16. Доброго времени суток. Письма. Марина Бондарев

(вместо предисловия)
1.Мальчишке

Нежный трепетный мальчишка из моей ранней юности, почти полудетства, спрашивает меня сегодня, отыскав на страничке в интернете: - У тебя всё хорошо?  - Хорошо.  – Тогда почему ты пишешь так пронзительно и больно…

Я тоже думала об этом. Трогая мысленно сердечные и душевные шрамы и шрамчики, рвано зарубцованные трещины и разрывы (так земля ломает своё тело во времена землетрясений).

И поняла.
Я встаю во весь свой человечий рост и делаю шаг навстречу боли. Потому что от боли нельзя спрятаться. Пересидеть в тёмном закутке. Боль нельзя разжалобить. Выторговать временную уступку, глядя на неё зарёванными глазами. Её надо перемолоть, перетереть, перекричать, рвануться  в рукопашную, вытряхнуть, выдавить из её густых, чёрных, бесформенных недр до последней малой, часто алой капли саму себя, себя и мир, себя и всех дорогих и важных. Пока не поймешь – боль ушла. Остались память и мудрость.

И потому спокойно, легко и просто (у меня действительно всё хорошо) я говорю с Вами о том, как это случалось со мной в дни, когда мир и жизнь сжималась в одну, бестолково рваную тяжёлую чёрную кляксу … Мне понадобилось немало лет, возможно – десятилетий,  чтобы научиться идти навстречу боли (как в первый и последний раз!), и знать твёрдо и безусловно – всё обязательно будет хорошо! 

И если Вам именно сейчас кажется – ничего больше нет -  и уже  никогда не будет – поднимайте, как огромный замшелый валун ледникового времени (Вы справитесь, я знаю!) свою голову. Разгибайте спину. Распрямляйте плечи. И идите вперёд. Навстречу боли. Только так она сможет оставить Вас навсегда.

- У меня всё хорошо, мой  юный влюблённый мальчишка. Нашу с тобой боль я тоже рассказала себе, тебе, и всему великолепному, щедрому на чудеса миру. Потому теперь остались память и мудрость. А ещё – благодарность. И тонкое  звучание, почти шёпот,  в дальнем уголке моего всё ещё юного сумасбродного непокорного сердца.

Московская девочка  Марина Бондарева

2.Новый день осени

Я приветствую Вас, художник и поэт, и этим кратким письмом, и новым днём благородной осени. Благодарю Вас,  мой неожиданный друг, за день вчерашний.
За  чуть горчащую  иззябшей хрусткой листвой  встречу с Вами.

Вы – удивительный собеседник. Искренность и теплота - первейшее из человеческих качеств на Земле. Добавлю к этому мастерство, вычту уныние от всех и всего, накину на всё это словесную радугу Философа ...

Ещё скажу от всего моего женского, распахнутого вширь сердца, что Вы, как многие и до Вас, важны и нужны, как естественные векторные стрелы для других и разных, черпающих от Вас, иногда обессиленных и опустошённых, простую правду здешнего человеческого бытия...

Я, как и Вы, бесконечно вверяюсь  старой мудрой коре яблонь из сада своего детства. Я рада тем, что смогла разделить с Вами и нашу встречу, и этот новый день осени.

3.Не бывает зряшных  любовей

Я расставалась с собой.
Я рвала по живому.  По искрящемуся всем семицветьем радуги, непрестанно ноющему и жгущему всей горечью бесконечных пустот - живому. Я отрекалась от тебя (скорее - от себя!). Я отпускала тебя. Выше и больше этого дать мне было невозможно. Мне не за что тебя ни винить, ни прощать. Мне есть за что быть благодарной. И всё же моё неутолённое, безрассудное, живое пламенное сердце было одиноко.

Я знаю. Будет больно. Очень больно. И будут усталость и сожаление о зря растраченном (утраченном! потерянном!) времени. Но не бывает зряшных настоящих любовей. Как невозможно не понять вкус цельного, бесконечно нездешнего поцелуя, заставляющего мерцать алмазной пылью потрясённую сим случившимся чудом душу.

Ты – это ты. Я – это я. Мы – не сложилось, не случилось, не сталось. И уже потерянно не знаю, что тебе сказать. И уже не уверена, что ты хочешь что-то услышать. Когда жизнь оставляет за спиной широкую, изрытую многими годами, полосу, есть люди, которые пугаются. И скудно, осторожно, рачительно пытаются распределить по крохам в правильные отсеки-коробочки оставшееся, неслучившееся, непрожитое, и (что самое важное!) ещё не полученное в радостный безоплатный дар от Мироздания и Бога.

Они ищут покоя, думая, что покой может продлить впереди скользящее. Но просящему - дано будет. И стучащемуся в дверь - да откроется. А тому кто?.. что?
Стереть надпись с камня может только время. Человеческими руками или иными. Но на это, случается, уходят тысячелетия. Разбивая скрижали, создают новые тексты.
Но какими путями создаются записи на человечьем, бесталанном, беспокойном и невероятно могутном сердце?! Какими неизведанными путями стирается вросшее в каждый нерв имя, занесённое предопределённой случайностью, или капризным совершенством судьбы?

Я расстаюсь с тобой. По искрящемуся всем семицветьем радуги, непрестанно ноющему и жгущему всей горечью бесконечных пустот живому – я расстаюсь с тобой, а значит – с собой. Земная ось продлит всё также свой бег. Птицы всё также будут жить в весне, апреле, вить гнёзда, ждать птенцов и – обязательно! – петь. И я буду жить в апреле, в весне, ждать первых тюльпанов  в их воинственных разноплеменных шлемах, приветствовать старого ворона с его давней подругой, заглядывая в бездонную голубую бесконечность из-под их мерцающего чёрным атласом крыла.

И буду знать, точно знать! Не бывает зряшных настоящих любовей. И невозможно не понять вкус цельного, бесконечно нездешнего поцелуя, заставляющего мерцать алмазной пылью потрясённую сим случившимся чудом душу.

И, посему, я отреклась от тебя (от себя!). Я отпустила тебя. Выше и больше этого дать невозможно. Потому что уверена - неизведанными путями стирается вросшее в каждый нерв имя, занесённое предопределённой случайностью, или капризным совершенством судьбы. И что случится там, за апрелем, весной, птенцами в птичьих гнёздах, за парными крыльями воронов в бесконечной глубине – мне не предугадать. Да и надо ли.

Разбивая скрижали, создают новые тексты. Но какими путями создаются записи на человечьем, бесталанном, беспокойном и невероятно могутном сердце?!

4.Моя недосягаемая звезда

Моя недосягаемая звезда!
Я – всё тот же! Я восхищаюсь тобой, горжусь и тоскую безнадежно и непоправимо.
Я обращаюсь к тебе письмом, потому как не имею  другой возможности сказать важные для меня вещи.

Я принёс тебе боль разочарования.  Но -  просто поверь - все эти годы я жил для тебя и -  ради тебя. И всё, что я создал за это время – это благодаря тебе и – всегда! – вновь! -  только для тебя! Самое лучшее, что было в моей жизни – это ты.  Я  хотел, чтобы ты была счастлива со мной.

Ты необыкновенная женщина. И красота твоя необыкновенна. Я знаю – эта зачарованность приносит тебе много  боли и страданий. Пусть твои звёздные глаза всегда излучают свет. Я каждый день молюсь, и буду молиться до конца жизни, за тебя и за твоего ребёнка. Вы были и остаётесь моими Ангелами-хранителями.

Мне бесконечно стыдно. Мне не нужны оправдания. Ты вдохновляла меня, разжигала  творческий пламень, наполняла физической силой, окрыляла и вела за собой.
Я знаю. Я потерял тебя. Я был самым богатым человеком на свете и добровольно сделался бедняком. Мне горько. Я так долго и так часто мог бы быть с тобой рядом, но поддавался мужскому эгоизму, уютному покою, и  - оставлял тебя одну. 

Моя недосягаемая звезда.
Я – всё тот же. И не  ищу оправданий, но прошу о прощении.Я восхищаюсь тобой, горжусь и тоскую безнадежно и непоправимо…

…Если тебе вдруг станет непереносимо трудно, позволь мне услышать об этом первым.

5.Три лилии

Тело было великолепным.
Река перекатывалась, перевивалась вдоль плеч, скользила по пальцам, удивлённо и почти торжественно принимала силу и мощь огромного (представьте старинный дубовый шкаф) человека. А на берегу, на синем железном мостике, хрупкая, как дикий оленёнок, женщина восхищённо следила за ним, за утренней рекой, за смуглыми, почти чёрными пятнами зелени у самой кромки берега.

Он плыл, как-то неловко, чуть опасливо перехватив ручищами три тонкостеблые лилии, мелко-резные, почти светящиеся, укрытые чешуйчатой, чуть надорванной зеленью верхних лепестков. Их длинные нити скользили, извивались, развевались изящным покрывалом стародавних красавиц, гладили крепко сработанное Богом, природой и людьми человечье тело и восхищались непривычной, неприручённой силищей.

Он сорвал эти почти сказочные, выбеленные до непостижимо-хрупкой плотности и недосягаемо-потаёной красоты цветы для неё. Вода ласково рванулась на песок. Не удерживая. Не противореча. Мужская рука почти невесомо коснулась берега и уложила к ногам единственной (для него! именно и только - для него!) в мире женщины три белых цветка.

…Хрустальная разлатая чаша на столе сверкала водой, гранями и белым, плотным резным туманом среди зелёных вырезов чешуйчатых лепестков. Три лилии грациозно покачивались и чуточку вздрагивали от каждого удара капли (говорят, слеза и роса суть единого изначального вещества). Река, туман, тёмная, почти чёрная зелень – далеко впереди всего этого горько плакала женщина – грациозный, дикий, растерянный и совершенно одинокий оленёнок.

Как становить счастливые времена, часы, мгновенья, вечность. Как удержать, а значит - возвратить благодарно на четыре стороны (или на десять? многомерное измерение вероятно!) нашей дивной Вселенной лучшее, что случилось с тобой в этом, отпущенном на не такое долгое время мире. Что отдано – то твоё. Что оставлено для себя – потеряно навек.Мгновение, растянутое в беспредельной вечности – оно твоё. Радость. Беспредельность, сжатая в бесконечную плотность единой точки – она твоя. Боль.

Это был чужой мужчина. Этой женщиной, похожей на дикого оленёнка, была не я.
Я - желаю им счастья. В каждой, беспредельно, наподдаваемо ни какому исчислению, сжатой точке земного бытия. В каждом мгновении, раскинутом далеко в бесконечность.

Тому порукой три почти сказочных, выбеленных до непостижимо-хрупкой плотности и недосягаемо-потаёной красоты цветка. Три лилии из прохладной, не очень быстрой реки. Они покачиваются под ударами капель в прозрачной хрустальной чаше. Я видела их сама. Вчера.

6.Шаман

Здравствуй, Шаман.
Бесконечно и радостно здравствуй!

Не предугадываю, в каком уголке безупречной Вселенной отыщет тебя моя душа, но уверенна совершенно – ты меня услышишь. Ты за сотни лет впереди, за глубинные и безвременные древности в прошлом, но - всегда рядом. Ты отыщещь меня. Обнимешь  крепко и  как-то очень не по-здешнему, и обязательно удержишь над пропастью, темнота и притяжение которой неизъяснимо, необъяснимо, губительно и почти всегда - неотвратимо. Нить Ариадны, голос Эвридики, могущество и уже детская слабость кентавра Хирона, сына Кроноса и Филиры, отравленного случайно забытой Гераклом стрелой с ядом смертельным Лорнейской гидры у входа в пещеру учителя.

Бессмертие бывает и великим и мучительным. Изъязвлённый и закиданный жёлтой листвой кентавр с мужественным и мудрым лицом тому грозное подтверждение.
Как и юный целитель Асклепий на дне оврага, покоящего и пьющего его бессмертие. Как Прометей с бесконечной и мучительной чередой смертей и возрождений.
Так ли уж нужно нам это бессмертие. Правильно ли мы считываем, принимаем и примеряем на себя время, данное нам на время.

Где и когда мы живём. В странных и старинных снах, бесконечно проходящих сквозь и навылет через нашу душу, иногда застревающих в ней чередой повторений, смыслов, видений и образов.  Или в этом здешнем утреннем и росном лучшем из миров, где кузнечик точит край ржаного поля.

Мой мудрый, невозмутимый Шаман,  с космической душой ребёнка - во всей её необъятности, необъяснимости и  бессмертной незащищённости. Твой голос горчит шероховато и глухо, как скрученная от невыносимого жара листва на спине бесконечно уставшего Хирона. Твой голос, как острие древнего копья, могущественного оружия первых небесных  воинов. Белый, пронзительно длящийся пламень, вечный свет, вечная обреченная незащищённость.

Ты шагаешь по звёздам в своих и наших мирах в очередном безупречно сшитом костюме. Легко и весело отшвыриваешь тени и сгустки, цепляющиеся за любого небесного путника.

Мой драгоценный Шаман.
Как много в жизни говорящих и как мало слушающих. Не предугадываю, в каком уголке безупречной Вселенной отыщет тебя моя душа, но уверенна совершенно – ты меня услышишь. Благодарю раз, однажды и навсегда за протянутую мне руку, которая удерживает меня в этом лучше из миров, где кузнечик точит край ржаного поля.

…Да. Я тоже люблю бродить по звёздам…

7.Подруге

Город притих в ожидании вербного воскресенья. Погода меняется ежедневно. 
Вчера ещё мокрые воробьи висели на цепях поржавевших  качелей, как забытые в спешке ёлочные шары. Сегодня – сухо, холодно, ветрено. Как ты там, моя восхитительная подруга?!  Надела свой невозмутимо-полосатый шарф? Мне радостно поговорить с тобой сегодня.

Я только что гуляла по городу и вдруг – веточки вербы в иззябшей девчачьей руке. Серые-серые комочки, такие же, как воробьи на цепях одиноких качелей.
-Сколько? -Пять рублей, - тянусь за холодным пятачком в кармане. И неожиданно (верба жмётся и чуть подрагивает уже в моих руках, скорее – на руках!)  - Вам, как самой красивой женщине, в подарок!

Светло и просто. Вскидываю глаза. И вдруг вспоминаю, нет – понимаю -  это отголосок моего детства. Деревня. Дом по другую сторону обмелевшего пруда. Двухлетняя светленькая девочка. Выросла. А память детства осталась.

Моя неизбывная подруга!
Ты чувствуешь,  как я. Сейчас ты смотришь  своими умными глазами на такую же веточку вербы, которая стоит у тебя на столе. Она тоже перевязана красной ниткой? А вазочка? Та, синенькая?

Как хорошо, что ты у меня есть.
Я сколько угодно могу молчать или говорить прерывисто и неостановимо – ты поймешь меня, и примешь всё-все близко к своему необыкновенному сердцу. Сейчас падает снег. Знакомые воробьи вернулись к яблоне под моим окном к  уже подзабытому зимнему угощению. Рассыпаю им пшено на подоконник. Выжидают. И дружной компанией привычно опускаются на выступ.

Я продолжаю.
Мне отчего-то  грустно. И чуть одиноко.  Да здравствуют весёлые воробьи и случайный снег! Скоро приезжает дочка. Я лениво не стираю пыль  и настраиваюсь на радость.

Вчера была в школе. Я училась в ней пять лет. Здесь искренность и простота. И не смущает бумажная выставка-гармошка с моими первыми стихами, публикациями, письмами учителям. Они богаче, чем я. И сохранили мои дневники, тетради. С удивлением прочитала строчки из  характеристики за пятый класс: «Не по-детски серьёзна…».

Ты знаешь, первое, что подумалось – что я им буду читать? - они же такие маленькие.  И тут же одна из девчушек прошептала: «А мы Вас ждали. Мы знали, что Вы обязательно приедете. И пусть метель и не было автобуса – Валентина Сергеевна сказала, что Марина Бондарева всегда выполняет свои обещания!». Вот так. Ни больше и не меньше. И не такие уж они маленькие. И умеют слушать. И слышать тоже.

Какие дивные у меня выпали дни. Верба. Пруд. Двухлетняя девочка. Школа. Учителя.
И эта бумажная выставка-гармошка с «Историей одной девочки» одной сельской школы. Представляешь, я раздавала автографы на страницах их дневников.

Как ты там, моя восхитительная подруга? У  вас там также сухо, холодно, ветрено?
Как хорошо, что ты у меня есть. И носишь такой же невозмутимо-полосатый шарф, как у меня. Помнишь, мы покупали их вместе…

Я поздравляю тебя с вербным воскресением! И добавляю к тому радостную возню парочки весенних воробьёв. Принимай!