От третьего лица

Не должно бы. А так болит
И не сбудется - плачь, не плачь
Бьется сердце мое навзрыд
А слова... ничего не значат.

Третья беременность пришла внезапно. Плод страсти, почти кошачьей. Тогда они с мужем сильно любили друг друга. Хватало одного прикосновения, чтобы воздух тяжелел и наливался феромонами. Она запретила себе вспоминать, какой это был год.  Остались обрывки: лето, три дня до отъезда. Поездка была долгожданной – наконец куда-то только вдвоем. С детьми, еще маленькими, согласилась остаться бабушка. И вдруг вот они, две полоски. Раньше она слышала от подруг и знакомых, как и почему кто-то не захотел рожать. Но все эти «рано», «карьера», «это был не мой человек», «не готова» трогали ее мало. Чужая жизнь – чужие правила. Какое ей, по большому счету, дело. А теперь пришла ее очередь. Та легкость, с которой она тогда приняла решение, много лет спустя казалась ей головокружительной. В клинике N… все сделали быстро, и в другую страну она отправилась скорее не отдыхать, а зализывать раны. Но дело молодое, все зажило быстро: сначала новые впечатления, а потом быт: дети (старшего водили в сад, младшей только год), муж, маленькая  комнатка на четверых, в соседней - мама. Думать о своих переживаниях (а были ли они?) оказалось просто некогда. Дни наскакивали один на другой, теснили и лето, и воспоминания, и легкость бытия.

Через два года все повторилось. Только была зима, темная и слякотная. Чуть подросли дети, метался с работой муж, оставалась все та же комнатка на четверых, все больше уставала от них мама. Деться было некуда. Тогда и случился blackout.

В какой момент возникла та, параллельная реальность, в которой появился третий малыш, женщина и сейчас не могла понять. Но мысли о рождении ребенка не оставляли ее. Она откуда-то точно знала, что это будет мальчик и (придумала себе, что) отчаянно любила его, хотя срок был крохотным. Всё лелеяла свои грезы, в которых чудесным образом в тесноте прекрасно размещались уже пятеро (мысленно даже сделала перестановку, от которой места как-будто стало вдвое больше), мама вдруг становилась довольной и радостной, а накопившиеся на тот момент проблемы решались сами собой. Здравый смысл прорывался через эту пелену и кричал ей – поторопись.

Как было принято решение, она не помнит. Отрывала от себя с мясом. Снова клиника, на этот раз другая. Идти в первую ей было стыдно. А во второй врач одной рукой назначала (медикаментозные) аборты, другой заключая контракты на ведение беременности. Многостаночница... От того дня осталось только хмурое небо и слова «Сейчас мы тебя достанем», когда врач делала check-point. Снова параллельная реальность – уже двое разговаривали с тем, что пока еще было сгустком клеток. «Достать» ничего не удалось. Вот тогда-то женщину и переклинило. Умом она понимала, что беременности больше нет, но ведь не «достали»! И теплилась надежда, что внутри нее еще что-то борется за жизнь. В каком-то смысле так и получилось.

Долгое время опухоль была послушной. «И не с такими люди живут», - говорили врачи и операцию не назначали.  Женщина прислушивалась к себе. Временами ей казалось, что она ощущает легкие толчки в чреве, будто в ней начинает шевелиться дитя. В такие моменты ее накрывало тоской, седой и грызущей изнутри. Она глотала слезы и все больше переставала любить себя. Собственно, в ТУ зиму она в последний раз чувствовала себя красивой. Это ее тело просилось на полотно в сумраке комнаты. В ней – крошечная жизнь. Она – Мадонна. Исчезающая красота

Прошли годы. Дети почти выросли. Наступило очередное лето. Она ясно помнит, как внезапно ощутила в животе что-то твердое. Испугалась, что грыжа. Лучше бы это была грыжа.

Ситуация вышла из-под контроля. За несколько месяцев опухоль выросла так, что операцию откладывать было почти нельзя. Все метались, - и врачи, и она. Какая операция, если железа в организме почти нет? А живот все рос. На работе думали, что она беременна. Она невесело отшучивалась. Каждый новый день превращался в муку. Смотреть в зеркало стало невыносимо. Уже дважды ее живот был таким же большим и тугим. Но в те разы в нем уверенно толкалась жизнь. А теперь, возможно, смерть. И от этой мысли женщина ненавидела и свой живот, и себя, и мужа, и даже своих детей. Никто не мог понять, что она чувствует. Как ей больно и страшно. Особенно страшно было от того, что (в искаженной проекции) ее мечта сбылась. Она почти выносила плод. Опухоль жила в женщине своей жизнью, с каждым новым днем занимая в ее теле все больше места, оставляя все меньше надежды.

В ноябре женщине сделали операцию. Пять часов длились вечность. Потом была реанимация, переливание крови. Неделю она маялась в больнице с дренажем в животе. Выписывали ее неохотно. В январе, с частичной отменой ковидных ограничений, вышла на работу, как и все. Легкость бытия так и не вернулась. Хотя жили они уже отдельно. Дети заканчивали школу. Карьера шла в гору. Именно она спасла женщину от мрака воспоминаний еще на несколько лет. Жалеть себя снова стало некогда. 24/7 не заканчиваются никогда. Сначала эта гонка казалась азартной, достижения множились. А потом ресурс исчерпался. Работа поглощала ее, оставляя все меньше времени на семью, на друзей и на себя. Производственный каннибализм. Было очевидно, что нужно что-то менять. В этой очевидности календарь сменился дважды.

После операции женщина должна была регулярно посещать врача. Но какое удобное оправдание прячется в двух коротких словах. «Мне некогда», - успокаивала она себя, в очередной раз пропуская прием. Ей действительно было некогда! Времени не хватало даже на пятичасовой сон, о каком враче вы говорите? А ведь ее предупреждали, что теперь организм будет постоянно требовать особого внимания. И он требовал. Но она настолько привыкла по своей воле недосыпать, нерегулярно питаться, недомогать, что это стало нормой. В ней-то женщина и пропустила самый тревожный звонок. А когда спохватилась, было поздно.

«Матка на выброс», - сухо сказала врач, изучив результаты обследования. Начала осмотр. «Чувствуете?» Женщина кивнула и болезненно поморщилась. «Это Ваша опухоль. Она давит на Ваш шов и на внутренние органы». Помолчала. «Зачем вообще Вам нужна матка? Вы ведь все равно рожать больше не собираетесь. Только она уже слишком большая. Придется снова резать». Врач говорила что-то еще, но женщина не слушала. Мысли терялись и путались. Резать еще раз? Нет, нет и нет. Она так настрадалась в прошлый, что и думать не могла о возможном его повторении.

Женщина шла по заснеженной улице. Шла и скулила, как собака. И дома все никак не могла успокоиться. Дети растерянно ходили вокруг и не понимали, что делать. Вернулся с работы муж. После разговора с ним ее как прорвало. Неужели он не понимает, что самое страшное – решение НЕ рожать, когда могла, а теперь уже она не родит никогда, но разрезать/кесарить ее будут в четвертый раз? Как-будто она четыре раза разрешится от бремени. «Виновата, виновата, виновата», - твердила себе женщина и не могла остановиться. Сколько покаянных слов она сказала себе в ту ночь, сколько обращалась к ТОМУ, неродившемуся малышу. И сама ужасалась себе – как можно совершить два одинаковых проступка, а скорбеть только по одному? До сих пор скорбеть. Боль вернулась. Женщина купалась в этой боли. Несколько дней прошли в оцепенении. Отвратителен был муж. Он ведь тоже виноват. Отвратительны были дети. Они-то родились. Все казалось отвратительным, потому что было живым. Наваждение. Пришло и не отпускало.

Встреча с психологом отрезвила ее. Хотя и он тоже в тот день казался ей отвратительным, потому что говорил слова, которые она не хотела произносить вслух. Как это возможно – отпустить свои потери, прожив их снова здесь и сейчас? Она настолько крепко слилась со своим страданием, столько лет жертвенно лелеяла его. Сама идея «отпустить» пережитое страшила женщину больше, чем что-либо еще. Расстались сухо. Терапевт был сдержан, она напряжена.

Дома она спросила у сына: «Если бы много лет назад случилась беда, в которой ты считал себя виноватым, но изменить ничего не мог, что бы ты сделал?». Сын ответил, не задумываясь: «Забыл. Время лечит». И добавил: «Если человек сам захочет, конечно».  Вернулась из института дочь. На тот же вопрос ответила с присущей ей прямотой: «Если тогда было невозможно или неразумно поступить по-другому, значит, винить себя не в чем. Жизнь продолжается. Думать нужно о настоящем, а не о прошлом. Вокруг тебя те, кому ты нужна здесь и сейчас».

Через несколько дней женщина случайно наткнулась в сети на песню. Слова закружили ее и не отпускали, настолько причудливо сплелись два стихотворения Вознесенского. Он писал о своем, но каждое слово отзывалось женщине так, словно это был ее плач. Как завороженная, она слушала снова и снова. Много дней. «О, как хотела мама...» «Ветви отяжелелые светлого сожаления...» И женщине стало легче.