Любить можно того, о ком сердце болит

Глубочайшее заблуждение (а как правило нарочитая спекуляция) использовать творчество Василия Розанова для обоснования каких-либо политических идей или теорий. Взгляды Розанова неизменно вызывают противоречивые оценки, что объясняется его как нарочитым тяготением к крайностям, так и характерной амбивалентностью его мышления:
— На предмет надо иметь именно 1000 точек зрения. Это «координаты действительности», и действительность только через 1000 и улавливается».
Такая «теория познания» демонстрировала необычайные возможности розановского видения мира. 
Виктор Ховин в марте 1919 года писал: «Ну, как же все это ненужно над могилой Василия Розанова. Так и должно было случиться, что умер он такой «домашней» смертью, и что тело его повезли на деревенских дрогах, и что могила его не на литературных мостках столицы, а на одиноком кладбище Черниговского монастыря, в снежных сугробах Сергиева-Посада. Так должно было случиться... И так случилось. Здесь, у этих стен, притулился Розанов, одинокий, с вздыбленной совестью, безудержный человек. Здесь, в крохотном Посаде, в таком провинциальном домике, по-прежнему «сидел у окна» он, мистик домашнего уюта, домашнего тепла, и смотрел вдаль за каменную ограду Лавры, поверх золоченных куполов ее, смотрел, исходя своими полу думами, полу мыслями о человеке и родине. И какой бы это ересью не показалось, но Розанов, он один из современников, был единственной совестью нашей, совестью современности».
— Пусть моя могилка будет тиха и «в сторонке», — написал Василий Розанов, — и его пророчество сбылось.    
Розанов писал в книге «Опавшие листья»: «кроме русских, единственно и исключительно русских, мне вообще никто не нужен, не мил и не интересен».
Характеристики, которые даёт Розанов русскому обществу и русским, многогранны, в своих работах он наделяет их самыми разными эпитетами: «нигилисты», «ленивые», «русские вечные хлысты»; и в то же время «славные», «духовная нация», «общечеловеки», которым свойственна «интимность, задушевность»; народ «неотёсан и груб», «жесток», «русские люди — труха», и в то же время, «русский человек слишком тёплый человек», «русский человек не техник, а идеалист».
Розанов стремился создать свою целостную картину мира из «неуловимого», и, следуя по стопам Достоевского, находил «русскую идею» в исполнении Россией «христианской миссии» — соединение народов и «преображение человечества».
Для Розанова отечество может быть разным, тогда как Родина, как и мать — одна. Внутреннюю беду России Розанов видел в нигилизме, «легкомысленном и жестоком», в основе которого — отсутствие любви и отчетливое «ненавидение России».
А мысли-листья Розанова не просто опали, а птицами разлетелись на цитаты:   

— Общество, окружающие убавляют душу, а не прибавляют. «Прибавляет» только теснейшая и редкая симпатия, «душа в душу» и «один ум». Таковых находишь одну-две за всю жизнь. В них душа расцветает. И ищи ее. А толпы бегай или осторожно обходи ее.

— Почти нашел разгадку: любить можно то, или — того, о ком сердце болит.
Есть-ли жалость в мире? Красота — да, смысл — да. Но жалость? Звезды жалеют ли? Мать — жалеет: и да будет она выше звезд. Жалость — в маленьком. Вот почему я люблю маленькое.

— Счастливую и великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец глупа, наконец даже порочна. Именно, именно когда наша «мать» пьяна, лжет и вся запуталась в грехе — мы и не должны отходить от нее... Но и это еще не последнее: когда она наконец умрет, и обглоданная евреями будет являть одни кости — тот будет «русским», кто будет плакать около этого остова, никому не нужного, и всеми оплеванного.

— Будь верен человеку, и Бог ничто тебе не поставит в неверность. Будь верен в дружбе и верен в любви: остальных заповедей можешь и не исполнять.

— Ну, что-же, придет и вам старость, и также будете одиноки. Неинтересны и одиноки. И издадите стон и никто не услышит. И постучите клюкой в чужую дверь, и дверь вам не откроется.

— Вовсе не университеты вырастили настоящего русского человека, a добрые безграмотные  няни. 

— Любить — значит «не могу без тебя быть», «мне тяжело без тебя»; «везде скучно, где не ты». Это внешнее описание, но самое точное. Любовь вовсе не огонь (часто определяют), любовь — воздух. Без нее — нет дыхания, а при ней «дышится легко». Вот и все.

— Это здоровая реакция на «глупости», что гимназисты не учатся. He учитесь, господа. Ну их к чорту. Шалите, играйте. Собирайте цветы, влюбляйтесь. Только любите своих родителей и уважайте попов (ходите потихоньку в церковь). На экзаменах «списывайте», — в удовлетворение министерской ненасытности. В 20 лет, когда уже будете, конечно, женаты, начинайте полегоньку читать, и читайте все больше и больше до самой смерти. Тогда она настанет поздно, и старость ваша будет мудрая.

— Bсe «наше образование» — не русское, a и европейское нашего времени — выразилось
в: — Господа! Предлагаю усопшего почтить вставанием. Все встают.

— He «мы мысли меняем как перчатки», но, увы, мысли наши изнашиваются как и перчатки. Широко. He облегает руку. He облегает душу. И мы не сбрасываем, а просто перестаем носить. Перестаем думать думами годичной старости.

— Чувство Родины — должно быть строго, сдержано в словах, не речисто, не болтливо, не «размахивая руками» и не выбегая вперед (чтобы показаться). Чувство Родины должно быть великим горячим молчанием.