Война и мир. гл. 3-2-33, 3-2-34 и 3-2-35

3-2-33

На поле, на видном, открытом пространстве,
Меж Бородиным и флеш с их убранством,
Столкнулись в смертельной невиданной битве,
Достойной отдельной, прощальной молитвы;

Достойные в мире быть главной державой,
И выяснить, кто же из них были правы;
Простым и бесхитростным их столкновеньем,
И названным, как Бородинским сраженьем.

С обеих сторон началась канонада
Из нескольких сотен орудий, плеяда,
И дым от разрывов летящих снарядов
Накрыл поле густо невидимым ядом.

И в этом аду, и почти что вслепую,
И двинулись силы одна на другую,
Французов дивизьи Компа;на и Де;ссе,
На Багратиона известные флеши.

А слева — полки всё того же Мюрата,
На Бородино — «короля и солдата»;
А пункт весь командный у Наполеона,
Хотя расположен как будто с балкона;

Но в том безопасно обставленном месте,
Там, в Шевардино и редуте, для мести,
На днях как покинутом нами предместье;
От флеш лишь верста отделяла от места,
А Бородино — две версты будут вместе.

ЕМУ потому видеть поле сраженья,
Для быстрого боем, его управленья,
И не представлялось настолько возможным,
И боле того, было часто и ложным.

Мешали все тучи плывущего дыма,
Неясна была вся у боя картина,
Пока адъютанты к НЕМУ доскакали,
И дел положенье ЕМУ передали;

И новый приказ как достигнет сраженья,
Но это-то время и есть промедленье,
То вся обстановка на поле всём боя,
Уже становилась совсем как другою.

Солдаты дивизии, что двигались к флешам,
Естественно шагом не скорым, а пешим,
Видны были ИМ пока вниз не спустились
Они на подъёме под дым схоронились.

Нельзя было видеть не только движенье,
А чьи те солдаты и их положенье;
В трубу ОН подзорную вёл наблюденье,
Но дым всё мешал видеть поле сраженья.

Не только с кургана, где пункт наблюденья,
Но и с самих флешей, их расположенья,
Которые несколько раз среди боя,
Такая им выпала тяжкая доля:

Они переменно, то были все наши,
То после смертельной на ней общей каши,
Владели французы, то — русские снова,
До полного в битве её перелома.

Неясность в том ви;денье хода сраженья
К обычным вело иногда огорченьям;
Когда от Мюрата с победным известьем,
Прибыл адъютант к НЕМУ с радостной вестью.

Что Бородино — в руках наших, французских,
И мост через Колочу о;тбит у русских;
Какие дальнейшие распоряженья,
Чрез мост перехода и наступленья.

Да, мост перейти и занять там позиции,
И ждать указаний пока прояснится;
Но только успел адъютант мост покинуть,
Как мост был отбит, а враг дальше откинут.

Потом он сожжён в том же самом сраженье,
Где Пьер оказался пред ним в положенье;
А с флеш, прискакавший с испуганным видом,
Докладывал робко и с явной обидой:

Атака отбита и Ко;мпан был ранен,
А Даву — убит, но — всё было обманом,
Что заняты флеши другою войск частью,
И Даву был жив, но контужен отчасти.

И потому те ЕГО указания
С основой на ложные все показанья,
Исполнены прежде — иль вовсе не к месту,
И не вызывают ЕГО же протеста.

И все ЕГО маршалы и генералы
Приказы все чётко спускают сначала,
По мере развития хода сраженья,
Конечно, меняются распоряженья.

И часто бывают и неисполнимы,
Но младшим составом всегда поправимы,
С конкретной поправкой на ту обстановку,
Внезапность и хитрость, иную уловку.

 
3-2-34

Сраженье стало необычным:
Потери были велики,
Но для французов — непривычным,
И от победы — далеки.

Вводились свежие всё силы,
Но снова и в который раз,
«Французы подняты на вилы»,
Точней не скажешь без прикрас.

Французы стройными рядами,
С поддержкой шквального огня,
Встречали «русское цунами»,
Всю злость по-прежнему храня.

Хотя всегда бывало прежде,
От натиска враг отступал,
Но в этот раз — всё без надежды:
Враг их за горло словно брал.

Назад испуганной толпою,
Нам были пятки их видны,
С поникшей к долу головою,
Мелькали синие штаны.

Но сразу, после перестройки,
Опять бросались в новый бой,
Ряды же русских были стойки,
Назад бежал французский рой.

Всё меньше сил их с каждым разом,
Солдат нехватка для атак,
У русских тоже с каждым часом,
Всё угасал огня маяк.

Для нового же наступленья
Необходимо свежих сил,
Мюрат уже дать подкрепленье
У императора просил.

Уже был близок полдень в деле,
Однако запоздал успех,
Но ждать победы все «вспотели»,
Одни лишь муки — как на грех.

Голодный, сидя в наблюденье,
Потягивал любимый пунш,
Когда из чрева вдруг сраженья,
И с просьбой непременных нужд;

Примчался адъютант Мюрата,
Дать подкрепление просил,
В поддержку нашего солдата,
Враг все атаки нам разбил.

Просил дивизию дать срочно,
Успех почти у нас в руках,
Победу принесём досрочно,
На них нагоним мощью страх.

Но ОН со строгим удивленьем,
Не понимая будто слов:
—Какого чёрта подкрепленья,
У вас пол армии «рабов».

Так передайте вы Мюрату,
Что рано силы раздавать,
Хотя — король, но роль солдата,
Ему всю нужно выполнять.

Но не успел посланник «царский»
Убраться из под светлых глаз,
Бельр, как с прихотью гусарской,
Пред ним предстал он в тот же час.

Явив перед владыкой смелость,
Он начал громко ту же речь:
— Нужна лишь для победы «мелочь»,
Дивизию с собой увлечь.

Чрез час я принесу победу,
Она почти уже в руках,
Но враг силён и нам неведом,
Но мы ещё — на всех парах.

Наполеон, пожав плечами,
Не «удосужил» дать ответ,
Своими смелыми словами
Бельяр оставил яркий след.

— Бельяр, вы очень пылки, смелы,
Бывает, что в пылу огня,
Остались силы многи(е) целы,
А кое-кто от страха — слепы,
Так вот — послушайте меня:

— Скачите уточнить позиции,
Тогда вновь доложите мне,
Умерьте вы свои амбиции,
Не надо двигаться во тьме.

Как только скрылся он из вида,
Как новый вырос перед ним,
Вновь повторилась вся картина,
Отказом тоже стал раним.

Обдумав ОН всю обстановку,
И у Бертье спросив совет,
Не видно от сраженья толка,
И сам себе ОН дал ответ:

«Понятна мне здесь русских смелость,
За ними ведь сама Москва,
Их стойкость словно в кровь, как въелась,
Она им богом, как дана.

Придётся мне помочь сраженью,
У них не хватит просто сил,
Придать войскам всем подкрепленье,
Всем тем, об этом кто просил.

Кого пошлём мы для начала?
— В резерве Клапаред, Фриан;
— Фриан достоин больше бала,
И выше у него и сан!

Уже в огне сего сраженья
Сначала скрылся и Фриан,
За ним вновь с просьбой подкрепленья
Шёл адъютантов ураган,

Все говорят одно и то же,
Про стойкость русских всех подряд,
И что прорыв довольно сложен,
Огнём вдобавок — словно град;

Нас поливает, войско тает,
Теряем силу, вырос страх,
Враг с нами будто бы играет,
На наших с Вами, сир, нерва;х.

Боссе, проголодавшись утром,
Боясь нарушить мыслей ход,
Хотя и чувствовал всем нутром,
ЕГО ответ, что гнева плод;

Осмелился ЕМУ с почтеньем,
Намёком завтрак предложить:
— Надеюсь я, что без сомненья,
И нам достаточно терпенья,
Но всё же — чуть перекусить.

Тем более близка победа,
Поздравить с ней весь организм…
Слова, лишь вызвав в нём обиду,
На этот странный оптимизм;

Мотнув главой в знак отрицанья…
Боссе к победе думал жест,
Он продолжал в знак почитанья:
— Что в мире нет причин и мест…

Еда питает наши мысли…
Был послан к чёрту царский чин,
Его те мысли вечно грызли,
В избытке было всех причин.

Под гнётом был того ОН чувства,
Когда счастливый тот игрок,
В игре, познавший всё искусство,
Швырявший деньги как бы впрок;

Всегда брал куш с большим достатком,
Когда случайности игры,
Как вдруг расстроенным порядком,
И мыслей, вложенных в достатке,
Одноко рушатся мечты:

За каждой ставкой силой взноса
Не поддаётся тот успех,
Наоборот, всё больше спроса
Среди невидимых помех.

Та самая игра, что в карты,
Всё то же самое всегда,
Вошедши будто в круг азарта,
Но настигает вдруг беда!

Всё то же войско, генералы,
И тот же был главкомом САМ,
И опыт битв — уже не малый,
И враг пред ним был тот же самый,
«Но мёд сочился по усам».

Приёмы раньше всех сражений,
Всегда дающие успех:
Всех батарей соединенье,
И ввод резервов, как на грех.

Все применил ОН в том сраженье,
Но — не достигнут результат,
Считай, что терпит пораженье,
И люди гибнут все подряд.

Расстройство войск и подкрепленья,
Тревожный признак для войны,
А раньше — два распоряженья —
Прилив победной всей волны.

Так было в множестве сражений,
Всех даже трудно сосчитать,
А здесь — всё новых подкреплений…
Да где же их мгновенно взять?..

Известие о взятье флешей,
Не принесло ЕМУ успех,
Ещё осталось много брешей,
Могущих нанести и грех.

Весь день почти прошёл в сраженье,
И ОН — в атаке, как всегда,
Но — никакого продвиженья,
И нет победы достиженья,
Так это — просто есть беда!

А, если вдруг контрнаступленье
Внезапно сам предпримет враг,
Готов ли ОН для отраженья
Смертельных вражеских атак?

Он вдруг почувствовал бессилие,
Имея превосходство сил,
Что, несмотря на все усилия,
Кампанью всю ОН погубил.

Известие, что враг в атаке
Нацелился на левый край,
Могло всё привести к «клоаке»,
Возможен и такой случай!

Сидел понурый под курганом,
Был полон неприятных дум,
Каким таким лихим обманом
Сумел Кутузов сделать бум?

Неужто — это пораженье,
Когда достиг почти что цель;
ЕГО Бертье с оцепененья
«Вновь бросил в прежнюю купель».

Он предложил «визит» по линии
Расположенья войск и сил,
В том плане, что ЕГО виде;ние,
Поскольку ОН руководил;

Поможет видеть недостатки,
Принять ряд крайних в деле мер,
Решительных в смертельной схватке,
Для полководца, как пример.

Весь путь по линии сраженья
Усеян трупами людей,
То был итог того «веселья»,
С добавкой трупов лошадей,
Всё не могло быть так видней.

И всё на небольшом пространстве,
Вселяло ужас в дух живых,
«Поля цвели в таком убранстве»,
Покоил гул орудий их.

Сквозь дым мелькали всюду люди,
В мундирах, но другой в них цвет,
И в этом необычном «чуде»
К НЕМУ летел огня «привет».

Уже и не велось сраженья,
Но продолжалась вся стрельба,
Живой для цели пораженья,
На то такой была война.

ОН созерцал дуэль орудий,
ОН был в плену несчастных дум,
Когда и кто всё то осудит,
Найдётся ли столь светлый ум?

Остановить не в силах дело,
Ведь ОН всему и есть глава,
Но дело всё никак не зрело,
Зачем нужна ему война?

И в первый раз от неуспеха
Подверг сомненью ОН войну,
Сравнив с ненужною «потехой»,
В умах засевшей, как в плену.

Один из смелых генералов,
В сочувствии за неуспех,
Решил, что в качестве аврала
И устраненья всех помех;

Покончить дело с новой силой,
Ввести в бой гвардию страны,
Она вполне всё заслужила,
Победой кончить дух войны.

Молчал, казалось, колебался,
ОН знал и сам тот верный путь,
Но светлый ум в том воздержался:
«Не дам себе сам утонуть!»

— Три тыщи вёрст нас отделяет
От нашей родины война,
И здравый смысл не позволяет
Мне рисковать, она — нужна!

3-2-35

Кутузов сидел, озабоченный битвой,
Объятый своею «военной молитвой»,
Не делал обычных он распоряжений,
Он лишь подтверждал предлагаемых мнений:

— Да, сделайте это, да, съезди, голубчик,
Посмотрим, возможно, и будет всё лучше;
Иль: «Нет, то не надо, иль — это всё рано,
Потерпим ещё для решенья обмана.

Но все донесенья и их исполненье
Решались не только лишь распоряженьем,
Количеством пушек и местом позиций,
А духом у войска и стойких амбиций.

Считал его главною силой в сраженьях,
Растил этот дух, несмотря на лишенья;
Спокойным всегда и лица выраженьем,
И твёрдым и чётким во всём намереньям.

Известье о том, что заня;тые флеши,
Для нас оказались, как «лёгкие бреши»;
Но были опять тут же, вскоре, отбиты,
Поскольку мы сделались «очень сердиты»;

Однако случилось несчастье при этом,
Князь Багратион пострадал «рикошетом»,
Кутузов аж ахнул, качнув головою,
Ему отразилось всё явною болью,

— Езжай-ка ты к князю, — сказал адъютанту:
— Узнай, разберись, подобает таланту;
И вслед обратился к стоящему сзади,
К принцу; Виртембергскому помощи ради:

— Угодно ли, ваше высочество, будет,
И труд сей великий талант ваш пробудит,
Командовать армией первой назначить,
Период столь «нервный» немного отсрочить.

Но принц, не успевши добраться до места,
Как он адъютанта послал с новой вестью:
Ему уже нужно опять подкрепленье,
Чтоб стало успешным всех сил наступленье.

Кутузов, предвидя его назначенье,
Заранее с просьбою сил усиленья;
Под видом, что принц ему просто нужнее,
И быть к иностранцу немного добрее;

Мгновенное принял на месте решенье,
Всю армию первую под управленье,
Назначить главкомом Дохту;рова срочно,
А принца вернуть, ему нужным досрочно.

Когда же привезено было известье,
Мюрата о взятии в плен, как для чести,
Он предостерёг от поспешных решений,
И, в первую очередь, от поздравлений.

Он знал, что Москву всё равно не удержим,
Он верен своим убеждениям прежним:
Россия столкнулась с могучею силой,
Ей верной одно будет только могилой:

Растянутость войск по Российским просторам,
Зимы русской злой и суровый столь норов,
Сожженная нами же наша «столица»,
Напрасно она так французам «теплится»;

Она без тепла и достатка снабженья,
Шагает на путь своего истребленья;
А нам нужно армию снова усилить,
И, чтобы «французов ничем не обидеть».

— Ещё праздновать рано всем нашу победу,
Враг с новою силой идёт нам по следу:
Вот вновь принесли и плохие известья,
Опять отступленье у нас в новом месте.

Послал он проверить на место Ермолова,
Его в том, как свежую, умную голову:
— Пойди, посмотри там, нельзя ли что сделать,
Не гоже нам с делом таким уже медлить!

Кутузов был в Горках со штабом, и в центре,
Он слыл нашей армии словно, как сердцем,
На левый наш фланг все атаки французов,
Мы их отбивали, что пятки «рейтузов»;

Мелькали не раз в их позорном столь бегстве,
Но, всё-таки, вновь без серьёзных последствий;
И в центре, не дальше, как Бородино,
Застряло французское войско давно.

Лишь в третьем часу прекратились атаки,
На лицах всех в штабе — усталые знаки,
Успехом доволен он сверх ожиданья,
Вот всё, что пока мог сказать в оправданье.

Его голова много раз опускалась,
Наружу вся немощь его всем являлась,
Дремал иногда, зарождались в нём мысли,
И больше всего все на нём они висли,
А прямо сказать, так его просто грызли.

Вольцоген, всё тот адъютант у Барклая,
Который меж ним и главкомом летая;
Был послан Барклаем просить подкрепленья,
Поскольку готовился вновь к наступленью.

Застал он главкома во время обеда,
И начал: «У нас — невозможна победа:
Солдаты бегут, задержать невозможно,
И вся обстановка поэтому — сложна.

И, что наступать им практически не с кем,
И раз мы в такие поставлены вехи,
Сражение наше проиграно нами,
Нам некем сражаться, их — словно «цунами».

Барклай и Вольцоген, как честные немцы,
Ведут на войне, как солдаты-младенцы,
Привыкли числом побеждать неприятеля,
Без русского духа врага восприятия.

Вольцоген, Барклай иже с ними другие
Не ценят в главкоме все мысли иные:
Крепить надо дух к ним всем приданным силам,
Не бегством беречь всех солдат от могилы.

С небрежностью некой, её аффектацией,
Главкому доклад дают в некой прострации,
Чем делают из старика все кумира,
Он тоже — военный, того же с ним мира.

Хотя тот главком, но он знает с кем дело,
Вести как ему, и достойно, умело;
«Старик-господин» его звали все немцы,
И в деле военном считались умельцы.

— В руках у французов все пункты позиций,
Отбить у них некем у нас нет «величья»;
Величья в том плане, что некем сражаться,
И даже на случай атак — защищаться…

Главком с удивленьем и непониманьем,
Жевать парестал, и со злостным вниманьем;
— Не стану скрывать от вас эту я правду,
Она в нашем деле — что ложка та яда.

Главком закричал на него, быстро вставая:
— Вы видели? Смеете как…— наступая:
— Как мне вы, главкому, неправду вещая,
И весь ход событий при мне, извращая!

Езжайте назад, передайте Барклаю,
Что я, как главком, дело лучше всё знаю,
И сведенья ваши отнюдь — все неверны,
И вы просить помощь с ним не правомерны.

На флангах обоих отбит неприятель,
Страхует себя «дорогой мой приятель»,
Извольте ему передать намеренье,
На завтра — в атаку всё распоряженье!

Отбиты везде, с благодарностью богу,
И к нашему войску по той же дороге, —
Крестясь уже, всхлипнул и молвил Кутузов,
Как будто свалилась с него вся обуза.

Вольцоген плечами пожав, скривив губы,
В сторонку ушёл, «спрятав острые зубы»,
Он был удивлён самодурством главкома:
«Ему же видней, у него глаукома».

— Да, вот и герой мой, — промолвил Кутузов,
На радостях словно он шар забил в лузу;
Так встретил красавца, того генерала,
Раевского, только вернувши(го)ся «с бала».

Где день он провёл, всё танцуя у вкруг пушек,
Своих родных деток, смертельных игрушек;
И он, отдав рапорт по чину, главкому,
Как штабу и главному этому дому.

— Войска стоят твёрдо, зарывшися в землю,
Атак от французов пока не приемлю;
— У вас, стало быть, в планах нет отступленья,
Как здесь, у других, в мыслях есть пораженье?

— Кайсаров, — позвал своего адъютанта:
— Пиши-ка приказ ты по войску на завтра;
Пока что писался приказ к исполненью,
Другой — поскакал по войскам с сообщеньем.

И этот приказ и его подтвержденье
Вселили надежду и дух к наступленью;
Однако Вольцоген успел до Барклая
Добраться, и вновь от него прибывая;

Потребовал письменное подтвержденье,
Снимая ответственность за исполненье;
В такой обстановке различных стремлений,
Других, в купе с ними таких тоже мнений;

Был должен работать главкомом Кутузов,
Когда иностранцы своею обузой,
Перечили всем, как благим, устремленьям,
А значит — под палкой и их исполненье.

И их недоверье внушалось комдивам
И младшим по должности всем командирам,
Вселяя в умы всё одно лишь расстройство:
И к бегству, за жизнь свою — лишь беспокойство.

Здоровый дух в войско несли не приказы,
А тот, кто издал их, из русской же базы;
Солдатам и младшим им всем командирам,
Кутузов лишь был у них в мыслях кумиром.