Умерший, я на статуе сижу

"С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, -
Вот и сейчас - как холодом подуло"
(В.Высоцкий)


19 декабря 1941 года не стало Александра Введенского.
Поэт погиб при невыясненных обстоятельствах во время этапирования в Казань.
По официальной версии, Введенский скончался от плеврита.
Ему было 37 лет.

И я в моём тёплом теле
лелеял глухую лень.
Сонно звенят недели,
вечность проходит в тень.
Месяца лысое темя
прикрыто дымным плащом,
музыкой сонного времени
мой увенчаю дом.
Ухо улицы глухо,
кружится карусель.
Звёзды злые старухи
качают дней колыбель.

Май 1920

Его лучшим другом был Даниил Хармс, вместе с которым он принимал участие в создании ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства).
Введенский был яркой и своеобразной личностью, но его произведения никогда не входили в "обойму" массовой культуры.
По мироощущению и глубокой философичности, яркой огранке слова во всех переливах и блеске его смыслов и подспудов, по сложности построения стиха и его трагичности, он был ближе всего , пожалуй, к Николаю Заболоцкому и к Велимиру Хлебникову.

В конце 1931 года Введенский был арестован в первый раз по доносу, гласившему, что он, на вечеринке якобы произнёс тост в память Николая II и даже пел "Боже царя храни", за что был выслан в Курск, где жил там некоторое время вместе с Хармсом, а затем - в Вологде, в Борисоглебске.
Второй раз он был арестован (и тоже по доносу) 27 сентября 1941 года по обвинению в контрреволюционной агитации.
К слову, его лучший друг Хармс пережил его не намного: в феврале 1942 года Даниил Иванович умер от истощения в психиатрическом отделении больницы при тюрьме "Кресты", куда попал тоже по доносу.

Играет на корнете-а-пистоне
Мой друг, мой верный друг.
На голубом балконе
Из длинных синих рук.
Моё подымет платье
Весёлый ветерок,
Играя на закате
В краснеющий рожок.
Я прохожу по улице
В юбке до колен;
Становишься распутницей:
Так много перемен.
Я в лавке продовольственной
В очередях стою.
Всё помню с удовольствием
Последнее люблю!
И плачу долгим вечером,
И думаю о нём,
Что ж – делать больше нечего.
Вздыхаю пред огнём.

30 марта 1964 года Александр Введенский был полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления.
Его закатный период творчества перед трагическим арестом, был самым насыщенным, ёмким, многомерным и отличался особого рода жадностью жизни и желанием объять необъятное.
Он торопился, словно предвидя свой трагический конец, создавая маленькие, светлые и необыкновенно тёплые и проникновенные живые выстраданные строки:
 

Мне жалко что я не зверь,
бегающий по синей дорожке,
говорящий себе поверь,
а другому себе подожди немножко,
мы выйдем с собой погулять в лес
для рассмотрения ничтожных листьев.
Мне жалко что я не звезда,
бегающая по небосводу,
в поисках точного гнезда
она находит себя и пустую земную воду,
никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип,
её назначение ободрять собственным молчанием рыб.
Ещё есть у меня претензия,
что я не ковёр, не гортензия.
Мне жалко что я не крыша,
распадающаяся постепенно,
которую дождь размачивает,
у которой смерть не мгновенна.
Мне не нравится что я смертен,
мне жалко что я неточен.
Многим многим лучше, поверьте,
частица дня единица ночи.
Мне жалко что я не орёл,
перелетающий вершины и вершины,
которому на ум взбрёл
человек, наблюдающий аршины.
Мне жалко что я не орёл,
перелетающий длинные вершины,
которому на ум взбрёл
человек, наблюдающий аршины.
Мы сядем с тобою ветер
на этот камушек смерти.
Мне жалко что я не чаша,
мне не нравится что я не жалость.
Мне жалко что я не роща,
которая листьями вооружалась.
Мне трудно что я с минутами,
меня они страшно запутали.
Мне невероятно обидно
что меня по-настоящему видно.
Ещё есть у меня претензия,
что я не ковёр, не гортензия.
Мне страшно что я двигаюсь
не так как жуки жуки,
как бабочки и коляски
и как жуки пауки.
Мне страшно что я двигаюсь
непохоже на червяка,
червяк прорывает в земле норы,
заводя с землёй разговоры.
Земля где твои дела,
говорит ей холодный червяк,
а земля распоряжаясь покойниками,
может быть в ответ молчит,
она знает что всё не так
Мне трудно что я с минутами,
они меня страшно запутали.
Мне страшно что я не трава трава,
мне страшно что я не свеча.
Мне страшно что я не свеча трава,
на это я отвечал,
и мигом качаются дерева.
Мне страшно что я при взгляде
на две одинаковые вещи
не замечаю что они различны,
что каждая живёт однажды.
Мне страшно что я при взгляде
на две одинаковые вещи
не вижу что они усердно
стараются быть похожими.
Я вижу искажённый мир,
я слышу шёпот заглушённых лир,
и тут за кончик буквы взяв,
я поднимаю слово шкаф,
теперь я ставлю шкаф на место,
он вещества крутое тесто
Мне не нравится что я смертен,
мне жалко что я не точен,
многим многим лучше, поверьте,
частица дня единица ночи
Ещё есть у меня претензия,
что я не ковёр, не гортензия.
Мы выйдем с собой погулять в лес
для рассмотрения ничтожных листьев,
мне жалко что на этих листьях
я не увижу незаметных слов,
называющихся случай, называющихся
бессмертие, называющихся вид основ.
Мне жалко что я не орёл,
перелетающий вершины и вершины,
которому на ум взбрёл
человек, наблюдающий аршины.
Мне страшно что всё приходит в ветхость,
и я по сравнению с этим не редкость.
Мы сядем с тобою ветер
на этот камушек смерти.
Кругом как свеча возрастает трава,
и мигом качаются дерева.
Мне жалко что я не семя,
мне страшно что я не тучность.
Червяк ползёт за всеми,
он несёт однозвучность.
Мне страшно что я неизвестность,
мне жалко что я не огонь.

1934