Коробка

По литературе у меня в школе было не выше тройки,
Свои стихи я складывал на дно обувной коробки,
Начёрканные карандашом на листах коротких,
Я подобрал картотеку своих грехов, своих полётов,
Своих забытых идей, своих падений, взлётов,
Но переступить не смог, и сжечь не смог коробку.

Теперь её откопают лет через пять, десять,
И будут разбирать мою душу на сотню мелких
Деталей, записок, мыслей, записанных карандашом в записной книжке.
И где-то на дне найдут стихи о первых мыслях
Любви, но не к тебе, а к тому, что свыше
Который глядит на нас сверху, не заинтересован,
И иногда включает радио, где нет шансона,
Потом переключается на National Geographic,
И смотрит передачу там про суррикатов.

А я уже не там, куда его камеры смотрят,
Я убежал, утёк куда-то на дно морское,
Забыл, где телефон, оставил дома паспорт,
Переключил себя в режим лесной суровой твари,
Оставив при себе лишь карандаш и книжку,
В которой напишу себе о том, как низко
Я пал из-за себя, отождествляя с небом
Тебя, себя и бога, сразу в одном целом.

Но знаю я, что не святая троица мы
И никогда и не были святыми агнецами,
Нам жить хотелось так, чтоб всё прекрасно было,
Чтоб после нашей смерти не осталось ни одной могилы,
Но были те, кто вспоминал бы нас хотя бы одним словом,
Мол, были где-то здесь такие, да, я помню,
А мы на это всё смотрели сверху, с неба,
Потом переключали передачу, если сигнал был скверный,
Включали что-нибудь из Африки про суррикатов,
А там, внизу, шёл дождь, и где-то кто-то плакал.

Тогда с зонтом наперевес мы бы спускались сверху,
За руку брали плачущих, за локоть нервных,
И уводили их туда, где горизонт не пляшет,
Где есть для всех таких отдельный счастья ящик,
Где интернет не нужен, где всё так понятно,
И оставляли страждущих, и шли обратно,
И звали б нас так пафосно и, может, нежно,
Я был бы странник, ты была бы их надежда,
И вместе бы с тобой мы были ночью,
Накрывшей город, опустившей очи,
Запутавшей луну и развернувшей месяц.
Но если я скажу кому - кто мне поверит?