Ролевая игра

О первом разе в таких условиях обычно не вспоминают, не рассказывают, не хвастаются уж точно. Ведь это же стыдно, это «не принято», это грязно и просто отвратительно аморально. И, если это действительно так, то я бесстыдный, грязный и просто отвратительно аморальная тварь. Удовлетворённая, раскайфованная тварь. Всю жизнь я жил и вместе с обществом думал, что всё первое должно быть непременно хорошим, обустроенным, организованным. Никто не объяснил мне, что душевным чувствам всё равно, где найдут друг друга физические. Лежи я сейчас хоть на тротуаре посреди Невского, всё равно, что происходит вокруг, меня это совершенно не волнует.

Огонь, что бушевал внизу живота, не был потушен, а лишь издевательски пригашен, чтобы держать в постоянном напряжении. И, едва я восстановил дыхание, щекочущее чувство вновь закралось между ног. Я рассматривал Грея, а он рассматривал меня, пока мы лежали на полу, касаясь щекой прохладного паркета. Мы как будто лежали на постели, усыпанной лепестками роз в окружении зажжённых свечей, источающих дивный аромат душистого воска. Всё вокруг Грея в этот момент было размытым и нечётким, поэтому, будь то розы или пыльный подвал – я не нашёл бы различий.

- Я... хотел бы на постели. Было бы правильнее, тебе не кажется? – тихо спросил Грей. В его тоне не было сожаления, лишь оттенок чувства вины. Густые пушистые ресницы чуть дрогнули.

- Получилось и так неплохо, - пробормотал я в ответ.

- Получилось отлично.

На самом деле хотелось кричать: Возьми меня на полу ещё и ещё! Грей скорее всего это понял. Он пристально смотрел мне в глаза, и я не знал: то ли он сейчас затолкает меня в подвал, то ли повторит свои сумасшедшие движения. Страшно признаться, но оба варианта возбуждают с одинаковой силой.

- Не хочу вставать с этого пола, - сказал я, чувствуя себя уютно и тепло. Такое ощущение возникает, когда удобно устроишься в кроватке и почти засыпаешь, не чувствуя ни рук, ни ног.

- Не вставай, - чуть пожал плечами Грей.

Я долго рассматривал Грея, осознавая, что ничего о нём не знаю, в то время как он как-то узнал моё имя. Он мог узнать его откуда угодно. А я не владел никакой информацией кроме той, что предоставлялась моим же глазам: у него потрясающее тело, он странный, он опасный, он нежный и совершенно непредсказуемый. И у него внушительный размер, мысли о котором заставляют краснеть. Копна густых волос каштанового оттенка в тускло освещённой комнате казалась чёрной. Он прекрасен, но это ничего не меняет – я не знаю, кто он.

- Сколько тебе лет? - спросил я и потянулся откинуть прядь со лба, чтобы посмотреть в его глаза. Но Грей лишь напрягся, резко развернулся и поднялся с пола. Он подтянул штаны и взял меня на руки. Меньше, чем за минуту мы оказались в его спальне, и Грей уже стаскивал с меня обрывки футболки, повалив на кровать.

- А на сколько по-твоему тянула интенсивность того секса на полу? – нахально спросил он, изогнув бровь. Я потянулся к поясу его штанов, чтобы стащить их, но он прервал меня резким голосом.

- Убери руки, - снова этот угрожающий тон. Снова он возбуждает меня. Я не мог оторваться и совершенно не думал ни о чём, кроме мужчины перед собой. – Убери, или я пристегну их к кровати!

- Мне не нравится твой тон, Грей, - если уж я обречён на эту игру, то буду участвовать с удовольствием. Он замер, тяжело дыша и глядя на меня с каким-то безумием, смешанным с восхищением.

- Ты дразнишь меня, Валерка? – Но едва я сформулировал более-менее адекватный ответ, Грей перевернул меня к себе спиной, потянулся за небольшой подушкой и в одно мгновение подложил её мне под низ живота так, что мои бёдра и попа теперь находились несколько выше остального тела. Я расслабился и положил голову на бок, стараясь рассмотреть его, стоящего на коленях на кровати позади меня. Он не стал пристёгивать руки, а был теперь полностью увлечён задней частью моего тела, массируя ягодицы и бёдра. Коленями он подтолкнул мои ноги, чтобы развести их в стороны.

- Шире.

Мышцы напряглись, насколько можно, начиная болеть. Я зажмурился.

- Ещё шире.

Кончики пальцев на ногах уже почти касались краёв большой кровати. Грей продолжал гладить меня по попе, каждый раз его руки опускались всё ниже – ближе к центру.

- Такая мягкая снаружи и такая тугая внутри... - мечтательно проговорил он.

Каждое его движение, сжатие, массирование посылало дрожь по телу.

- Боже, Грей...

Он медленно погрузился в меня до отказа, затем немного отпрянул и снова сделал толчок вперёд. Долгий и глубокий. Мой протяжный стон разнёсся по комнате. В такой позе боль и резь практически не чувствовалась, заменяясь совершенно новыми ощущениями. Я был как желе, куда окунают фрукт. В постели он старался двигаться медленнее и чувственнее, хотя время от времени всё равно переходил на быстрый темп, от которого у меня мурашки по коже бежали, а пальцы на ногах сводило судорогой. С каждым движением я чувствовал, как нежное тепло растворяется внутри меня. Одной рукой он слегка давил на поясницу, другой придерживал бедро, буквально нанизывая моё тело. Вскоре он отпустил мои бёдра и продолжил неистовые движения, поддерживая вес на руках, которые поставил по обе стороны от меня. Я вынужден был оттолкнуть пару подушек перед собой и упираться ладонями в спинку кровати, чтобы не удариться, придвигаясь всё ближе из-за его толчков. Плавясь под горячим телом, я пытался дышать в пряди собственных спутанных волос, прилипших к щекам. Грей наклонился ниже, я мог слышать его тяжёлое дыхание на плече. Он осторожно убрал волосы с моего лица и собрал их в кулак, слегка потянув на другую сторону. Он пропустил руку под шеей, чтобы приподнять подбородок. Едва мы слились в скором влажном поцелуе, он тут же отстранился, втягивая воздух через зубы, я же уткнулся лицом в одеяло, чувствуя, как по телу идёт заряд тока.

- Всё... я... больше сдерживаться... не могу! – сдавленно проговорил он, совершая быстрые резкие толчки, глубокие и тугие. Эти слова только усилили мои впечатления, и я громко застонал, снова и снова. Казалось, это никогда не закончится.
Да и пусть.

- Ааааххх, чёрт возьми! – почти прокричал Грей. – Твою мать, как хорошо...
Перевернувшись на спину, хватая воздух, как рыба, я почувствовал, как из тела постепенно выходят следы его пребывания там. Горячая жидкость смочила простынь подо мной.

- Ты оставил во мне часть себя, Грей.

Я медленно повернул голову и посмотрел на него. Грей смотрел в потолок, восстанавливая дыхание. Кожа на груди, как и у меня, блестела. Одна нога согнута в колене – он лежал так, будто позировал для картины. Грей нащупал мою руку и аккуратно взял за запястье. Сев на постели, он потянулся к прикроватной тумбочке и достал оттуда наручники.

- Грей... Я не собираюсь бежать...

- Пока ты звучишь очень неубедительно.

Он ловко пристегнул мою руку к своей и швырнул ключ на комод в противоположной стороне комнаты. Тот со звоном приземлился на поверхность и соскользнул на пол за тумбой. Грей нахмурился, но потом лишь махнул рукой и лёг, открывая край одеяла, приглашая укутаться с ним в тепле. И мы уснули. Пристёгнутые друг к другу.

Ближе к рассвету я открыл глаза. Хотел перевернуться на другой бок, но, не потревожив Грея, сделать это было невозможно. Во всей комнате не было ни единого телефонного аппарата, наверное, он ненавидит, когда кто-то тревожит его сон. Абсолютно ничего вокруг, что могло бы хоть как-то помочь. Я должен заставить себя убраться прочь любыми силами.

Вот это назойливое самокопание постоянно настигает человека посреди ночи или как только чувствует, что он слаб, но в сознании. Я лежал и смотрел на себя со стороны. Вот моя нога слабо подтянулась и переплелась с ногами Грея. Вот моя рука легла ему на грудь. Быть в подобном сладком рабстве вызывает странные чувства. То, чем мы только что занимались, безусловно, было прекрасно, но какого чёрта я в наручниках? Он не доверяет мне. Он сделал меня своим, заставил быть с ним. Но на что мне жаловаться? Я жалуюсь на вещи, которые диктуют моральные нормы. Пять минут назад я физически не мог жаловаться, я вообще не думал. Но с другой стороны? Он, конечно, хорошо устроился! С ним рядом парень, которого он может практически насиловать, когда вздумается, ублажать себя им, держа на привязи. Но, чёрт, почему я не жалуюсь? Почему я не испытываю отвращения? Я же жалкий, как засохшая клумба. И мой цветок сорван.
Я мог бы взять вот этот торшер с тумбочки и ударить его по голове основанием, бить до тех пор, пока он не потеряет сознание или не умрёт, тогда я смог бы его оттащить к комоду, достать ключ и исчезнуть...

- Валер, Валерик... почему ты не замечаешь меня? Я же здесь... Всегда здесь, - пробормотал во сне Грей, и я уже не трогал торшер.

Мы проснулись совсем в другой позе. Я лежал на спине, голова Грея – у меня на животе. Он обнимал меня за бёдра, слегка постукивая пальцем по коже. Было похоже, что Грей настукивает ритм какой-то мелодии и напевает её лишь в уме, но не вслух.

- Что это за мелодия? – спросил я, но Грей не обернулся. – Грей?

Он ответил холодным тоном, выдыхая тёплый воздух мне на живот при каждом слове:
- Nine Inch Nails, Only. - после чего повисла пауза, и я не знал, стоит ли спрашивать что-то ещё, но это была одна из таких пауз, когда собеседник явно ждёт чего-то от тебя. - У тебя ведь всё болит теперь, да? – тихо спросил он.

- Нет, - солгал я. Боль была, но такая далёкая, что практически не беспокоила и уж точно не пугала. Я с удовольствием впустил бы его в себя снова.

- Пойдём, - вдруг позвал он, поднимаясь с постели, отчего моя рука в наручнике тоже потянулась следом. – Я хочу позавтракать. Тобой.

Всё время, пока он волок меня к комоду, куда завалился ключ, я трясся, как осиновый лист. Его резко сменяющееся настроение и намерения в данном случае не предвещали ничего хорошего. Вот, кажется, и пробил мой час. Всё сходится: зачем я теперь ему нужен, раз он попользовался мной? Теперь от меня можно избавиться любым изощрённым способом. По крайней мере, он овладел мной до убийства. Он определённо не умеет строить отношения, но сексом занимается отменно. Он отменно отымел меня, и мне понравилось. А теперь остаётся только принять мучительную смерть и посмотреть в лицо реальности – меня убьют.

В ванной комнате в стене, оказывается, была ещё дверь – встроенная душевая кабина, куда Грей аккуратно затолкал меня, отстегнув наручник. Он помассировал мне запястье и медленно закрыл дверь кабинки, сам принявшись за бритьё. Я не спеша вымылся, отмечая, что мышцы ног тоже начинали напоминать, что вчера со мной делали. «Шире...» - буду вспоминать это, когда Грей отрежет от меня кусочек. Вся эта ложная шутливость начинала раздражать. Я постарался заткнуть мысли о «весёлой смерти» и сосредоточиться на проблеме. А у меня крупные проблемы. Можно, конечно, долго делать вид, что «я обречён», «помру, ну и ладно», «съедят, так съедят», но отрицать страх всё время – невозможно. Рано или поздно наступает момент, когда он всё равно прокрадывается и открывает тебе глаза. Я хотел спросить Грея, что он имеет ввиду, но лишний раз влиять на свою же судьбу, используя риск, не хотелось. Дверца открылась, он стоял на пороге кабинки, он так и не оделся с момента, когда мы поднялись с постели, поэтому я лишь таращился на прекрасное тело перед собой, в дневном освещении осматривая каждый изгиб.

- Можно к тебе присоединиться? – вежливо спросил он с лёгкой учтивой улыбкой на лице. – Я обещаю, никакого секса.

А меня это не устраивает. Я закивал, как идиот, чуть отходя в сторону, освобождая место перед собой для него. Грей плавно ступил за порог и тут же запрокинул голову, позволяя струйкам воды катиться по лицу и шее. Мой рот сам собой приоткрылся в вожделении припасть к коже губами... Кровь тут же хлынула в пах, а сердце забилось сильнее. Я провёл рукой по щеке Грея, теперь уже такой гладкой как мрамор, и он улыбнулся, всё ещё держа глаза закрытыми. Мне захотелось потрогать его ниже, но Грей перехватил руку на середине пути.

- Не надо. Я же не остановлюсь...

- Но я хочу...

- Оставим это на потом, - заключил он, нежно положив руку мне на член. Его горячая ладонь пустила небольшой заряд тока по телу, я легонько простонал. – Ах, ты ненасытный шкодливый мальчишка - ухмыльнулся Грей, шепча на ухо эти слова.
Господи, да он совершенно нормален.

- Трогай меня... - какой же я жалкий!

- Не сейчас.

В доме зазвучала музыка, и я быстро узнал Nine Inch Nails, видимо, он любит эту группу так же, как я. Во второй раз в этом доме я вошёл в кухню под его чутким руководством и занял место за невысокой кухонной стойкой. Грей достал из шкафчика пару тарелок и кружек, а из холодильника – бекон, яйца, молоко и помидор. Он захлопнул дверцу ногой, чудом удерживая все продукты в руках. Вчера он держал в этих руках меня. Само предвкушение завтрака разожгло аппетит. Убедившись же, что Грей и правда собирается просто позавтракать, и вовсе подняло настроение, утешило. В сторону окна я даже не оборачивался, чтобы не вызвать гнев Грея, ведь в последний раз за этот проступок он лишил мою попку девственности. В конце концов, я голоден, и сейчас не время для беготни по комнатам, которая как ни странно заканчивается сексом в этом доме.
На мне снова была его футболка с шортами, пока он сам передвигался по кухне в удобных, достаточно облегающих штанах и тонкой кофте с закатанными рукавами. Едва он бросил пару кусочков бекона на раскалённую сковороду, тут же послышалось шипение (прям как моё сердце), и по кухне распространился аппетитный аромат. Как же я люблю эти утренние запахи. Они отлично сочетаются с не ранним, а немного запоздалым утром, когда все жаворонки уже, а все совы – ещё не встали. Грей порезал апельсин и поставил вариться кофе, а я отметил, что хотя бы завтраки в этом доме адекватные. Он также достал пару кусочков хлеба из упаковки, но не торопился поджаривать их в тостере, чтобы не остыли. Грей поставил передо мной тарелку с яичницей, блюдце с нарезанным апельсином и стакан молока, а сам сел напротив. Кухонная стойка была такой узкой, и мы сидели так близко, что ему пришлось развести колени, чтобы мы ими не сталкивались. Даже под столом он контролировал меня, будто следил за тем, чтобы даже мои ноги не смели повернуться в сторону выхода. Я неловко взял вилку и нож и принялся за свой завтрак, пока Грей уплетал свой. Он наверняка был голоден, как волк и я сомневался, что яичницы будет достаточно. Всё казалось таким адекватным и таким диким одновременно...

- А я подумал, что ты собираешься съесть меня, - решился я, в надежде, что его ответ хоть что-то прояснит в моей ситуации. Фактически я спрашивал его, собирается ли он меня убить.

- Вообще-то я ем только животных... - спокойно сказал Грей, будто в принципе мог бы и людей есть. Он пожевал бекон, при этом его челюсть чуть двигалась. Лёгкая улыбка коснулась полных губ, но в глазах всё ещё горел огонёк безумия, абсолютной невменяемости. Такой взгляд у сумасшедших людей. Особенный стеклянный блеск. Мне нравилось наблюдать, как он жуёт. Грей совсем не торопился с едой, а спокойно пережёвывал пищу, опустив глаза.

- Значит ты не собираешься...

- Нет, - твёрдо ответил он, но потом не секунду замер и помотал головой. – Господи, я что, похож на кровожадного маньяка?

- Вообще-то да... - Грей посмотрел на меня, как на предателя. С обидой. – Прости, просто всё это очень странно.

- Ничего странного, - и он продолжил доедать яичницу, моя же была съедена лишь наполовину. – А ты сейчас звучишь банально до ужаса, - скривил губы Грей, и я почувствовал, что звучу банально до ужаса.

Где границы странного? Где грань между безумием и адекватностью, между любовью и ненавистью, между теплом и холодом, между плохим и хорошим, между пошлым и сексуальным, между достойным и развратным?.. Я никогда не понимал, что стоит принимать за «неправильное», а что – за «правильное», потому что все эти «хорошо» и «плохо» придумали люди, а им я не очень-то доверяю. Я просто чувствую, что чего-то делать не нужно, а что-то просто должно быть сделано. Что-то поясняю себе логически. Но есть вещи, которые вышли из под контроля. Моя голова и мои чувства сейчас не в ладах. Это не мимолётное сомнение, это продолжительное замешательство, потому что я оказался впервые в ситуации, когда «хорошо» и «плохо» встретились на настоящей дуэли морали и принципов. А Грей со своей стороны был прав: что странного? Ну, сидим, завтракаем. Никто никого не обижает. Пока только я явно обидел его своим нелепым предположением.

Грей убрал тарелки и допитое молоко и поставил на стойку чашки с ароматным кофе и гренками, которые поджарились за пару минут, пока он пристально смотрел на тостер, будто силой мысли заставляя его жарить хлеб. Он вот точно так же меня прожигает глазами. Грей снова сел и принялся намазывать для меня на гренку вишнёвый джем, пока я сидел, сложа руки и просто таращился, как его руки производят столь простые действия. Похрустывающий хлеб, позвякивание металла о стенки баночки с джемом, приглушённое чваканье густой вишнёвой массы, тихое шарканье ножа по хлебу, ровное дыхание Грея. Мой рот был приоткрыт и в следующее мгновение готовый тост с красным джемом, как вспышка появился передо мной.

- Держи, - мягко сказал Грей и принялся намазывать джем для себя.

Я откусил кусочек, и поджаристые острые крошки тут же посыпались на стол. Я едва успел подставить ладонь, чтобы не выронить их в чашку.
В детстве у меня одно время была слабость – ловить мотыльков и пытаться приручить их. Я держал их в спичечном коробке или в банке с продырявленными крышечками в надежде, что они привыкнут к интерьеру их сухих и свежих листиков и никогда не захотят улетать. Они порхали в банке и шуршали в коробочке, ни один... ни один из них не протянул и дня. У них был воздух, необходимая темнота с лёгкими просветами, но они всё равно умирали. Все. Я мучительно хотел рассказать эту историю Грею, но не мог. Это было бы настоящим вызовом и наверняка заставило бы его почувствовать себя виноватым и только усугубить всё. Вместо этого, я переключился на его нижнюю губу, когда Грей опрокинул кружку, допивая остатки своего кофе. Я всё ещё жевал тост, время от времени запивая. Аромат кофе, вишни и жареного хлеба был настолько сильным, что я никак не мог насытиться. Дно моей чашки соприкоснулось с поверхностью стола, и я поймал на себе взгляд Грея. Он снисходительно улыбался, глядя на меня, тем не менее, совершенно сумасшедшими глазами. Он наклонился вперёд и большим пальцем стёр остатки вишнёвого джема у меня с губ. Затем быстро облизнул палец, не прерывая зрительного контакта.

- Ты такой неаккуратный, - издевательски проговорил он, чуть сощурившись. Я улыбнулся и покраснел. Грей смотрел на меня какое-то время без особых эмоций на лице, просто смотрел в упор. Его невероятные густые брови не были нахмурены, а губы не были сжаты. – Ложись на стол.

Вау. Снова этот тон, который мне «якобы не нравится». Почему его голос в особой тональности моментально заставляет меня увлажниться? Я что, какой-то кинестетический извращенец? Нет, я просто извращенец, раз тут же медленно поднялся со стула и уселся на край стола. Грей подошёл ко мне и встал между моих ног, он наклонился над ухом и прошептал:

- Не бойся... Я просто хочу извиниться...

Интересно как?! Клин клином?
Он чуть повёл бёдрами, подходя ближе, и у меня закружилась голова. Пока Грей говорил свои слова, он у меня за спиной осторожно отодвигал чашки подальше вдоль столешницы. Я же сидел на краю, робко поглаживая ногами его ноги. Грей закрыл глаза на мгновение. Он пах кофе и вишнями, и аромат в стократ усилился, когда горячие от кофе губы коснулись моих в щедром неторопливом поцелуе. Никто не торопился, никто не вырывался. Мы закрыли глаза, но я нагло подсматривал, не в состоянии глаз отвести от его прекрасной гладкой кожи, красивых скул и подбородка. Я обхватил его лицо руками, чувствуя, как сжимается и разжимается челюсть, а язык нежно поглаживает мой собственный.
Пальцы слегка надавили на точку в районе грудной клетки, и я оказался на лопатках на столе, усыпанном нашими крошками по бокам. Губы горели от нетерпения вернуться к поцелую. Грей стащил с меня шорты, пододвинул стул и сел напротив. Когда же он вооружился столовым ножом с закруглённым тупым лезвием, мне стало совсем не по себе. Грей с жалостью посмотрел на моё шокированное лицо и взял со стола банку с джемом.
Оу.
Он не спеша целовал внутреннюю часть бёдер, пропустив руки под моими ногами и держа в одной – баночку с джемом, а в другой – нож. А он бы мог вспороть меня, как рыбу и оставить гнить на столе. Но Грей лишь пошире развёл мне ноги, и я почувствовал прикосновение прохладного металла и джема на своей горячей увлажнённой коже. Моя спина выгнулась от прикосновения, но всё ещё оно не приносило облегчения, ведь это не пальцы Грея.

- Я с тобой грубо обошёлся в твой первый раз, - сказал он, внимательно наблюдая, как небольшое количество вишнёвой массы покрывает мою «оскорблённую им» промежность. Его тон был предупредительным, немного угрожающим. Но я не боялся, ведь от него веяло угрозой, что я получу много удовольствия, но никак не боли. Я видел, как нож скользит по мне. Грей поставил на пол баночку и отложил нож.
Даааа...
Руки снова скользнули, чтобы придерживать меня за ноги, и я тут же положил ноги ему на плечи.

- Бедный мой мальчик, прости меня... – и он припал губами к коже, что всё утро ныла без прикосновений. Успокаивающими движениями он водил языком вверх, вниз, по кругу... иногда захватывая ртом почти всё, что предоставлялось ему. А я только и мог, что напоминать себе дышать. Это как будто плаваешь в эфире под музыку собственных вздохов. Вдох-выдох, вдох-выдох.
Вдох...
Выдох...
Вдох...
Выдох...
Вдох...

- Аааааххх...

Выдох...

- Грей.

Вдох...

- Мм?

Выдох.

- Господи, что с нами?.. – отчаянно спрашивал я.

- Я не знаю, что с тобой, - проговорил Грей с поддельным безразличием, не отрываясь от своего занятия. Губы щекотали при каждом слове. Но после этой фразы темп увеличился, а мои ноги начали дрожать. Его ладонь поглаживала мой живот вверх-вниз, пока язык двигался в унисон, успокаивая и возбуждая одновременно, залечивая и раздражая каждое нервное окончание, заставляя почти засыпать, чтобы в следующую минуту практически взрываться от эмоций. Грей останавливался лишь на мгновение, чтобы облизнуться, неотрывно глядя на мою раскрасневшуюся плоть. Его язык не погружался внутрь, но был на грани, будто издеваясь надо мной, но в то же время сжалившись и не проникая, чтобы не причинять боль. Какой же он заботливый садист!

- Грей... – снова позвал я.

- Ну что? – снова этот наигранный тон, будто его отвлекли от важного занятия пустой болтовнёй. Или он не играет?..

- Быстрее, пожалуйста... Я уже не могу...

Грей зажал губами чувствительную точку, и я тут же выгнулся навстречу ему, однако, он подался назад, чтобы я не смел быть ближе, чем он позволит.

- Аххх... Ннннннмммм...

- Что? – спросил он, будто ослышался.

- БЫСТРЕЕ.

- Ты мне указываешь? – нахмурился Грей, ухмыляясь. - Я думал, ты должен расслабиться, не думать о вчерашнем, тебе же больно было... Я уверен.

- Боже... - ну что сказать, чтобы он замолчал и продолжил?! Быстрее.

И он всё-таки продолжил, снова припав губами к раскалённой сладкой лаве у меня между ног. Теперь он сосредоточился на измученной коже, не используя пальцы, только губы и язык. Не прошло и минуты, и я взорвался. Я сжал его голову руками, а плечи – ногами и выгнул спину, затем отпустил, затем снова, пока он, тяжело дыша, продолжал ласкать меня, продлевая и продлевая впечатления. Не знаю, что за чёртовым окном, но там наверняка меня слышали. Мои крики, мои мольбы... не о помощи, как логично было бы предположить, когда тебя похищают, а от крышесносящего оргазма.

Потому что я достаточно спятил, чтобы наслаждаться этим. Достаточно спятил, чтобы не пытаться убежать, отказать, бороться, достаточно спятил, чтобы забыть о других людях, о дорогих мне людях и наслаждаться... Пока это приносит мне удовлетворение и кайф.

Вниз по шее ледяную воду.
Я и так – замёрзший камень льда.
"Никотин скупаю за свободу!",
"За портвейн отправлюсь в никуда".

А в моём углу вполне удобно,
И мои терзания смешны.
Почему тогда шепчу безмолвно,
Напрягая стену тишины?

"Защити...", глотая грязный воздух,
Как в болоте – в собственных сетях.
Я хотел, чтобы несерьёзно,
Я боюсь. С биением в висках.

"Защити...", взахлёб ужасный воздух.
"Разбуди", я в полной темноте,
"Хоть убей", пока не стало поздно.
"Мне так холодно", до крови на кресте.

"Помоги...", сойдя на крик, охрипнув,
Сорвался на согнутых ногах,
И застыл. Дверь, тихонько скрипнув,
Забирает мой недавний страх.

На лице – ни тени от улыбки,
На глазах решимости печать.
Ты идёшь исправить все ошибки,
Будет больно, горько – наплевать.

И ногтями спину обжигая,
Ты проходишь пламенем по льду.
Эта боль поможет мне, я знаю.
Да, такого я спасенья жду.