Мих. Гавлин. Пушкинский венок

               
          
                Пушкин лицеист

                А в Царскосельском парке тишина.
                Дубы и клены на лесной опушке.
                И бродит окрыленная Весна
                Между деревьев по траве, как Пушкин…

                Он – лицеист с кудрявой головой.
                Дерзит в стихах. Ночами видит сны.
                Его тревожит воздух золотой
                Озер средь Царскосельской тишины. 
    

         Царскосельская сирень


       Сирень цветет на островах,               
       Средь царскосельской тишины.         
       В озерах, словно в зеркалах,             
       Ступни богинь отражены.               

       Ночами, с мраморных ступень         
       Они спускаются к воде,               
       И кружит голову сирень,               
       И ветки клонятся к звезде.               

       И по ночам, на берегах,               
       3вучат здесь возгласы и смех.         
       С венками нимфы на лугах             
       Резвятся, полные утех.               
         
       В кустах акаций промелькнет
       Нагой девичий силуэт.
       И кто-то в воду соскользнет,
       Промчит лесной кордебалет.

       Но только луч скользнет едва,
       И день проступит над водой,
       Безмолвны, стынут острова,
       Умолкнет разговор ночной.

       И где застиг их свет звезды
       С земли свой не подняв наряд
       Совсем продрогнув у воды
       Нагие статуи стоят.


                Пушкин в Тавриде


                Мне крымский является Пушкин.
                Он видит с горы Аю-Даг
                Приземистую Алушту,               
                Скалистый и желтый Судак.            

                Он ветрен, горяч, саркастичен,      
                Прощается с морем, грустит.
                Он мальчик еще романтичный,
                Но скоро свой ямб остудит.            

                И старый Гурзуф, кипарисы,
                И теплое море в ночи,
                Тавриды скалистые мысы –
                Все южной поэмой звучит.

                И может прощание с морем
                В нем было прощаньем с собой,
                С друзьями, с востоком, с Босфором,
                С безоблачной детства судьбой.

                И верно сквозь пенные бурки
                На море и тающий дым
                Декабрьский мятеж в Петербурге
                Уже вырастал перед ним.


                Пушкин в Михайловском

                Снег кусками ваты на деревьях.
                Не стряхнуть обильный снегопад.
                Не избавиться от снежных перьев,
                И метель, который день подряд.

                И морозец мне кусает щеки.
                В лисью шубу прячу рукава.
                Так когда-то к Пушкину Нащокин
                Приезжал: мороз, камин, дрова…   
               
                Мир в снегах и хочется напиться.
                За беседою стихи, глинтвейн.
                В разговоре вспыхивают лица:
                Гончарова, Дубельт, Анна Керн…

                Поутру объятья, поцелуи в щеку
                На деревьях виснут хлопья снега.
                Уезжает в Петербург Нащокин.
                Остаются Пушкин… и Онегин.


                Полотняный завод


                Затеряно в глухих лесах калужских,
                Стоит имение Натальи Гончаровой.
                К ней в этот дом он приезжал,
                Входил, смеясь: морозный, шумный, в русской шубе
                И в комнатах вдыхал тончайший запах
                Ее духов любимых.
                И говорил себе, что здесь он муж,
                Ее, Наташин, и вспоминал,
                Как был он женихом-ревнивцем,
                И вздыхал: Наташа,
                Ну, наконец, мы снова вместе, женка.
                Она же, вся сияя,
                По-французски говорила: Alexander,
                А ночью называла только Сашей         
                И сплетались руки, и шептали губы…   
               
               
                Двойная дуэль

                Срываются с веток снежные хлопья          
                Под Санкт-Петербургом в лесу.
                От выстрелов падает снег, словно хлопок,
                На мертвую полосу.

                Здесь так ослепительны белые снеги,
                Где Черной речки прорез
                И в Пушкина холодно целит Онегин
                И в Ленского метит Дантес.

                Далекими шпилями город темнеет
                За холодом зимних полей,
                Где легкой поземкою снежною веет,
                Но здесь тишина средь ветвей.

                Душевных сомнений не знает обузы
                Жалкое племя повес.
                И это в поэзию – в юную музу
                Стреляют Онегин – Дантес.    

                Как денди воспитаны в холе и неге,
                Талантов не берегут.               
                В саму поэзию целит Онегин
                И рифмы судьбу предрекут.

                Вы оба под пулями, Пушкин и Ленский.
                Убийц ваших участь жалка.
                В поэтов с наивной душой геттингенской
                Бьют с лету, наверняка. 

                Века не растопят белые снеги,
                Где Черной речки прорез.
                В поэзию холодно целит Онегин
                В поэта стреляет Дантес.


                Пушкинский Петербург
               
                Жемчужных раковин волшебней,
                Как солнца луч из темноты,
                Как завиток застывшей пены
                Дворец поднялся из воды.

                Текут дворцов горизонтали
                Вдоль берегов, гранит поправ,
                И Медный всадник с пьедестала 
                Не усмирил свой буйный нрав.

                Пред ним Невы простор соленый,
                Дворцов державная краса.
                И статуй бронзово-зеленых
                Глядят незрячие глаза.