Дмитрий Усов 1896-1943

.




Дмитрий   УСОВ (1896-1943) – русский поэт, переводчик.

- Глубокий взор неумолимо строг
- Труды Скорбей глубоки и черны
- Кто первый отрока пленил из вас
- Смерть века. Холод бронзы. Шум парчи
- В том городе, где Рок грозил порфире
- Стрела вонзилась в дивную мишень
- Там голоса детей из чащи звали
- Идут года, и нет для них прощенья

***

Глубокий взор неумолимо строг,
И волосы овал лица ласкают,
И Божье Имя губы повторяют,
И в восковых руках – мартиролог.

И платье черное, и чуткий шаг Тревог
Все зеркала покорно отражают,
И все мечты один венок свивают
Старинному гербу, где вписан рог.

Но только служба отойдет во храме  –
Как Вы одна в гостиной с образами
Ведете долгий, долгий разговор,
И Ваша страсть от Вас самой укрыта  –
Пока не вспыхнет затаенный взор
Под темными глазами иезуита.

1914

СКЛАДЕНЬ

……………………………Поев. Евгению Лрхиппову

I

……………………………Vae victis

Труды Скорбей глубоки и черны.
Над ними – свод, как траурная риза.
Кольцо разбито. В камне нет девиза,
И линии ладони не верны.

На неподвижном круге циферблата
Пронзили стрелки вечный, мертвый час.
И радость снов, не сбывшихся для нас,
Хранит печать тяжелого агата.

И навсегда забыты числа дней.
Темны глаза, как пеплы всех огней.
Почила боль на лике изможденном.
И с крыльями поникшими Тоска,
Склоняя ветвь из раннего венка,
Сказала громко: «Горе побежденным».


МАГИСТРАЛ

Кто первый отрока пленил из вас?
Кто юноше давал часы услады?
И, к чаше грезы примешавши яда,
Об ужасе поведал в первый раз?

Кто раскрывал пути и тайны Ада,
А в напоенный жизнью поздний час
Над чьею книгой не сомкну я глаз,
Когда уж будет ничего не надо?

В большом венке поэтов всех веков,
В короне тайн, сияний и цветов,
Сиреневых, и розовых, и черных,
Чарующих, как юношеский смех,
Глухих, как Смерть, крылатых и узорных  –
Я не могу найти, кто выше всех.

1921


* * *…………….Посв. P.M. Хин

……………………Погасшие огни былых иллюминаций.
………………………………………..М. Волошин

Смерть века. Холод бронзы. Шум парчи.
Последние закаты так кровавы!
Былых вулканов потускнела лава
И Академий лавры и лучи.

Давно сменили мрамор кирпичи
И слесаря познали строй октавы,
И прячется седеющая Слава
У пламени ветшающей свечи.

Лишь иногда пришлец с другой дороги,
В высокие вникая монологи,
Как бы читая старую печать
В глухих словах умеет различать
И гул времен, и взлет сановней дури -
Ворчание состарившихся фурий...
1924


НОЧЬ НА М О Й КЕ

………………..Над канавкой у Пиковой Дамы
………………..Пролетел петербургский лихач...
……………………………..Черубина де Габриак

В том городе, где Рок грозил порфире
За скоком конниц, поступью пехот,
Где наводнение и ледоход
Столкнули чаши на державном пире  –

Есть узкий и торжественный проход
Из Зимнего канала к невской шири...
О, петербургский Ponte dei Sospiri!..
Торопится последний пешеход,

И блеск воды  –  как отблеск медной каски,
И легкий шум несущейся коляски
Изогнутый не повторяют мост;
И в этой мгле, туманистой и сизой,
Под аркою, так трогающе прост,
Намечен неподвижный образ Лизы.

НИНЕ ВОЛЬКЕНАУ

…………….Все перепуталось – и сладко повторять:
…………….Россия, Лета, Лорелея.
………………………………………О. Мандельштам

Стрела вонзилась в дивную мишень,
Но тетива не скоро присмиреет.
Пусть солнце зимнее стоит, не грея, –
Руке еще надеть перчатку лень.

Здесь Актеон  –  лишь северный олень,
А Лучница румяней и добрее,
И древней Лиры вычерчена тень
На мраморном снегу Гиперборея.

Но вот терцета плавный поворот  –
И радостной улыбкой тронут рот
П ри имени прирейнской маркграфини. Мы понимаем, кто она была,
И что аллеи Царского Села
Девичью поступь помнят и поныне.

4 декабря 1925


Л ЕТН И Й СОНЕТ

Там голоса детей из чащи звали.
Свет солнечный над далью луговой
И темный запах монастырских хвой,
Которые приветно нам кивали.

Когда он был  –  сегодня ли, вчера ли  –
Сей полдень, томный и береговой,
И летний, загорелый облик твой,
Воскресший из российской пасторали?

Но оглянись: уже вокруг не то.
Окно в слезах, осеннее пальто
И смуглая увяла земляника.
И стынет омраченная река.
Лишь в памяти звучит издалека:
Натуся, Коля, Сашенька и Ника.

8 октября 1927


СОНЕТ ЗАБВЕНИЯ

Идут года, и нет для них прощенья.
Я сквозь тебя другую целовал.
О, как надлом незримый заживал
В медлительном и тягостном сращеньи!

И помню твоего лица овал,
И помню я свое полусмущенье,
Январь в Москве, метельное Крещенье.
И Шумана звенящий «Карнавал».

Теперь уже рояль захлопнут глухо.
В густом саду немотствует Москва.
И отзвук гула редко и едва
Доходит до слабеющего слуха,
И позабыты многие слова...
О, Боже мой! Ведь ты  –  почти старуха.

8 октября 1927







.