на день и на ночь

исключительно под
“Charms” — Abel Korzeniowski.


по яблоку на каждый день.
по косточке на каждую ночь.
никогда не думали,
почему день
             — мужской,
а ночь
             — женский род?
почему темнота
вскрывает восход,
если из глаз —
            шар из звёзд?
почему,
            пока смежны
рукав с рукавом,
              струится
волос за волосом?
почему закатывает
               огненный мяч
за бескрасочный горизонт,
а пустопорожнее
              внутреннее тут же —
                вперед?
почему,
           все поют,
только на розовый глядя
пух над землей
        испокон в покон.
почему теперь
       все замолкли
        о таком,
Соломон?

днем.

в поле дети играли,
и детям напевала твердь.
они не видели, не гадали,
не умели,
              да и
                незачем.
любовники, не чуявши
                за собою грех,
облокотились об её ветхую
                жердь.
лишь одиноко-прибитые
скомканы глупо кем-то,
не работавши,
          за
куполом пальцем
чертили,
смирно
          носом гудя .
Та месса —
          того дня прореха,
той мессой
завершились ночь и день.
одни едины сутки.

и на лугах играли
            блики,
и их ловили дети.
любовники,
залившись смехом,
румянились в тени
плакучей ивы,
скрывавшей их
              от света.
                от луча.
а одинокие —
            напополам.
черными чернилами
очерчивали
     контур
золотого края.
так песня разливалась
над всеми. над гласами.
над лугом,
кующим изумруд
в златую медом правку.
над деревом,
            поникшим
                от безволья,
пригнувшим
тонкость рук
к земле,
        обнявшим тех,
кто исчезал,
      непризнанный никем.
И только купол неба
остался для нее
                — из тех,
кто не заслушал
          мессу.
всего лишь-то
не смог. хоть
для нее и есть,
             реальность — не порок.

и яблоко катилось
по одному
          из бронзовитых блюдец,
свершая суд небес.
и мирный день сгорал,
                покой звенящий.
и на восход-закате
             послышался мотив,
и каждый слушал
приговор с печаткой
          смерти.
и бросили в огонь, что так
сдавило ближнему
глаза и шею, плечи.
глоток еще,
           один — все видели,
горел тот
детский
простодушный мир.

ночью.

и голоса замолкли:
детей пожарный блик
           отвел с полей,
любовников, разлучных
             друг от друга, —
сто лунный свет,
а одинокие,
само собой,
        могли лежать
          под дребезжанием,
боясь забыть,
        какой за ночью
               проступает день.
под шелест
одеяний длинных,
         за густотой ивовой
меняют маски.
день и ночь.
играют роли
             броско.
любви служитель —
     утехи властелин
он одарил покоем тех,
             кто прятался за ним.

   замолкла тишина.
все глухо спят,
        противясь сну
              с другой судьбою,
где не скрывает
                свет кого-то,
где каждому —
                добро,
где ива,
     ветвь одну подняв,
         стекает соком в плошки,
где луг хранит
своей звезды
         ланит,
         не тратит
на пустые берега,
а купола
          — не в мыслях,
        на яву, очерчивают
силуэт руки
изнеженной
под лучепадом,
прославленным
       с небес.

вразрез с судьбою,
ночь за днем
          и
день за ночью
шагает в
мольбище родном,
               та тень,
склонившая все ветви
                к горю,
скрывая, не знает
ничего, кроме
слезливого
      людского моря,
и луг притоптанный
      ногой
            примят
        со двух сторон,
и небосклон
                — иллюзия,
всего-то сонмище
    над божеством
                урок.

и катится по
черной нити полотна
        то яблоко
красивою звездой,
решая роль
         прожившего
  пределы дня.
яблоко —
           вкуситель истязает,
катит шарик
судьб по блюдцу,
   забывая, чьи
лица тут
         и имена.
яблоку нельзя
            себя вверять.
 
у суток равны оба.
и день, и ночь
покатят яблоко
       задорно,
играючи споют и
вместе на могиле
      оттанцуют,
Суламифь.
закончат сутки,
     как и принято,
         одним и тем же:
по косточке на каждый день,
по яблоку на каждую ночь.

ночь 17.12.2023 — день 18.12.2023