Война и мир. гл. 3-2-27, 3-2-28 и 3-2-29

3-2-27

Весь день пред сраженьем, не зная усталость,
Провёл ОН осмотром позиций верхом,
Позиция русских «немного шаталась»:
Разрушен был фланг левый будто как дом.

Устроить за день вновь свои укрепленья,
Уже нет ни времени и нужных сил,
И мы, вновь подавшись в лес на отступленье,
Кутузов позицию чуть изменил.

Он спрятал в лесу целый корпус Тучкова,
В надежде устроить засаду врагу,
И местность пред лесом была не готова,
Открыта, ровна и подобна лугу.

Казалось, по этой открытой равнине,
Французы должны были атаковать,
Но ОН, осмотрев всё, путями иными,
Решил другим планом атаку начать.

Он после осмотра участка позиций,
И, выслушав маршалов дельный совет,
Свои отдавал приказания лицам,
И не объясняя своё это «нет».

ОН, выслушав Даву, фланг левый обходом
Загнать русские силы, возможно, «в мешок»,
План Даву отверг ОН непонятым кодом,
Хотя мог бы выйти из этого толк.

А на предложенье другого комдива,
Он флеши был должен бы атаковать,
Чрез лес провести, уже новым «курсивом»,
Согласие дал, так атаку начать.

Хотя маршал Ней и позволил заметить,
Опасно движение войск через лес,
Однако одобрил ОН план «в новом свете»,
Деревья скрывают виденье небес.

ОН также места указал батареям,
Признав подозрительной ту пустоту,
Сработало чувство к врагу недоверья,
И леса виденье, его густоту.

Покончив с осмотром всех вражьих позиций,
Отдав соответственно в каждом указ,
ОН с долей, конечно же, мелких амбиций,
Но и с соблюдением всяких приличий,
ОН в ставку вернулся готовить приказ.

Приказ-диспозицию на завтра к сраженью,
Её гениальность рождала восторг,
Итоги сраженья, кто впал в пораженье,
До сих пор в истории движется торг.

Неясно и путано всё, положенье
Как после сраженья подведен итог,
Неясно, кто в нём потерпел пораженье,
Исполнить его всё не каждый и смог.

Разбор всех нюансов любого сражения
Покажет, насколько она, диспозицья, верна;
И вот перед нами её положения,
Четыре в ней главных тех распоряжения,
Из них — не исполнена в них ни одна.

Сначала на флеши наметив обстрелы,
Из пушек в количестве ста единиц,
Чтоб в них ничего не осталось бы целым,
Тем самым решить там проблему границ.

Но долгое время стрельба шла впустую,
Не долетали снаряды в ту цель,
Позицию нужно сменить на другую,
Итак, первый пункт как «уселся на мель».

Под градом снарядов из русских позиций,
Французам пришлось выдвигать весь редут,
А это — потеря престижа, амбиций,
И сколько погибнет, из жизни уйдут?

Вторая позицья касалась пехоты,
По ней — Понятовский пройти должен лес,
На корпус Тучкова наткнулся в заботе,
Не смог он достичь с ним в бою перевес.

Условие третье — и тоже впустую,
Дивизия Копмана, двигаясь в лес,
Мешавшим движенью своей густотою,
Внесла в результате «большой недовес».

Четвёртый приказ — в направлении главном,
Есть та знаменитая Бородино,
И именно там, в том сражении славном,
Оно показать себя было должно.

Мюрат возглавлял сей участок сражения,
И корпус его слыл сильнейшим из сил,
Ему были приданы для усиления
Ещё две дивизии, чтоб он победил.

Имея такой перевес в живой силе,
Отброшен Мюрат на Колоче реке,
С обеих сторон «возникали могилы»,
Дивизии те оказались в мешке.

Не взяли редут они, были отбиты,
И лишь кавалерия в том помогла,
Прилично с обеих сторон всех убитых,
Но участь Москвы всё ж была решена.

3-2-28

Итогом предложенных ИМ диспозиций
И выбранных ИМ для атаки позиций,
Была невозможность исполнить в том виде,
В каком это значилось в письменном виде.

Осталась надежда на их исправление
По ходу ведущихся ране сражений,
Когда отдаст новые ОН приказания,
От действия русских и их понимания.

Но в этом вся трудность была управления
Войсками в пространстве такого сражения,
Где главная ставка и гвардии силы,
Её берегли от возможной могилы.

Не мог видеть лично весь ход ОН сражения,
Без вовремя данного в том подкрепления,
Без новых приказов и их исполнения,
Своей гениальности и их виде;ния.

Была далеко расположена ставка,
Чтоб вовремя сделать любую поправку,
Тем самым помочь достиженью победы,
Уменьшив свои в том сражении беды.

Историки о Бородинском сражении,
Давая понять его в том завершении,
Возможно, что в шутку и так несерьёзно,
А, может быть, даже уже одиозно;

Доносят до нас своё личное мненье,
К примеру, что насморк сразил пред сраженьем,
Иначе приказы и их проведенье
Могли бы быть лучшими для исполненья.

Они в большинстве придавали значение,
Для воли одной и её исполнения,
Петра, например, для России величья,
ЕГО — с устраненьем страны безразличья.

Один из республики сделал империю,
Россию упрятать там, где-то за дверью,
Не будь того насморка перед сраженьем,
Добился б победы, а не пораженья.

Что насморк ЕГО к исполнению воли,
Явившись причиной сапог поневоле,
За два дня одетых ещё до сраженья,
Вина камердинера в том поражении.

На этом пути вывод нам интересен,
А также тот, что в истории известен,
Ночь Варфоломеева как получилась,
У Карла расстройство желудка случилось.

Но для людей всех с другим в этом мненье,
Всегда неразумны все те рассужденья,
Но кто составляет причину событий,
А также дальнейших событий развитий.

Ответ тот сложнее, чем личная воля,
В нём также огромная общая доля,
И вольно, не вольно, но всех в нём причастных,
И многих убитых, а также несчастных.

Примером — последняя битва в России,
В которой сломал своей армии выю,
Считалась уже не ЕГО достиженьем,
А многим казалось ЕГО пораженьем.

Кутузов собрал все последние силы,
В руках ополченцев имелись и вилы,
Но армия наша, проникшись идеей:
«За нами Москва, будем драться смелее»,
Но, всё же, числом и оружьем слабее.

Об армии всякой должна быть забота,
И эта забота должна быть работой,
Работой, однако, всегда — постоянной,
Подобно о детях, быть просто «не пьяной».

ЕГО знаменитая фраза об этом,
Шагает по миру, сверкая всем светом:
«Кормить свою армию, где не желают,
Чужую невольно кормить её станут».

Приказ для французов к последней их битве,
Им даже не нужна была и молитва,
Они, говорят все, сражались на совесть,
Являя в сраженье нежданную доблесть.

Столкнулись две армии, смерть презирая,
На смерть и внимания не обращая,
Французы стремились закончить победой,
И встретить в Москве уже время обеда.

С боями пройдя тысяч две километров,
Под солнцем палящим и вражеским ветром,
Они ожидали и отдых, богатство,
Своё, привнося нам «счастливое братство».

И, как говорится, бутылка открыта,
Она должна быть, безусловно, допита;
Но цели сраженья различными были,
Одни за богатством в Россию поплыли;

Другие — страну защищая от рабства,
(Но в ней своего в том хватало богатства),
И не помышляли об этом же царстве;
Имея в сравнение меньшие силы,
Но стойкостью русские в мире прослыли.

Иссякли с обеих сторон обе силы,
Добившись в сто тысяч в сраженьях могилы,
И некому было идти в наступленье,
Оставили наши всё поле сраженья.

Имея числом превосходство в сраженье,
И больше орудий врага пораженья,
ОН двинулся в путь по смоленским дорогам,
И в незащищённую «крепким порогом»;

В Престольную нашу святую столицу,
И в ней отдохнуть и согреться, умыться,
Победу отпраздновать: повеселиться,
Поскольку сумел своей цели добиться.

Так, всё-таки, кто в подмосковной той битве,
Себе заслужил победителя «титры»?
Историки спорят над этим вопросом,
Ответ на него люди ждут с большим спросом.

О том, как велось то сражение века,
С геройством, отвагой Руси человеком,
То можно считать проиграл он сраженье,
И в Бородино — потерпел пораженье.

Но в смысле достичь в войне выбранной цели,
Французы в сим деле уже преуспели,
Поскольку противник ушёл восвояси,
Победа — за НИМ, и вопрос уже ясен.

3-2-29

Вернувшись с поездки по линии битвы,
Не кинулся ОН ждать успех от молитвы,
ОН должен себя чем другим успокоить,
Беседой с людьми на сон лучший настроить.

ОН вызвал Боссе, принести велел пуншу,
Пред кем-то умом красоваться же нужно;
И начал опять разговор о Париже,
И вновь, в основном, о своём же престиже.

Мол, в штате придворном у императрицы,
Не нравились в нём ЕМУ многие лица,
Решил провести в штате том измененья,
И памятью вызвать в Боссе удивленье.

Шутил о любви, к пустякам с интересом,
Небрежно болтал о всеобщем прогрессе;
Уверенный, знающий ОН своё дело,
Исполнить его, как возможно, умело:

— Так вот, если я принимаюсь за дело,
Оно в голове уже прежде созрело,
Его я исполню во время и точно,
Чтоб стало в последствие умно и прочно.

Теперь же могу пошутить ещё больше,
Спокойно поспать, сохранить сон свой дольше;
Чтоб всем доказать: вот какой же я гений,
И не было б больше иных в том сомнений.

Окончив, второй ОН стакан уже пунша,
Уверен, окажется спать ему лучше,
Пошёл отдыхать перед делом серьёзным,
И часом, порядком, пожалуй, что поздним.

Не мог ОН не думать о битве грядущей,
К конечной всей цели кампанью ведущей,
И насморк усилился в три часа ночи,
Бессонница в плен взяла, мысли все топчет.

И громко сморкаясь, ОН вышёл из спальни,
И вид оказался уж очень печальным,
ОН задал вопрос, ЕГО мучивший, кстати:
— Не бросили русские ночью «полати»?

— Да нет, — отвечали: «Костры ярко рдеют,
А значит и люди все рядом «потеют».
Зашёл адъютант, голос слыша, в палатку,
О чём-то сказать ему, важное, кратко.

Так ОН с адъютантом затеял беседу,
В том плане, готовы ли мы для победы:
— Ну, Рапп ваши мысли о нашей победе,
Кампании всей о затеянном деле?

— Сомнения нет, государь-император,
Лишь Вы, сир, один в деле том триумфатор!
Слова те, что вы мне сказали в Смоленске:
«Вино откупорено, выпьем же вместе!»

— Мне жаль нашу армию, мало осталось,
В пути от Смоленска она «рассосалась»,
Но гвардия, гвардия вся сохранилась,
— Да, сир, она с Вами как будто бы слилась!

Проверил ОН время, и принял таблетку,
Но спать не хотелось, в палатке — как в клетке:
— Раздали ли рис, сухари для гвардейцев?
— Да, сир, мы в заботе о Ваших любимцах!

ОН вновь выпил пунш, но уже с адъютантом,
И вновь поделился своим с ним талантом:
— Как мне надоел этот насморк проклятый,
Я будто бы в мыслях немного зажатый.

Отсутствует вкус, потерял обонянье, —
Промолвил ОН с полным «во всём пониманьем»:
— Мой врач, Корвизар, дал мне эти пастильки,
Они — бесполезны, и — словно «до Фильки».

Они мне нисколько и не помогают,
Они лишь лечению только мешают:
— Наш весь организм есть для жизни машина,
И эта машина сама в том повинна.

Сама пусть и борется  с этой болезнью,
И в том «исполняя лечебную песню»;
А мы лишь мешаем, давая лекарства,
Мешая машине чинить своё царство.

Подобно часам наша жизнь и всё тело,
И мастер не в силах всё сделать умело,
Нам время они отмеряют для жизни,
«Подобно подруге, встречающей тризну».

Однако себя, отвлекая от дела,
Которое утром уже закипело,
ОН не забывал про свою гениальность,
К военному делу явить всю лояльность:

— Вы знаете, Репп, что такое искусство?
Конечно, военное — это, как чувство:
Всегда быть противника много сильнее,
В известный момент даже быть и смелее.

Вот всё, остальное должно приложиться,
Победа должна всегда всем как бы сниться!
Наутро — дуэль у меня с их главкомом,
Посмотрим, сраженье кому станет комом!

Вы помните, там, в Браунау, Кутузов
На лошадь ни разу не сел «своим пузом!»
Уже наступало вновь раннее утро,
Не мог успокоить своё всё ОН нутро!

И насморк мешал, и его беспокойство
За су;дьбу сраженья — законное свойство,
Когда ты, особенно, в роли главкома,
Оно, это чувство и многим знакомо.

ОН вышёл с палатки, одевшись теплее,
Но — ночка сырая, уже холоднее,
Костры догорали, ещё чуть сверкая,
И жаркий денёк словно тем предвещая.

Везде было тихо, но слышался топот
Французских движения войск словно ропот;
Светать начинало, исчезли и тучи,
И видимость стала намного вся лучше.

Внезапно раздался и пушечный выстрел,
Он всю тишину своим звуком прочистил,
Раздался второй, за ним следом и — третий,
А дальше последовал пушечный ветер.