Два одиночества

Они глядят из ледяного
пространства в мир-водоворот,
и хоть их много, шибко много,
всё ж одиночество гнетет.

Ведь друг от друга (воля Неба)
так безнадежно далеки,
у каждой свой сегмент эреба,
своё принятие тоски.

Им симпатичен мир снаружи,
вне неприступности оков,
заместо черных дыр где лужи,
вдали от вечности столпов!

Но и поэт глядит с печалью,
хоть и толпою окружен,
на звезды, вскормленные далью,
их красотой заворожен.

Они – древнейшие созданья,
что знают и причины бед,
и все секреты мирозданья,
и на любой вопрос ответ.

Но, если с помощью сложенья
объединить строфу и луч,
тогда быть может вдохновенье
само отыщет к счастью ключ?

Пора уж горькое сиротство
души и звездного пути,
их одиночество – их сходство –
их общий минус в плюс свести!

Еще чуть-чуть и всё случится –
поэт и слово, луч-звезда
уже готовы породниться,
быть неразлучными всегда!

Пиит буравит взглядом небо,
ночное небо: пусть пошлет
оно на Землю свет-плацебо,
но не сработает расчет!

Луч, что планировал всё ниже,
блуждая в душной темноте,
вдруг оказался в зыбкой жиже,
погрязнув в лужице-тщете.

Но вглядываясь в отраженье,
что продуцирует вода,
испытывает умиленье
новорожденная звезда!

Ну а поэт в тисках досады,
из жижи выловив пятак,
взывая к небу: “Звезды гады!”,
бредет, как водится, в кабак.