Пока космические корабли бороздят

Пока космические корабли бороздят…

*
война это человеческое искусство возможного
поэзия – невозможного

*
гармония это когда дьявол договорился с богом
и каждый думал что победил


Пощечина

Заломлю берет,
В галстуке атласном –
Вылитый поэт,
Выгляжу прекрасно.

Времена железные,
Палец на струне.
Пощечина поэзии
Испанская на мне.


Демон

Где ты ошибся? Ошибся ли ты,
Падая криком на камни мечты…

Крылья, державшие ветер и звезды,
Тяжестью стынут в купели морозной.

Стали мы теми и теми,
Не восстает твое семя.

Семя, которое мне не избыть,
Звезды, которые мне не гасить.

Где этот рай, это адово пламя?
Что-то случилось с двуглавыми нами.

Родина вправо и влево,
Вечно бегущая Ева.


Херувимы

*
Ночь, туман, не видно боле
В белом свете ни черта.
Не убит ты и не болен,
Ну, дурак, но это так,

Чтоб ничем не выделяться,
Чтоб, почти что херувим,
Был бы ты снежней акаций
И в тумане растворим.

*
Прекрасно все свалить
На дьявола и бога,
Историй не учить
И химии не трогать.

Ну разве иногда,
Когда душа не клеится
Ни к телу, никуда
В таблицу Менделеева.

*
Господи, ты даже к звездам
Легкомысленно – и как
Я могу смотреть серьезно
На открывшийся бардак?

Это ж образ и подобье,
А не кто-нибудь другой,
Взгляд вперяет исподлобья
В облака над головой,

И вопрос язык щекочет…
То есть он не над тобой
Истерически хохочет,
Ставя крестик гробовой.

*
Вот мормоны. Каждый бог.
Правда, после. Но с планетой.
Сотворяй, чего не смог.
Сотворит ведь человека.
По подобью, ясен свет, –
И получится мормонов!..
Занимайте оборону,
На меня надежды нет.

*
Что там в шкафчике скелетов
Праотцев и матерей?
Да чего там только нету,
Закрывай его скорей!

Выйдет бледная старушка
И, губами шевеля,
Как расскажет, только слушай.
Что за бабка! Лебедь-блять!

А вот дедушка покойный,
Благодушный старичок,
Даром соловей-разбойник,
Заливался, как сверчок,

То на скрипочке, то вальсом,
Или шашкой по башкам…
В общем, деда, отправляйся
В шкафчик, время, знаешь сам,

Пить пилюли от расстройства
Головы и живота.
Я не сдам тебя, не бойся –
Мне ж не страшно ни черта.

А могло бы, между прочим,
После принятых пилюль,
Драматических пророчеств.
Что за лебедь! Ну и плюнь.

*
Праздник, сладкая усталость,
Жизнь во всей ее красе.
А читается как жалость,
Словно патина вас всех,
Разукрасивших страницу,
Затянула пеленой.
Силуэты, взгляды, лица,
Дверь зевает за спиной.
Створки хлопают беззвучно,
Вычитая наугад
И не худших, и не лучших.
Шляпки, перья, маскарад.

*
Поэт погиб. Ушел в забой.
Для производства помер.
Но Господи, ты помнишь мой
Идентификационный номер.

Звони, когда невмоготу,
Последняя монета.
Я три минуты подожду,
Прости, четвертой нету.

Но это тоже ничего,
Ведь дело не в ответе.
Мы говорили в пустоту
На брошенной планете.

Ты был огонь и гром. И мед.
И равнодушный Молох.
Бармен привычный, он нальет
Для грустных и веселых.

Я подожду тебя в углу,
Куда не метят птицы,
Пока рассеиваешь мглу.
Но как ты смог не спиться?..

Я выберу другой вопрос.
Наверно. Непременно.
И это даже не допрос.
Но покажи мне вены.

*
Когда вокруг одна фигня,
Я думаю с оглядкой,
Что жить не может без меня
Хоть демон беспорядка.

Тот ненавидит слово «хоть»
И мелко все прощает.
Его бы надо выпороть,
Но духа не хватает.

А дух – как есть, так сразу нет.
В пропащем настроенье
Прикончил маленький поэт
Большое воскресение.

В душе он все-таки злодей.
И, сам себе опасный,
Бежит от ужаса людей –
Великий и напрасный.

Уйдет, не нужный никому,
Но в бардаке не видно,
В какую даль, в какую тьму…
«Быть знаменитым стыдно».


Настойка

*
«Настойка особого сорта
У нас, – говорила она, –
Давай поднимайся из мертвых».
Никто не спросил: «На хрена?»

И брал эту белую склянку,
И в черное перья макал,
Поэзией звал самозванку,
И пьянствовал, и оживал.

Любители чертова риска,
Вас все-таки проза убьет.
Но пишут и пишут расписки
Во имя и славу Ее.

*
Я почти схвачу его,
Я споткнусь перед вопросом.
Вы держали Ничего
За руку, за кончик носа?

За невидимое «да»
Перед «нет» громоподобным?
Значит, с вами, господа,
По пути куда угодно.

Ну и черт с ним, со стихом,
С несходящимся размером.
Запах грома вам знаком,
Обреченности и серы.

Объясните что-нибудь.
Ничего не объясняйте.
Только цельтесь прямо в грудь.
Только в лужу не стреляйте.

*
Любовь не играет в наперстки,
Играет она на трубе.
Играет и гладит по шерстке,
И поздно по шерстке скорбеть.

…И пальцами перебирает
Ладонь согревающий ворс.
А разум в снегу замерзает,
И, может быть, даже замерз.


Она обещает

Она обещает, она возвратится,
Не бросит в тоске одного.
На радостях самое время напиться,
Хоть горе и так ничего.

Какое везенье! Какое несчастье!
Подруга свобода, прощай!
Любимая вырвет из дьявольской пасти,
И с нею отправишься в рай.

Дождливою ночью, с дырою на пятке,
В компании пса своего,
Вздохнет он: «Все было бы в полном порядке.
Но дырка не стоит того».

Во сне и за дверью не дай только, Боже,
Увидеть гонца твоего –
Пусть русский он выучил неосторожно…
И это не стоит того.

Пускай в домовину лопата стучится,
Но я говорю за него:
«Никто не откроет и не огорчится.
Все это не стоит того».


Вселенная

Вселенная! Какая жуть!
Свобода и ремни Прокруста!
Ты видишь смысл какой-нибудь
В произведении искусства?

Вершись, гармония, тебе
Не снисходить до объясненья.
Поэт – единственно воспеть
Одно Его произведенье.

Ты в пламени нашел изъян,
Восстал по следу Люцифера?
Да ты, должно быть, глуп и пьян,
Но первое приносит серу.

Греми, бумажный коробок,
Согреешь руки в день холодный.
А ты бы лучше Бога смог?
Ты, как Отступник, был голодный?

Ни то ни это, буква «зю».
Вот буква «зет» и знак вопроса…
И ты уже горишь вовсю
В губах господней папиросой,

Роняя пепел невпопад, –
Когда Ему нужны ответы.
Сегодня в мире снегопад,
Бросают ангелы монету.

Давай поставим на ребро
Пиастр, сверкающий под носом,
Снежинку, божье серебро,
Его ответы без вопроса.


Когда растает снег (Snow Globe)

Мучительно придумываю быт,
Пытаюсь совместить часы с кукушкой.
Как будто счастье в форточку сквозит.
Перо и пух вылазит из подушек.
Кто здесь живет? Кто будет завтра жить?
Кружится снег по комнате гусиный.
Перо привыкнет строчку выводить
И населять безлюдную картину.
Когда-нибудь, когда растает снег,
Уйдут жильцы, меня не замечая,
Любимый мой решится на побег
Из самого заснеженного рая.


Веревка

Куда бы ни дошел:
Вершина, утро раннее…
Вдруг схватит за подол
Друг Разочарование,

Отстав на полшага.
Согреешься в плаще его –
На солнце тень врага,
Восходит Отвращение.

Как «Франция – клопы»,
Зараза не отвяжется.
Тащи свои горбы
На облако лебяжее.

Куда бы ни дошел…
Но где-то там небесное –
Где добр или зол…
И мысли неуместные.

Мой лучший друг и враг,
Мы с вами в окружении.
Вот поднял черный флаг
Бесплодный бог сомнения.


Отчаяние

Только скроется солнце за гребнем холма,
Невидимка неслышно стучится в дома.

И никто никогда не откроет ему
И не впустит полночные холод и тьму.

Но проходит сквозь окна и стены –
Ни свободы не ищет, ни плена, –

Оставляя следы на стекле, на полу,
Разливая из чашек смолистую мглу,

Пахнет гарью, землею и хвоей,
И уже не оставит в покое.

А пристанет, как липкая к пальцам смола,
А проест до кости, а разрушит дотла

И, присохшие, с криком сдирает бинты,
И слезами спешит окропить кислоты.

Не Паллады в дверях говорит голова,
И не ворон к цепи «Nevermore!» приковал.

Это солнце зашло,
Это гостем пришло –
И отчаянье дом свой нашло.


Воскресение

Еще один коту под хвост
Неповторимый день из года.
Он был прекрасен, пуст и прост,
Стояла лучшая погода,

Какую можно изобресть
Для отрезвленья ожиданий.
Ты то ли нет, а то ли есть,
Чему не будет оправданий.

И канцелярская строка
Ползет слезой по чистой роже,
На дождевого червяка
Своей настырностью похожа.


Сосед

Ну что я с нею – ничего,
Сомнительная личность.
Душа, наверно, о-го-го,
Но очень безразлично
Ей, что меня почти что нет
Как темы для беседы.
Как в смятой пачке сигарет
И нервного соседа.
Ей лет сто тысяч, ей еще
С вселенной разбираться,
Плевать, что мне не хватит щек
Для встречных апелляций.



Одержимость

*
Не «Глобус», но театр, театр теней.
Я славно сражаюсь опять со своей,
И падает бледный противник у ног.
Да я поднялась бы – а этот не смог.
И что теперь делать, куда мне идти,
Все тени как тени стоят на пути,
Кривятся презрительно рожи,
Хотя различить невозможно:
Ни лиц, ни мерцания глаз, ничего –
Бессмертные все на тебя самого,
Такого живого-родного,
Не веря ни в шпагу, ни в слово.
А ты что урод посреди силачей…
Но где им до первых-последних кровей
Скандалить, стреляться и спорить!
Вставай, мое счастье и горе.
Давай поднимайся из пыли,
Нас насмерть еще не убили
Усталые двое на сцене пустой.
Вставай и держись за моею спиной.

*
Кому-то эти дни нужны.
Зеро. Пора топиться в луже.
Пропали сукины сыны.
И ты, кому такой ты нужен?

Дожди размазывают сопли,
Как графоманы на тетрадь.
Тем более что все оглохли.
И точно нечего терять.

И все отнюдь не слава богу.
Тем более, давно пора.
И тут выходят на дорогу,
И начинается игра.

*
Больше грохота и свиста,
Сумасбродней реквизит.
Театр требует артиста,
Или театр прогорит.

Или вдруг проснется зритель,
Тот, что зрит, на все забив,
В наше райское жилище,
Тишины не пережив.

Душит пауза в антракте,
И от этого сильней
Крикнуть хочется: «Исправьте!»
Получается: «Забей».

И не действие, а действо
Перед веками скользит…
Он проснется! Не надейся,
Одержимость победит.

Он не слышал о пределе,
Кровь артиста не течет –
Если зрителя в дуэли
Эта шпага не проткнет.

*
Дойти до полюса, до сути,
Увидеть космос мастерской,
Где механизм вселенской жути
Рождает диск над головой

В процессе производства мира
И эту каменную твердь,
Пружины, лопасти, шарниры…
И двери плотно запереть.

В руке подобие подобья.
Ломает спичку для того,
Чтоб, взгляд бросая исподлобья,
Прозреть величие Его

И океаном захлебнуться,
Запнуться, боже мой, очнуться:
Как ни смотри всей мыслью вниз –
Там безусловный механизм
И холод вечности безликий,
Всё – лед, бездушный, чуждый, дикий.

И в нем сознания комок,
Вернее червь, чем царь и бог,
Дерзавший властвовать мирами…
И можешь слезы лить на пламя,
И можешь развести костер,
Смывая глупости позор,
И даже выпрыгнуть в окно.

Но в безысходности дано:
Вписать иные измеренья;
Еще стереть без сожаленья;
Еще, не споря ни о чем,
Согласно проползти червем.

Маячит смерть неотвратимо
Над всем, что было и любимо,
А фрак на выход недошит…
Так в костюмерную, пиит?

Реальность штука колдовская,
Пусть рацио ей управляет,
Пускай гудит машинный зал –
В строенье должен быть подвал.
Но чиркни – и взлетает птичка…
И просто – зажигайте спичку.

Неразделенная тоска –
Немое эхо одиночества
Во тьме седого старика
Без сына, без любви, без отчества…

А там, в иллюзиях и снах,
Апокрифических мирах,
Его мерцающие земли,
Где веет дух и духу внемлет.


Наблюдатели прошлого (Временно и вечно)

Ни темным днем, ни ночью лунной
Им помешать уже не могут
Волны катящиеся руны,
Звезды гаданье на дорогу,
Века светящей мертвым светом, –
Но смотришь в направленье рая,
В огонь погасшей сигареты,
Зрачками прошлое сжигая.
Кто был – виновен в наблюденье.
Во взглядах, брошенных за плечи,
Случайный демон изменений
Того, что временно и вечно.


Оставайся

Нацарапано лапой в снегу
Или веткой по каменной коже:
«Я дойти до тебя не смогу.
Смерть совсем на тебя не похожа».

А похожа она на метель.
Не считай это даже изменой,
Только с нею я лягу в постель,
Напишу из холодного плена:

«Оставайся лампадой в окне,
Тихим светом в заснеженной дали.
Не предай наяву и во сне,
Чьи бы руки меня ни обняли».


До заката

Заря поднимает веки,
Холмами заросшие стрелы
Ресниц опускает в реки,
Проводит кровавым мелом,
Деля на живое с мертвым.
Смотри, пока не пролилось
Вино золотого сорта.
Забвение ночи – милость.
Живи до заката мира.
Лети, мотылек, на вечность,
Иди до заката, лирник.
Ты вызван из тьмы обжечься
О край окончанья света.
Но это слезы не стоит,
У бабочки есть примета –
Уводить за собою
В лето, в сухую Лету,
Где все ничего не стоит,
Кроме большого неба,
Кроме меня с тобою.


Халиф

*
Спой мне, любимый, о нас,
О береге битых ракушек.
Ты будешь халифом на час,
Я лягу рабыней послушной
У края песочной земли,
Где волны качают овечек.
Пой о любви им, халиф,
Пока не закончилась вечность.

*
Я зачем-то сюда прихожу
И следы на песке оставляю.
Там трамвайный катается шум…
Этот город не видел трамваев.

Заусенцы его, тайники,
Двойники невозможного «рядом».
На слепом расстоянье руки
Грозди дикого винограда.

Берега омывает овраг
Каплей озера. Море в ладони.
Даже чайка не может никак
Не рассыпаться в перьях вороньих.

Эта глушь, эти зелень и синь…
Мы бы жили в затерянном мире…
Только куртку плотнее накинь,
Здесь ветра пробивают, как в тире.

*
Всей музыкой, со всем добром,
Воронами, собачим лаем,
Не поместившись под окном,
Она войдет не извиняясь.

Наступит долгая зима,
Как поселяются навечно
Сверчки, сводящие с ума,
В таких историях за печкой.

Седою музыкой любви,
Вороньей, сякнущей, бессмертной.
И скрипку не остановить
По окончании концерта.

В нелепом фраке силуэт
По снежной площади проходит.
Тебе идет вороний цвет.
И крылья точно по погоде.


Дождь с молоком

Дождь с молоком. Мне, кажется, пора.
В нем даже зонтик может потеряться.
Тем более оставьте до утра,
Я требую волшебных декораций!

Туман любви с туманностями нас,
Рассыпанных горошинами света.
А кто-то потеряется сейчас
И потеряет форму силуэта.

Сто лет тому, вчера при свете дня…
Но прошлое ничуть не осторожно.
А в голове какая-то фигня,
Как будто пьян и счастлив невозможно.