вторых», но на самом деле до этого надо было ещё суметь дотянуться, нас и всего-то было на этой своеобразной ступени трое – я, Витя и Рома. Все опытные, смелые и сильные гонщики.

И вот мы, почти все ещё оставаясь в шоке, пристально смотрим на мост... Ромы на трассе в этот день не было, а Витя вначале, кажется, уже рванул к отвесу, на своих двоих, без машины. Все всполошились, но только я, похоже, заметил, как расслабился один из двух узлов ближнего края моста, двадцатью метрами под нами, на отвесе. Трибунка стадиона, на которой я расположился перед вторым заездом, была как раз перед мостом, чуть в стороне, ближе остальных, и этот участок было прекрасно видно, за счёт угла обзора и близости к нему. Это мимо меня Таня пролетела, как у виска пуля. Витя также сначала был на той «трибуне», но его внимание было плотнее приковано к ездоку, тем более, что он и его мотоцикл располагались двумя метрами дальше меня от края обрыва, и сбитое положение узла он заметил уже после меня.

Я не знаю, на что я рассчитывал в тот момент, чем именно я стал бы и смог бы помочь, когда рванулся к своему мотоциклу.

Куда?! – Услышал я резкий крик и почувствовал крепкий захват своего плеча.
– Она рискует, но она знает, что делает. Ты погибнешь!
Я остановился. Обернулся. Возле стоял и ещё держал меня за плечо Витя, с каким-то смирившимся, грустным непустым взглядом. Он вернулся от пропасти ко мне.

Он отлично осознавал, что не успел бы добраться до узла, пока она ехала, да и бежать туда, чтобы, если что, удержать её на этом краю, было уже поздно. Некоторые наши товарищи срывались со своих мест и бежали к нам, хотя вряд ли они видели неполадки моста, разве что байкеры с такого же выступа, как наш с Витей, по другую сторону моста, только более удалённого от него.

Действительно, здесь стоило учесть нагрузку от повторного прыжка на мост и то, что я, как и моя машина, были несколько тяжелее, чем Таня и её байк; да и не знакомы техника, точность и ловкость управления по неширокой мостовой линии, шатающейся и порой уклоняющейся от проезда по ней… Габариты комплекса «Таня и её авто» также означали её хорошую маневренность, в отличие от моей. Да и её опыт, способности и мастерство, что ни говори, не были равны моим…

Что я собирался предпринять? Подхватить её на разрушающемся мосту, который к чертям разлетится на щепки; помочь удержаться на одной из его повисающих половин и не разбиться при её ударе об отвес; содействовать каким-то непонятным образом в том, чтобы долететь до противоположного края за мгновения до обрушения конструкции? Я и сам не знаю.

Таня ехала быстро, очень быстро, и эти секунды отдавались минутами в наших ударах сердца. Мост заметно вибрировал от передвижения мотоцикла, сразу пошёл в раскачку. Узел держал. Мне моментами это казалось невозможным. Мост продолжал покачиваться. Узел немного вытянулся от нагрузки в направлении к мосту, но, в принципе, относительно своего исходного положения не ослабел.

Таня уже скрылась за тем краем пропасти, когда нас всех ещё бил озноб. О да, это было не меньше, чем пропастью, пусть дно и было ясно видимым с её краёв.

Команде ничего не оставалось, кроме как отправиться за ней, выехавшей таки из зыбкой пучины неощущаемого воздушного пространства под собой, расправив на ветру гривы наших стальных коней. Мы быстро снялись, в чём шок в некоторой степени не только помешал, но и помог, и сорвались за ней. Также, один за другим, как обычно, в случайном порядке мы нашей вереницей вырывалась подчинять ветер, следуя за его королевой. Да, казалось бы, ничего страшного не произошло, и мы почему-то понимали, что и не случится. Необычное начало обычного заезда… Мы с Витей почти догнали Татьяну, следовали прямо за ней. Весь путь мы, как двое придворных, не отставая, рассекали за ней просторы трасс и полевых дорог. Прогулка получилась неожиданно приятная: быстрая, захватывающая, приятно-волнительная, и без крайностей.

По окончании выезда Таню все хвалили, выражали своё восхищение, но также и практические опасения, миновавшую тревогу, пролетавшую, тем не менее, в голове то у одного, то у другого из очевидцев от остроты воспоминания, и искренность переживаний за дерзкую и любимую всеми девушку.



На следующем съезде, который внезапно был назначен на один из наших запасных «аэродромов», Таня выразила нам категоричное намерение прекратить сборы на карьере. После этого я также думал о случившемся в прошлый раз неосторожном Танином заезде и обо всём, что ему предшествовало и сопутствовало.

Таня всегда была уравновешена, самодостаточна и уверена в себе.

Через год с лишним, нет, скорее полтора, мы узнали, что территорию карьера оградили и заняли эту землю.

Зачем ей было туда бросаться без подготовки навесного моста?.. Я долго не мог найти для себя объяснение. Девчата говорили, что Танюша лишь отшутилась им после того скандала, а Таня очень уверенный человек и в меру жёсткий, когда это нужно, поэтому пытаться узнать причины они не стали; мы, парни, и подавно.

Она лидер, самый настоящий, истинный, в душе. И нам не следовало вмешиваться в её дела против её воли. Это чувствовалось совсем явно. Она, конечно, не накричала бы на нас, даже не ответила бы резко, уже не говоря о вероятности ссоры, но мы бы ничего не добились. Она очень сильный человек. Тем более странным казался всем нам её эмоциональный взрыв.

Таня точно была не расположена выкладывать нам подноготную, но с чем же был связан её срыв?.. Может, ей было нужно утвердить позицию абсолютного лидерства в клубе?.. – Приходила самая первая мысль. Но Таня лучшая… Уверенно лучшая. Нам всем до неё, вероятно, и не дорасти, и это, также всем, понятно. Бывают в людях такие качества, какие даются от природы, и это тот самый случай. Таня талант. Среди нас не может быть равных ей… Таких среди нас просто нет. К тому же Таня профессиональна, и планировать заведомо опасный неподготовленный трюк – совсем не для неё.

Потом я думал, что она влюбилась, в кого-то из клуба, и хотела произвести на этого человека впечатление. Но этому вновь помешал бы её профессионализм. Она может произвести впечатление своей подготовкой, а не глупостью, которой в ней нет. Некоторая её склонность к безбашенности, которой она отличалась от Саши, не могла бы дойти до таких неоправданных рисков. Ведь можно было просто подготовить мост! И ехать, пробовать себя. И она так бы и сделала.

К моим утверждениям можно отнестись скептически, но если сложно всё это принять на веру, её нужно просто увидеть. Танечка очень солнечный и спокойный человек, деловой и ответственный. В её присутствии кажется, что небо всегда голубое, даже если оно где-то далеко, выше туч, что солнце всегда греет, пусть мы своими глазами не видим его лучей, и что иначе быть не может.

Вот что даже однажды посетило меня: а не переживала ли Танюша так сильно из-за стройки на нашем карьере? Застройка, возможно, планировалась здесь заранее, и Таня узнала об этом. Просто смешно подумать. Сила нашего духа и такие глупости, такие капризы. Всё крылось где-то глубже.

И тут я понял… Таню что-то мучило… У неё что-то произошло, что-то случилось в её ровной и быстрой, как траектория и скорость метеора, жизни. И она будто хотела нам рассказать об этом, пусть даже не до конца, но рассказать. Она уже с трудом контролировала себя, точнее вовсе перестала, на момент той глупой с виду истерики. А потом… Она довольно быстро овладела собой; и Таня решила с нами поговорить о себе… Она очень хотела, чтобы мы её услышали, именно такую, какая она есть: уставшую, сильную, искреннею и неподдающуюся.

О, нет, мы и подумать никогда не смогли бы о том, что в ней может кипеть буря страстей, а тем более застать её врасплох, вывести из себя. Однако это случилось, прямо на наших глазах. И мы не могли помочь… Она не позволит. Но она справится. И это в ней не тупое упрямство, заставляющее её молчать. Это сила ядра нашей команды, как ядра Солнца, ядра Земли. Как ядро может остаться ядром, если ему не будет хватать своей собственной энергии для существования и существования того, что находится непосредственно вокруг него, живёт с ним, живёт и существует в данной форме за счёт него?..



Мы с Витей, как и ещё некоторые наши товарищи, не выдержали и вскоре через некоторое время вдвоём в частном порядке прокатились до карьера. Таню мы брать, разумеется, не стали…

Его вид был довольно скучен и ещё более безжизнен, чем вид его, прежнего, в своём «диком» состоянии. Забор и редко расставленная техника делали его образ каким-то ненужным. Мост сняли. С противоположного от нас края обрыва едва виднелись на земельном фоне чёрные штыри, и, выделяясь, белела зачем-то по-прежнему повязанная на них часть каната.

2017 г.