Ирония Розанова, Или с легким паром

Не подлежит сомнению, что баня на Руси существует давно, с первых веков христианского летосчисления. Преподобный Нестор писал, что бани у славян видел еще святой Апостол Андрей Первозванный, который «приде въ Словени, идеже ныне  Новъ-Городъ, и виде ту люди сущая, како есть обычай им, и како ся мыют и хвощются, и  удивиси имъ. Летописец записал, что местные, натопив в деревянной избе до невозможности огромную кирпичную печь и наплескав туда воды, входят в облака горячего пара, и долго, и больно хлещут себя «прутьем молодым».
Но подлежит сомнению, что введению общественных бань на Руси мы обязаны монахам, особенно печерским. Во времена великих князей, потом и царей баня была уже во всеобщем употреблении и пользовалась большим почетом при русском дворе. Не мало сведений находим мы о русской бане и у иностранных путешественников  того времени, хотя, зачастую не беспристрастных к описываемому предмету, а некоторых из них можно заподозрить в том, что они совсем не видели русской бани. Так, Олеарий рассказывает, что русские уже и потому пришли к заключению о самозванстве Лжедмитрия I, что он «не так часто, как это водится у русских, ходил в баню, ибо русские крепко держатся обычая мыться в бане». Потому то, пишет он «во всех городах и селениях у них множество общественных и частных бань, в которых всегда почти найдешь множество моющихся».
С тех пор «много воды утекло», но баня стояла и стоит; удельные князья воевали, Москва их смиряла; Москва изменилась, но баня все стоит; Россия преобразована, но баня все стоит. Либеральные отечественные писатели смеялись над нею, указывали на заграницу, что «вот заграницей...» Но баня устояла; мало того — она пошла сама заграницу, потребовала экспертизы докторов, и теперь, заручившись всеми патентами, менее чем когда-нибудь думает уступать натиску цивилизации.
Василий Розанов дает такие оценки философии русской бани: 

— Баня глубоко народна; я хочу сказать — русского народа нельзя представить себе без бани, как и в бане собственно нельзя представить никого, кроме русского человека, т. е. в надлежащем виде и с надлежащим колоритом действий. Если вы хотите кого-нибудь сделать себе приятелем, и колеблетесь, то спросите его, любит ли он баню: если да — можете смело протянуть ему руку и позвать его в семью вашу. Это — человек comme il faut.
 
— Обычай бани есть гораздо более замечательное историческое явление, нежели английская конституция. Во-первых, баня архаичнее, т. е. с точки зрения самих англичан — почтеннее: она — более нежели конституция историческое comme il faut; во-вторых, она — демократичнее, т. е. более отвечает духу новых и особенно ожидаемых времен. Идея равенства удивительно в ней выдержана. Наконец, английская конституция для самых первых мыслителей Европы имеет спорные в себе стороны; баня никаких таких сторон не имеет. Но самое главное: в то время, как конституция доставляет удовлетворение нескольким СОТНЯМ ТЫСЯЧ и много-много нескольким миллионам англичан, т. е. включая сюда всех избирателей, — баня доставляет наслаждение положительно каждому русскому, всей сплошной массе населения. Наконец, она повторяется через каждые две недели, тогда как наслаждение парламентских выборов, проходящее живительной «баней» по народу, получается несравненно реже. Мы уже и говорим о том, что выборы — суета, грязь, нечистота, во всяком случае тревога и беспокойство для всех участвующих; баня для всех же — чистота и успокоение. Баня имеет свои таинства: это «легкий пар». Кто не парится, тот собственно не бывает в бане, т. е. не бывает в ней активно, а лишь презренно «моется», как это может сделать всякий у себя в кухне, как это сумеет всякий чужестранец.

— С легким паром, — эту фразу неизменно произносит каждый входящий в баню, ни к кому не обращаясь и всех приветствуя. Баня уже самою мыслью своею располагает к благожелательству — это есть одна из самых тонких ее черт. Она проста и безобидна; она есть чистота на первой и самой необходимой ее ступени — физической; она — поток общения и какого-то прекрасного мира; она, наконец, представляет собою периодическое возбуждение, поднятие сил, необходимое всякому, кто серьезно трудится.

На фото Розанов с дочерью в скаутском галстуке (не путать с пионерским). Около 1915 года.