Псковская горечь...

Дегтярный завод, три кузницы, баня,
Полковника дом, тягач без колёс,
Зачем мы сюда прикатили, Нафаня,
Дарованный Богом, мой старенький пёс.

Огузок на небе, кусочек от туши,
Жестянщик, бондарь на погосте лежат,
Куда подевались родимые души,
Озерко златое и пара утят.

Разбита в тоску заливная дорога,
Орёт вперебой сорока в кустах,
Под соусом сладким прогорклого Бога
Мы ели у агнцев больных на глазах.

Искали питейную лавку и хлебный,
Церквушку, домишек седых эшелон,
Зачем перпачканным соснам молебны,
В селёдочной луже раздавленный Звон.

Знакомыми кажутся взгорки, коряги,
Пенёк закоптелый, кукушкина нить,
Зачем мы стоим и глазеем, бедняги
На кем-то жестоко убитую Жизнь.

Не стёрта с земли лишь кровавая надпись,
Ребятки вернусь, мой остался тягач!
Раздался гудок, просто белая зависть,
Под Древом сгоревшим сидит русский врач.

Чудесный, Мерцаловский, кроткий спаситель,
Он видно спасал здесь убогих ребят,
Не стёрта с земли только Духа обитель,
В которой незримые ангелы спят.

Нафаня, родимый, мой добрый, мохнатый,
Под грязной бородкой святое Лицо,
Сидит сам Христос под разрушенной хатой
С вороной кривулей и добрым скворцом.

Негодный завод да разбитая баня,
Судьба сократила расходы села,
Но знаешь родной, хороший Нафаня,
Надежда у Русского в ране Жива.
Покрасим мы розовой горестью ставни,
Посмотрим на Псковскую стынь из окна...
Мороз нынче влажный, мороз нынче ранний,
Не стерта с Земли лишь Христова весна.
В глазах загорелась Купина страданий,
На ней много ягод из детского сна.
Предчувствуя беды, разумный крестьянин
В небесное поле засеет Хлеба.
Дворняга породистый, лапотный барин
Приехали в Русскую горечь не зря.