Шалости нечистой силы

Глава, 38, 39

АЛЕКСАНДРА

Кис у Александры давненько не был – избегал. Со времени их знакомства прошло уже больше года, и Кис с тех пор видел ее всего три-четыре раза, да и то по делам: боялся потерять голову. Эта женщина влекла его к себе неимоверно, свои же шансы Кис оценивал как нулевые, и бесперспективность чувств добивала его окончательно – проще было не встречаться. Сейчас снова возникла необходимость в ее помощи и совете, и он поехал, предварительно созвонившись.

Так было заведено: Александра никогда ему не звонила, не звала – звонил он сам, находя тот или иной предлог. Но Александра всегда ему радовалась, встречая как друга.

Как друга…

Тогда, во время расследования по делу об убийстве Тимура, в котором была замешана Александра, он чувствовал себя куда свободнее. Он нападал, он припирал к стенке бестактными вопросами, он повелевал – он был главным, и от него зависело всё и все. Включая надменную и язвительную журналистку Александру Касьянову.

Но нынче зависимым стал он сам. Теперь у него не было прежнего права следователя и вершителя судеб, а другого права он так и не приобрел.– Для вас – Александра Кирилловна, – сухо ответила Александра. – Чему обязана?

Девушка гордо вздернула носик, но при этом порозовела от смущения.

– Может, вы позволите мне пройти?

– Не позволю. Чему обязана?

– Я – жена Германна!

Александра молча ждала продолжения. Но и девушка молчала, с вызовом глядя на нее.

– И что дальше? – поинтересовалась Александра.

– Я желаю узнать, что у вас с моим мужем!!!

Александра рассмеялась:

– Идите домой, девушка. К мужу. И спросите у него.

– Я спрашивала! Он ответил, что у вас с ним «отношения»!!!

– Вот как? Похоже, мальчик выдает желаемое за действительное.

– А-а, «желаемое»?! Значит, он вас «желает»?!

– Возможно.

– А вы его?

– Я никого не желаю.

– Я вам не верю! Вы его заманили, соблазнили! Иначе бы он не стал за вами бегать! Если он вами заинтересовался, значит, это вы его собой заинтересовали!

Александра расхохоталась:

– Уймитесь, сударыня. Я не заманиваю и не завоевываю мужчин. И если мне случается выбирать, то я выбираю из тех, кто любит меня.

– Так вы же сами сказали, что он вас желает! Он по ночам бредит вами! Он меня Александрой называл, когда мы… В общем, в интимный момент…

Она снова залилась краской, и Кису стало ее жалко. Но Александра оставалась по-прежнему сурова:

– Девушка, вы не обратили внимания на два слова: первое – «выбираю», второе – «любит». Выбираю – это значит не отвечаю любому и каждому, понимаете? А «любит» – это не то же самое, что «хочет». Если у него член готов протаранить брюки, то это называется «хочет…». А дальше подставьте то, что вам больше по вкусу, – хочет: уложить в постель, трахнуть, поиметь, засадить… Впрочем, достаточно. Русский язык богат, но все эти изысканные выражения начинаются со слова «хочет», так что можно им и ограничиться. А я – послушайте еще раз – я-выбираю-из-тех-кто-меня-любит. Понятно?

Жена Германна смутилась. Глаза опустила, и слеза не замедлила блеснуть из-под ресниц.

– Вы хотите сказать… – растерянно пробормотала она.

– Я не хочу сказать. Я сказала.

– То есть между вами и моим мужем…

Слеза поползла по щеке. Александра смилостивилась:

– …ничего нет. И не будет, уверяю вас. Можете ему это передать. А заодно и вот это…

Она метнулась в комнату и вручила девушке розы, мокрые от воды.

Кофе, конечно, остыл.

– Больше никому не открываю, – сообщила Александра, отламывая кусочек бисквита. – Рассказывай, что там у тебя?

Кис все никак не мог сосредоточиться. В голове крутилась фраза: «Выбираю из тех, кто меня любит»… А ведь он – любит… Он об этом старается не думать, верно; он гонит от себя ее образ и мысли о ней; он ни на что не надеется и потому закрыл эту тему для себя раз и навсегда… Но если бы он мог позволить себе тему «открыть», то чувства, замороженные разумом, оттаяли бы и хлынули… Весьма бурным потоком, если честно.

Только проблема в том, что если одна часть ее сентенции верна: Кис любит, то другая часть – «я выбираю» – это вилами на воде писано… Но, может, Александра не догадывается о чувствах Киса? Он их так ловко запрятал, что и сам уже не знает…

– Эй, ты где, Алеша?

Кис очнулся. «Алеша» – это было еще лучше, чем Алексей!

– Мне нравится, когда ты меня зовешь «Алеша», – сказал он, посмотрев ей прямо в глаза. – Меня так редко зовут: все больше Кис или Алексей… А Алешей – почти никто. Только самые близкие друзья, а у меня их мало…

– Но я ведь тоже твой близкий друг. – Александра потянулась через стол и накрыла ладонью руку Киса. – Разве не так?

Ее прикосновение так обожгло Алексея, что он едва не выдернул руку. Это была пытка. Александра поджаривала его на медленном огне, ласково, даже нежно, глядя ему в глаза. Издевается, чертовка? Кис помедлил и осторожно освободился – сил не было терпеть.

Что же касается слов «хочет» и «протаранить», то Кису показалось, будто он, как двадцать с лишним лет назад, натянул на себя чересчур узкие супермодные джинсы, в которые приходилось вручную укладывать некоторые части тела под угрозой прищемить их «молнией». И теперь Кис боялся, что сейчас не то что брюки, а и стол протаранится, и даже усмехнулся, вообразив, каково будет зрелище, если вдруг меж фарфоровых белых чашечек с кофе появится совсем не фарфоровый…

– Дело в том, – начал он, отводя глаза, потому что ему вдруг померещилось, что Александра тоже усмехнулась, как если бы могла прочитать мысли Киса… – Дело в том, что мне нужно узнать, работает ли некий Юра Новиков в «Московском комсомольце» и какие там были материалы по нашумевшему делу о групповых изнасилованиях.

– Но это же очень просто узнать, – удивилась Александра. – Позвонил и спросил.

Право, не станет же Кис признаваться, что искал повода для встречи с этой несносной журналисткой, да?

– Видишь ли, – важно сообщил он, – такой звонок безболезненно проходит при двух возможных раскладах: первый – он там не работает; второй – он там работает, и его интерес был действительно журналистский. Но есть и третья возможность: таковой журналист там действительно имеется, но при этом он как-то связан с преступниками. В последнем случае мой звонок может его вспугнуть.

– Ща сделаем, – кивнула Александра и, сверившись с записной книжкой, набрала номер. Через две минуты она вернулась за стол.

– Нет. Такого не имеется. Кто-то прикинулся. Материалы были, но другого журналиста. Чем я еще могу тебе помочь?

– Узнать, что было в прессе по этим делам. Времени нет сидеть в библиотеке или на Интернете… Сможешь?

– Завтра же, – кивнула она. – Все?

– Ты торопишься?

– Пока нет. А ты?

– Тоже нет… Но если у тебя дела…

– Ну что ты, Алеша, какие дела, когда ты у меня в гостях!

Ну и ну! Он не только «Алеши» удостоился дважды, но и чести быть дорогим гостем… Что-то его ненаглядная стерва сегодня ангелом прикидывается… К чему бы это?

– Подлить кофе?

– Давай…

– А хочешь, оставайся ужинать.

– Да ты ж уходишь!

– А я отменю. Ну их, надоели! Вечно одно и то же.

– Ну, я не знаю…

– А я знаю. Ты остаешься, и я никуда не пойду. Ты так редко меня навещаешь… Я ни на что не променяю такое событие!

Александра с легкой и вполне дружеской усмешкой вглядывалась в его ореховые глаза – желала, мерзавка, увидеть реакцию на свои авансы!

Кис мгновенно потерялся в пространстве своих комплексов. В их лабиринте он чувствовал себя подростком, восхищенным зрелой женской красотой, не смеющим и мечтать в самых сокровенных фантазиях о близости… А богиня с пьедестала взирает с ироничной усмешкой на принесенные дары мальчишеского обожания…

Он помолчал, переваривая услышанное.

– Как там сестренка поживает во Франции? – промолвил он наконец.

– Ксюшка-то? Отлично. Счастлива со своим красавцем Реми, он ее балует, а она при этом развила бурную деятельность, организовала какую-то ассоциацию по поддержке имиджа нового президента России во французских масс-медиа.

– Ого!

– Пусть пробует свои силы. Революции во французских медиа она не совершит и президенту ничем не поможет – да он и сам, даст бог, управится, – но имя себе может сделать… Пускай резвится, это хорошо. А у тебя от Реми новостей нет?

– Есть. Сведения о наркотиках, которые я запросил.

Александра поморщилась при упоминании о наркотиках, и Кис пожалел о своей бестактности: ведь она в деле Тимура оказалась их жертвой…

– Прости.

– Да чего там… Знаешь, Кис, беречь свои нервы – это только их расшатывать. Вроде того, как держать все время ноги в тепле – только быстрее простужаться будешь. Лучше их холодной водичкой обливать… Так и нервы. Ничего страшного: что было, то было, и я не собираюсь играть с собой в прятки…

– Ты умница.

А вот он с собой играет. Упорно, до идиотизма играет в прятки со своей любовью к Александре, и конца этим пряткам не предвидится… Он никогда не отважится заговорить с ней о своей любви, ему вовсе ни к чему отказ, приправленный какой-нибудь язвительной колкостью. Он, в отличие от умницы Александры, бережет свои нервы. Может, зря?

И вдруг неожиданно для себя, не веря собственным ушам, Кис произнес:

– Ты сказала этой девочке, что выбираешь из тех, кто тебя любит… Я не совсем понял, как это?

Он ведь сам с собой договорился: никаких разговоров и намеков! Болван, куда он лезет!

– Очень просто, Кис, – улыбнулась Александра. – Есть люди, которые любят. А есть люди, которые отвечают на любовь. Я принадлежу к последним.

И он стал смирным, ручным. Он стал другом.

Он всегда приходил без цветов, с бутылкой вина или джина, который она любила, или с конфетами к чаю: он приходил другом, не поклонником, не любовником. Они вместе ужинали, пили вино или джин; они пикировались, они беззлобно ругались, они много смеялись – Александра всегда умела рассказать остроумно и колко о своих светских похождениях… В общем, дивно проводили время как старые добрые друзья.

Это было до бешенства несносно, но это было единственное, что он мог себе позволить. И всё, что ему было позволено.

Лучше, чем ничего.

Лучше, чем ничего?..

И вот он опять ехал к ней – счастливо обмирая в предвкушении встречи и стараясь не думать о том горьком послевкусии, которое эта встреча оставит: одинокий вечер в пустой и неухоженной утробе его квартиры, немного скрашенный присутствием шалопая Ваньки; вечер, когда он вновь останется один на один с растревоженными в душе и теле чувствами…

Александра встретила его радостно. Она как-то похорошела и помолодела за последнее время, видать, прошлое стало потихоньку отпускать ее душу… Ее темно-карие, персидского разреза глаза живо блестели, густые каштановые волосы немного отросли и ладно обрамляли точеный овал лица – по-прежнему стрижка, но уже не «мальчуковая», а более женственная.

Обычно Александра была одета по-домашнему, она, как и Кис, любила дома чувствовать себя комфортно и носила мягкую, не стесняющую движений одежду. И сегодня на ней тоже была одежда домашняя, но какая-то особенная: свободная рубашка-косоворотка из белого шелка с тонким черным кантом по краям и рядом мелких черных пуговок по левому плечу, шелковистые черные лосины. Этот костюм необыкновенно шел к ее высокой тонкой фигуре: полупрозрачный шелк льнул к груди, выдавая два полукружия белого кружева на смутно розовеющей коже, и вольными складками разбегался дальше, неожиданно кончаясь на стройных ляжках, плотно схваченных черными лосинами…

Кис, с трудом оторвав глаза от игры белого шелка, ревниво напрягся: ждет кого-то еще? Для него она так никогда не одевалась…

Александра предложила кофе – совместный ужин сегодня не предвиделся, ей надо было уходить к девяти вечера на очередную тусовку. Оживленно накрывая на стол, она расспрашивала Алексея о делах и о жизни. («Да что ж ты хочешь, чтоб я тебе рассказал? Все как всегда: работаю…» – отвечал Кис.)

Когда дымящийся кофе зачернил две белые чашки, раздался звонок в дверь. Было семь вечера, время для визитов подходящее, и Кис поморщился: в кои веки к ней выбрался, так нет – кто-то приперся! Александра вела весьма светский образ жизни, и неудивительно, что…

Она вернулась из прихожей с букетом красных роз. В сердце больно уколола ревность: никак поклонник завелся! А собственно, отчего бы ему и не завестись… С какой стати молодая красивая женщина будет сидеть в одиночестве? Бури прош­лого немного улеглись, Александра ожила, и душа ее снова готова любить… Разве не так? Разве Кис что-нибудь ей предложил? Смог предложить? Посмел предложить? Разве они чем-то связаны? То-то. И не ворчи, старина. Ты не имеешь права даже на ревность… А то, что это женщина твоей мечты, – об этом знаешь только ты.

Александра небрежно впихнула цветы в вазу, и Кис возрадовался: может, поклоннику здесь не отвечают взаимностью?

– Достал, – произнесла Александра.

– Заметил, – отозвался Кис. – По жесту.

– Вот скажи мне, ты бы преследовал женщину, которую любишь, Алексей?

Ох, как ему нравилось, когда она называла его так: «Алексей…», немного растягивая последний слог! Музыка!

– Если бы при этом она не отвечала тебе взаимностью? – уточнила Александра.

Кис насторожился. Уж не намекает ли она?..

– Нет. Не преследовал бы, – произнес он сдержанно.

– Потому что ты любил бы, – кивнула Александра. – А он – он хочет завоевать. Вопрос престижа. Все бабы писают в трусики, а я – нет. Не может переварить.

Ну да. Александра у нас – звезда журналистики. Дружба с ней считается престижной, а уж положить ее, известную своей дерзкой неприступностью, в постель – это должно быть сравнимо с кубком чемпиона…

– Кто – он?

– Германн.

– Какой Германн?

– Ну ты что, не знаешь? Звезда эстрады. Певец. Дешевка, но смазливый. Волосы длинные, голос бархатный, глазки масленые, голова пустая. Пей кофе, остынет.

Александра придвинула к нему тарелочку с бисквитами. Но новый звонок в дверь снова помешал кофепитию.

– У тебя всегда так? – вдогонку спросил Кис.

Александра вышла в прихожую и открыла дверь.

– Вы Александра Касьянова? – раздался звонкий пионерский голос.

Кис не удержался и высунул нос в прихожую. В дверях стояла невысокая девушка, лет двадцати максимум, крашеная блондинка с неумелым ярким макияжем, напомнившая Алексею Надюху из пивной. Броский фиолетовый наряд с люрексом совершенно не шел к ее простому и вполне миловидному лицу. Если бы не это свежее личико, ее можно было бы принять за потаскуху.– Не понял.

– Ну, некоторые как бы присматриваются, прицеливаются: кого любить? И в случае, если кандидатура намечается, начинают брать ее в оборот, окучивать со всех сторон… Добиваться взаимности, одним словом. А другие замечают только тех, кто уже в глаза смотрит, кто уже в поклонниках ходит, а дальше решают, кто им больше по душе… То есть, одни любят, а другие отвечают на любовь.

– А… Тогда выходит, что эти, которые отвечают, они не любят сами, что ли?

– Ну почему! Любят. Просто вот есть два таких типа, каждый любит по-своему…

– Нет, погоди, – разгорячился Кис, – ты сказала: «выбирают»! Это как же? Как галстук?

– До чего ты несносный, Кисанов! При чем тут галстук? Выбирают…

– Вот-вот, как выбирают? Кто лучше? Кто богаче? Кто красивее? Кто больше любит? Когда есть отбор, то есть и принципы отбора! Любовь – она неразборчива и слепа, а выбор – вещь сознательная! Вот и объясни мне, неразумному, на каких принципах строится выбор! Может, тебе надо предоставить резюме с послужным списком и перечнем достоинств, как при приеме на работу? Чтобы тебе проще было выбирать?

Кис так раскипятился, что до него не сразу дошел смысл ответа, когда, уже замирая в воздухе, в ушах еще звучали ее слова:

– …Ну зачем же! Достаточно сказать, что ты меня любишь…

Он думал, что ослышался. Нет, он наверняка ослышался, он что-то недопонял!

Александра смотрела на него со своей обычной усмешкой: полные губы подрагивали, словно едва удерживались от смеха…

Кис только и сумел, что вскинуть брови, да так и замер с этими двумя вопросительными знаками на лбу. Александра встала, обогнула стол, подошла к Алексею сзади и опустила руки ему на плечи. Он не пошевелился, он не понимал, что она делает, зачем, почему; он не знал, как относиться к невероятному, но очевидному происходящему и как себя вести.

Александра спустила руки пониже, ему на грудь, причем правая въехала в расстегнутый ворот его рубашки (Кис галстуков терпеть не мог и носил только в случае крайней необходимости) и приникла прохладными пальцами к его коже.

Он заерзал. Он обожал эту руку, которая нахально устроилась на его груди, в кучерявой шерсти, он обмирал от этого прикосновения… Но он не понимал. Он не понимал!!!

Ее волосы коснулись его щеки, уже немного колючей к концу дня. И ее голос выдохнул ему в ухо:

– Ты ведь влюблен в меня, правда же? Признайся!

Шок был настолько сильным, что Алексей мгновенно выбрался из душного лабиринта мальчишеских комплексов. Кажется, Александра затевала какую-то игру. Она, конечно, по-женски учуяла, что Кис не ровно дышит, это ясно… Но так же ясно, что он ей совсем не подходит. И никогда не сможет оказаться в роли ни ее любовника, ни ее возлюбленного. А раз так…

Он не согласен быть ни ее пажом, ни шутом.

– А зачем? – поинтересовался он коротко и жестко.

Она растерялась. Видимо, ожидала другой реакции. Медленно отняла свои руки. Снова обогнула стол, но села не на прежнее место напротив Алексея, а слева от него, на край стола, опершись на одну руку.

– Но ведь это так, не правда ли? – наконец спросила она, глядя на него серьезно, без своей обычной ироничной усмешки.

– Допустим. И что дальше?

– Допустим?!

Александра почувствовала, что разговор принимает какой-то иной оборот – явно не тот, который она предполагала.

Кис не ответил.

– Алексей! – требовательно произнесла она. – Скажи мне! Я хочу услышать эти слова от тебя!

– Зачем ты меня мучаешь?

– Потому что я стерва. Ты же меня зачислил в стервы, вот я и стараюсь. Итак?

Молчание.

– Алеша!

– Ладно, – сдался Кис. – Я люблю тебя… Наверное, это именно так называется… Если не считать того, что в отличие от всех влюбленных в мире я стараюсь как можно меньше думать об этом.

– Спасибо, – удовлетворенно-нежно произнесла она. Глаза ее искрились от какой-то мысли.

– Ты что-то затеяла, Александра… Давай колись, – мрачно отреагировал Кис.

– Я? – Она сделала невинное лицо. – Господь с тобой, что я могла затеять? Я просто хотела узнать, так ли это или мне показалось…

– Сашка! Не ври!

– Ты никогда не говорил об этом, – продолжала Александра, не обращая внимания на его восклицания, с тем же нежно-задумчивым видом, – потому что считал безнадежным делом…

Та-ак… Неужто она сейчас скажет: «А я на самом деле тоже люблю тебя, Алеша ».

Ну нет, дудки. Этого не будет никогда. Потому что этого не может быть никогда. Не держите меня за идиота, ладно?

Александра вдруг проницательно посмотрела на него.

– Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты себя недооцениваешь, Алеша.

Допустим. Но все-таки – что же будет дальше? «А я на самом деле люблю тебя, и брежу тобой по ночам, и не смею тебе признаться в этом, а ты, как назло, сам не заговариваешь?» Ага-ага, держи карман шире, этого не может быть, см. выше. А что же может быть?

Александра вглядывалась в его глаза и, казалось, считывала с них весь ход философской мысли. По ее лицу мимолетно пробежала легкая тень. Александра помолчала, потом вдруг резко соскочила со стола и прошлась по комнате, поглядывая на Алексея. Кажется, она решила изменить тактику. Кис развернул свой стул, чтобы ее видеть. Он ждал.

– Хорошо, – вдруг решительно произнесла она. – Я буду с тобой откровенна. Это не очень по-женски, прямо скажем, – откровенничать, но… Скажем, у меня местами мужские замашки. Так вот, буду с тобой откровенна. Знаешь, что я думаю о любви? Что это миф. Люди любят творить мифы и предпочитают верить в них…

Александра вскинула глаза, пытаясь прочесть выражение Кисова лица, но оно оставалось непроницаемым, и Александра продолжала шагать, уже не глядя на него.

– Экзистенциалисты правы: человек одинок по определению. Никто в этом мире никому не нужен и не интересен сам по себе – так уж устроены люди. Они корыстны, и потому любой интерес к другому, как бы он ни назывался – партнерство, дружба, любовь, – всегда чем-то мотивирован. Чем-то, что человек получает взамен. На примитивном уровне это материальный интерес, взаимные услуги, на более высоком – духовный взаимообмен, эмоциональный, энергетический… Но всегда обмен, всегда в обмен, всегда ты мне – я тебе! Собственно, разница между типами взаимоотношений – вопрос сугубо эстетический. Красивые отношения – не красивые, вот и все. Любовь – эстетична, меркантильный взаимообмен – не эстетичен. А суть та же.

Она снова посмотрела на Алексея и рассмеялась: очень уж озадаченный у него был вид.

– Ты не понял или ты не согласен?

– Продолжай, – буркнул детектив, все никак не догадываясь, к чему этот философский пассаж.

– А продолжать особенно нечего… Люди привыкли обманывать себя, твердя о возвышенности и чистоте любви. Но это всего лишь красивые фантики, в которые человеки предпочитают заворачивать свое говнецо. Тот, кто понимает суть людских отношений, кто не имеет привычки лгать себе, тот не нуждается в фантиках. А мы с тобой, я думаю, относимся именно к этой категории. Ты согласен?

– Допустим, – осторожно ответил Кис. – И что из этого следует?

– Что следует? Ты еще не понял? Из этого следует вот что: зачем нам все эти побрякушки и погремушки, если мы с тобой понимаем друг друга и можем…

Она вдруг остановилась.

– Прости, это глупо, – пробормотала она куда-то в сторону.

– Что – глупо?

– Я… Не знаю… Вся эта философия… Это ни к чему.

Ей вдруг стало неловко торчать перед ним посреди комнаты, и она прошла к креслу, плюхнулась в него поперек, ноги на один валик, закинутая на руки голова – на другой. Блестящие волосы свесились вниз.

– Прости, я собиралась сказать какую-то глупость. Вернее, хотела пошутить, но неудачно.

Она приподняла голову, поймала его взгляд и попыталась улыбнуться.

Конечно, Алексей ей не поверил. Ни ее жалким заверениям о шутке, ни ее жалкой улыбке – попытке улизнуть от начатого ею же разговора. Кис сгорал от нетерпения услышать продолжение, каким бы оно ни оказалось для него. Это, в конце концов, была для него первая возможность говорить о своих чувствах – в весьма неожиданном контексте, да, но оттого не менее сладостная и мучительная…

– Договаривай, Александра, – строго произнес он, щуря глаза, чтобы не выплеснулась и не затопила ее с головой обжигающая волна его неразделенной любви.

Александра посмотрела на него, решаясь.

– Видишь ли… Я хотела тебе предложить…

И она снова замолчала, поникла – вдруг напомнив ему Ксюшу, ее младшую сестру, с ее непосредственной повадкой, которая так несвойственна Александре…

Кажется, он начал догадываться. Не очень сам верил, но все же догадывался.

Но сказать не смел.

И Александра молчала.

Пауза.

Кис вдруг понял, что сейчас она возьмет себя в руки, вспорхнет с независимым видом, сошлется на что-нибудь и выпроводит его, чтобы положить конец неудачному и несостоявшемуся разговору. И потому, обмирая от собственной наглости, тихо произнес:Ты хотела мне предложить некий… скажем, альянс?

Сейчас ответит: совсем спятил, старина? Я да ты? Какой альянс, очнись!

Александра приподнялась на локте, вскинула на него удивленные глаза. С легкой усмешкой повела головой, чуть пожала левым плечом. Это означало примерно следующее: «Ты прав, но как ты догадался? Ведь мужики такие тупицы…»

Александра неуверенно кивнула ему в ответ, как будто никак не могла выбрать между «да» и «нет».

– Зачем тебе? – спросил Кис еще тише и немного грустно.

Она перевернулась, спустила ноги на пол, тряхнула волосами, будто отгоняя внезапно нахлынувшую на нее робость, столь непривычную для нее.

– Алеша, ты классный мужик, понимаешь? Мне с тобой невероятно хорошо, мне хочется, чтобы ты был чаще рядом, мне хочется… Ладно, откровенно так откровенно: с тех пор у меня ни разу не было мужчины. Я не хотела, я думать не могла об этом. Но вот постепенно тело стало выходить из летаргического сна, душа тоже, кажется… стали появляться желания…

– «Чего-то хочется, а кого не знаю»? Так, что ли?

– Не смей мне хамить! Я знаю! И чего, и кого!

– Я так должен понимать, что меня?

– Тебя, Кис.

У него мгновенно закружилась голова, как от бокала шампанского натощак. Но самолюбие упрямо гнуло свое:

– Ты меня не любишь. Правда же?

– Алеша, зачем тебе это? Не играй в юного пионера, пожалуйста.

– Ты меня выбрала, да?

– Ну, если хочешь…

– То да. Ты выбираешь из тех, кто тебя любит… Это очень удобно, никаких дополнительных усилий не надо… И меня ты выбрала, потому что тебе со мной хорошо душевно, тебе со мной легко, комфортно. Мы друзья. Ты мне доверяешь. Ты знаешь, что я тебя никогда не обижу и не предам… Я, как старый халат, – дешевый и не самый красивый, зато самый удобный… И почему бы нам не добавить к этому еще и постель… Тем более ты знаешь – я люблю тебя… И знаешь давно – с тех самых пор, когда мы познакомились, и знаешь это даже лучше, чем я сам… Я прятал от себя, я даже не надеялся… И теперь я должен быть счастлив, что мне вдруг такое обломилось… Так?

Александра смотрела на него с угасающей улыбкой. Она не знала точно, к чему ведет Кис, она потеряла нить управления их сегодняшним разговором, который планировала провести совсем иначе – кокетливо и легко соблазнить мужчину, который должен был, преисполнившись счастливой благодарности, просто лечь ковриком у ее кровати…

– Ну, так… Или почти так. Я стала очень брезглива после той истории… Ты – единственный мужчина, к которому я смогу прикоснуться.

Александра вдруг прищурила глаза и произнесла почему-то зло:

– Ты – чистый, Алеша… Как ты догадываешься, это вопрос не ежедневного душа, а души.

– Ты злишься оттого, что раз в жизни сделала комплимент? – попытался разрядить атмосферу Кис.

Но Александра взорвалась:

– Черт возьми, как только скажешь доброе слово, так тебя запишут либо в дураки, либо в льстецы! Ты что, Кис, не привык к искренности? Или к добрым словам не привык?

– Я не привык их слышать от тебя… – склонил голову набок Алексей, разглядывая ее в ярости. – Но если ты будешь делать это почаще, то я смогу, пожалуй, и пристраститься… – Он улыбнулся.

Но Александра не ответила на его улыбку.

– Ответь! – потребовала она.

Алексей молчал. Забытая на лице улыбка зависла, как у Чеширского кота.

– Я устала, Алеша, – произнесла Александра грустно. – Устала быть одна. Ложиться в холодную постель… Отбиваться от разных придурков… Женщине нужен мужчина, так устроено природой. Нужно чувство защищенности, нужна ласка, нужно… Многое нужно. А мужчине нужна женщина… Собственно, ты скажи мне прямо: тебя это не устраивает?

– Нет.

– Все или ничего?

– Никогда не принадлежал к экстремистам. Но в данном случае, пожалуй, можно сказать и так.

В душе вдруг стало пусто. В джинсах тоже.

Кис повернулся к столу и допил холодный кофе.

Александра молча наблюдала за ним.

Алексей неловко встал, собираясь уходить.

– Я… Прости… Дела…

– Конечно.

Кис вышел в коридор.

– Ты обиделся? Даже не поцелуешь меня на прощание? – неожиданно прозвучал за спиной тихий, смиренный голос Александры.

Он виновато вернулся, подошел, прикоснулся к душистым волосам, вдохнул умопомрачительный аромат духов.

Александра поймала его руку и положила себе на белый шелк – туда, где просвечивала под ним округлая линия белого кружева.

Шампанское натощак. Тесные джинсы.

– Саша, – сказал он, едва дыша, – ты напрасно эту игру затеяла. Так нечестно…

– Еще как честно! – засмеялась она. И его рука, ведомая ее тонкими и сильными пальцами, проскользнула под разрез застежки на теплую кожу.

Алексею показалось, что он умирает. У него давненько не было женщины, а сейчас этой женщиной была Александра – столь желанная и столь недосягаемая, мучившая его по ночам вот уже больше года… Голова так не кружилась и при его первом в жизни мальчишеском свидании, голос пропал.

– Я тебе говорил, что ты стерва? – хрипло произнес он, чувствуя, что сдает позиции.

– Разумеется. Ты никогда не упускаешь этой возможности….

Ее рука, цепко державшая его кисть, соскользнула глубже, уже под кружево.

Кис собрал последние силы. Плохо работавшая голова все же что-то подсказала ему – что-то из области мужского самолюбия и гордости.

И он осторожно, не желая обидеть ее резким жестом, высвободил свою руку.

– Я позвоню. – Он чмокнул Александру в щеку и подумал, что после сегодняшнего им будет очень трудно созвониться и вообще увидеться… И что он делает большую глупость…
«ПОИГРАЛИСЬ»

«Эй, кто еще не видел дураков? Приходите, посмотрите: вот он я, Кисанов Алексей, частный детектив и самый что ни на есть круглый и квадратный, самый дурацкий дурак на свете!

Отказаться от такого? Не-ет, – мысленно простонал Кис, – пойдите поищите, другого такого недоумка не найдете! Александра его больше на порог не пустит, и правильно сделает, между прочим, так ему и надо…»

Так размышлял Кис с утра пораньше в четверг. Утро выдалось свободным, и он наконец выспался и неторопливо принял ванну вместо обычного скорого душа. В холодильнике обнаружились готовые блинчики, которые накануне купил Ванька, и надо признаться, что жгучее самобичевание не помешало детективу позавтракать со здоровым аппетитом.

Впрочем, настроение никак нельзя было назвать хорошим, а когда позвонила Галина, оно и вовсе испортилось.

Она регулярно позванивала Кису, каждый раз с робкой надеждой спрашивая, как продвигаются дела. Но каждый раз дела были исключительно никак: всякая новая ниточка, на которую надеялся Кис, с удручающим постоянством вела в новый тупик.

– Может быть, сегодня что-то удастся прояснить, – пытался утешить ее Кис, – я жду новостей…

Он и в самом деле ожидал новостей от Ваньки, который умчался на свидание с каким-то транссексуалом, обещавшим добыть нужную информацию. Транссексуал Катя, по Ванькиным словами, горячо откликнулся на просьбу помочь, поскольку «рад отомстить за нас, за женщин». Что ж, в добрый час – за женщин так за женщин! Лишь бы помог выйти на нужных людей…

– Муж вспомнил, где мы видели Стасика, – всхлипнула Галя. – Расспросил мою подругу, установил его личность… Они его объявили в розыск, квартиру опечатали… А я как раз хотела за чистым бельем к нему съездить…

Повесив трубку, Кис направился к компьютеру. Попозже, вечером, Кис намеревался посетить Веру Лучникову, а пока что хотел в сладостной неспешности перечитать и обновить свои записи по делу «зомби», как он окрестил его.

Перечитав и сделав пометки об уже выполненных пунктах, Кис задумался. С самого начала во всех этих делах его интриговал один момент, да все никак не хватало времени задуматься об этом всерьез. Но сейчас время было, и Кис принялся усиленно размышлять: почему это мужчинам рот заклеивали, а женщинам – нет? Почему мужчины были связаны липким скотчем, а женщины – веревками? Скотчем – быстрее и надежнее. Выбраться из него без посторонней помощи практически невозможно. А из веревок, если они не слишком туго затянуты, выбраться можно, что, собственно, и произошло в четырех из пяти случаев. Не связали только Лучникову.

У него смутно брезжили кое-какие соображения на сей счет, но их следовало проверить. И потому, глянув на часы, он решил съездить к последней потерпевшей, которая звалась Натальей Константиновной.

Выбор пал именно на нее по двум причинам: во-первых, жила она близко, в центре: во-вторых, он уже встречался с ее падчерицей Мариной, у которой при упоминании мачехиного имени скисало лицо, оправдывая фамилию Кисловская. Вот Кис и решил глянуть заодно, что ж там прокисло у этих женщин.

Кис, как водится, поехал без звонка: зачем лишние переживания по телефону? Вспоминать об изнасиловании, понятное дело, потерпевшей не хочется, рассказывать постороннему – тем более. Кис мог рассчитывать только на встречу, на личное обаяние, на свое умение вести разговор.Оно у него было, это умение, особенно с женщинами. Будучи человеком старомодным, он женщин уважал априори: слабый пол. Конечно, он понимал, что слабый пол не такой уж слабый и что в бархатных лапках острые коготки водятся, которые иной раз куда опаснее примитивного мужского кулака и неповоротливой и наивной мужской психики… Но, полагал Кис, коготки потому и ранят иной раз смертельно, что слабый пол вынуждают быть сильным нерадивые мужики. Те самые закомплексованные слабаки и нюни, которые себя не уважают и других, естественно, тоже. Кого можно уважать, если сам себя не уважаешь? Кого можно любить, если себя не любишь? Разве может быть щедрым нищий? То-то…

Короче, в разговорах со слабым полом Кис обычно был терпелив, внимателен и деликатен. Это у него и называлось умением вести разговор, на него он и полагался.

…Не то чтобы детектива подвело это самое умение, но встреча с Натальей Константиновной изрядно поколебала его рыцарские наклонности, оставив у Алексея мерзкое ощущение, словно его выдержали полчаса в ванне с липким сахарным сиропом.

Слащаво-кокетливая, фальшивая до невозможности, она, как плохая актриса, закатывала глазки, дабы выразить запредельность произошедшего, и двусмысленно улыбалась, произнося душным шепотом: «Ну, это… сами понимаете…», не забыв при этом обрисовать групповое изнасилование в деталях, о которых деликатный Кис вовсе и не спрашивал. Причем на лице ее отражалась некая мечтательность, как если бы она вспоминала не более чем об утреннем эротическом сне.

Кис, как это свойственно людям, судил о других в меру своего понимания, а именно – в меру понимания самого себя. Он хорошо знал, что момент насилия в любовной игре – весьма пикантная приправа, он и сам не прочь, что сцена насилия, допустим, в кино может возбуждать зрителя. Но он также отлично понимал, что в реальности, где уже нет зрителя, комфортно смакующего под чаек-кофеек эротические сцены, а где есть только жертва один на один с насильником, – это уже совсем другая история: история поругания души и тела, ничего общего с эротизмом не имеющая.

И беглая сладостная улыбочка Натальи Константиновны, ее мимолетное сытое потягивание при воспоминании о групповом изнасиловании удивили его неимоверно: все это шло полностью вразрез с его представлениями. Он честно попытался пошарить в закоулках своего подсознания, на донышках самых старых и пыльных ящиков своих воспоминаний, но ничего, что могло бы пролить свет на столь неожиданную реакцию изнасилованной женщины, ему обнаружить не удалось.

Не то чтобы Алексей считал свою душу эталоном для всех человечьих душ – нет, разумеется, нет! Он, к примеру, никак не сумел бы обнаружить в себе даже бледной тени того позыва, который заставляет некоторых ублюдков мучить и убивать… И все же поведение Натальи его насторожило. Возможно, тут что-то другое… Или нет? Может, она просто законченная ****ь? И Кису этого постичь не дано? Но ведь даже проститутки не любят, когда их насилуют!

Отложив эту загадку на потом, он приступил к беседе с Натальей Константиновной с особой внимательностью, втайне порадовавшись своему случайному выбору, павшему именно на эту свидетельницу: слишком она примитивна и самодовольна, чтобы заметить подвох в его вопросах.

Оказалось, что, как Кис и предположил, от веревок было освободиться не так уж и трудно – после минут пятнадцати кручения-верчения кистями веревки ослабли и сами соскользнули с рук.

– Почему, как вы думаете? – простодушно спросил Кис.

– Ну, это ж ясно! – удивилась Наталья Константиновна недоумию детектива. – Они же насиловать пришли, а не мучить! Если бы падчерица не явилась, я бы что, по-вашему, сутки должна была лежать связанная? Ни пописать, ни попить? А так они чуток связали, чтобы я милицию не смогла вызвать, пока они не уйдут, и все – дальше им уже никакой нужды не было…

– Они вам это сами объяснили? – еще простодушней удивился Кис.

– Нет, ну вы странный какой-то! Ничего они не объясняли! Это ж понятно и так!

– То есть вы убеждены, что бандиты позаботились о том, чтобы вы могли попить и, извините, пописать?

– Ну они ж тоже люди! Дело сделали, поигрались и пошли себе! Что ж дальше-то над женщиной издеваться?

Право, забавная дамочка! Она это называет «поигрались»! Интересно…

– А супруг ваш от этого зрелища умер, – неожиданно сменил тон Кис. – И до инфаркта его довели эти, как вы выразились, игрушки. И ваши редкостной доброты и заботливости бандиты видели, что человек умирает, но не остановились, врача не вызвали, – жестко прокомментировал он.

– Ну… – Наталья Константиновна растерялась. – Ну-у… – снова завела она, – это ж мужчина, другое дело. Им, может, мужчин не жалко. Они даже говорили, что вот, мол, нехорошо старому мужу с молодой женой…

Даже самой легкой тени не набежало на ее лицо при упоминании о смерти мужа. Положительно, она еще и дура: ума не хватает хотя бы сыграть некое подобие скорби… Оставалось только удивляться, как это ухитряются вроде бы приличные мужики вляпываться в отношения с такими особями, как Наталья Константиновна…

– Ага, вот оно что… – Кис, разумеется, спорить не стал. – Я вот никак не соображу, – вернулся он к простодушному тону, – всем мужьям заклеивали рты куском скотча. А женам – нет. Почему? Может, вы догадались?

– Конечно, – снисходительно ответила Наталья Константиновна. – Для минета оставили свободным.

Алексею показалось, что на его щеках проступила краска. Однако лицо его собеседницы оставалось безмятежным.

– А кричать, на помощь позвать вы не пробовали? Не все же рот был занят…

– Ну как же, я звала! Только никто не пришел.

Что верно, то верно: никто из соседей криков не слышал…

– Бандиты, насколько мне известно, ограбили вас. Взяли ценные вещи и деньги.

– Ужас просто! – затараторила Наталья. – Взяли кольцо с рубином, с брильянтом…

– На общую сумму в двадцать тысяч долларов, я в курсе, – поморщился Кис. – А вы мне вот что скажите: вещи и деньги, которые они взяли, лежали на своих обычных местах?

– Ну да!

– Они их быстро нашли. Вы что, не имеете привычки прятать ценности?

– Ну… Кто же мог подумать! У нас квартира на сигнализации! Если бы они меня не втолкнули, когда я открывала дверь, то не смогли нас ограбить!

– Где именно находились деньги?

Наталья Константиновна задумалась. И думала довольно долго.

– В ящике серванта, – наконец промолвила она.

Ага, интересно. А в деле записано – в ящике письменного стола.

– А драгоценности?

– В шкатулке. А шкатулка стояла на тумбочке в спальне.

– Она и сейчас там стоит? Можно посмотреть?

– Зачем? – нахмурилась Наталья. – Она… Сейчас ее там нет. Я ее на ключ заперла, в тумбочке.

– Так где же ее обычное место?

– Ну, раньше я ее на тумбочке держала… А теперь, после этого, запирать стала.

– Бандиты не все вынесли, верно?

– Я не понимаю, почему вы… С какой стати вы интересуетесь?

– Пытаюсь понять. Я бы на месте бандитов взял шкатулку и высыпал все ее содержимое себе в карман, к примеру. А не стал бы разбирать, что взять, а что оставить. А эти добряки, насколько я понимаю, вас пожалели и с вами по-братски поделились!

– С чего вы взяли?!

– С того, что вы закрыли шкатулку на ключ. Значит, есть что хранить.

– На что вы намекаете?!

– Ни на что, господь с вами. Просто радуюсь, что вам такие славные бандюги попались. Вряд ли ваш супруг согласился бы с этим определением, да супруга-то уже нет. Так что его мнение нам узнать не удастся, – позволил себе издевку Кис и быстро распрощался, оставив Наталью Константиновну в полном недоумении.

Ну и отлично, пусть недоумевает. Не заметила, как прокололась! Не могла точно сказать, где лежали деньги, – скорее всего, потому, что солгала в первый раз, а теперь не помнит, как именно. И с драгоценностями он удачно провел свой пас – наверняка они не все забрали, как она заявила в милиции.

Кис был страшно доволен. Рассказ «потерпевшей» ему весьма понравился. Он так мысленно и поставил слово «потерпевшая» в кавычки. И эти кавычки его сильно заинтриговали.

Теперь для полноты картины ему требовалось поговорить с Верой Лучниковой – единственной, кого бандиты не связали.

ОТ СЛОВА «ЛЮБОВЬ»

Он прибыл на Сокол около восьми вечера, разумно предполагая, что человек днем на работе и вечером его застать легче.

Расчет оказался верен, и Вера, рассмотрев его удостоверение, пропустила Алексея в гостиную.

Она была в бархатном, вишневого цвета халате, наброшенном поверх брючек и свитерка, – мерзла.Красивая женщина, отметил про себя Кис. Благородные и строгие черты; русые волосы, небрежно подобранные на макушке, открывают грациозную шею, по которой струятся две выбившиеся пряди; серые глаза лучатся умом и едва заметной мягкой иронией… Полная противоположность Наталье Константиновне с ее яркой, но дешевой панельной внешностью.

В то же время Вера Лучникова показалась ему бледной, изможденной, вяловатой – словно замороженной. Кис отнесся к этому сочувственно: видать, последствия перенесенного шока.

На вопросы Вера отвечала вежливо, но неохотно и скупо. Детективу приходилось переспрашивать и уточнять.

– Я прошу вас понять, Вера Игоревна, насколько важна каждая деталь, даже самая малюсенькая, – терпеливо пояснял Кис. – Каждое слово, жест, интонация – все очень важно!

– Знаете, я была в таком состоянии, что… – Вера посмотрела на него каким-то отстраненным, нездешним взглядом: должно быть тамошним, в воспоминаниях… – Все смазалось в памяти.

– Я понимаю, понимаю! – горячо заверил ее Кис. – Но все же… А чаю нельзя у вас попросить? – вдруг улыбнулся он.

Не то чтобы он так уж хотел чаю, хоть оно и было бы весьма кстати, просто Кис надеялся за чаепитием создать более непринужденную обстановку, растормошить, растопить немножко эту заснеженную женщину.

– Разумеется.

Вера, зябко кутаясь в халат, пошла на кухню. Алексей проследовал за ней и некоторое время молча следил за тем, как Вера ополаскивает кипятком заварочный чайник из синего фарфора.

– Давайте попробуем сделать так: я буду задавать наводящие вопросы, – наконец произнес он. – Может, они помогут вам вспомнить что-то важное… Хорошо?

Вера ответила легкой улыбкой: что-то было в этом детективе располагающее. Глаза светло-карие, чуть зеленоватые, умные, спокойные; во взгляде есть глубина, перспектива, в которой угадывается прочувствованная и осмысленная жизнь; хороший мужской подбородок, говорящий о наличии характера, но без излишней жесткости; буйная шевелюра намекает на темперамент, а жестокая стрижка – попытка обуздать непослушную растительность; голос приятного тембра, интонация не фальшивая, искренняя. Он несуетен; пожалуй, немного стеснен, но не зажат, для Веры черта важная: она не доверяла людям, не умеющим справиться со своими комплексами. Комплексы – это ядовитая радиоактивная грязь, покрывающая и разлагающая любые хорошие качества в людях…

Короче, детектив Алексей Кисанов был оценен скорее положительно, Вера в его присутствии чувствовала себя непринужденно и сочла, что его можно удостоить откровенной беседы. Он не станет ухмыляться за спиной, вспоминая доверенные ему пикантные подробности, он деликатно сотрет их из своей памяти, уважая чужую душу и чужую беду…

– Вы, наверное, знаете, что всего таких изнасилований было пять? И во всех остальных случаях пострадавшими были жены. Законные супруги, я имею в виду, – смущаясь, уточнил Кис. – Только вы не имели этого, так сказать, статуса. А теперь подумайте: по-вашему, преступники приняли вас за жену? Или они знали, что вы на тот момент не являлись женой… – путался в словах Кис.

Вера помогла ему:

– Что я была любовницей?

– Да, – обрадовался поддержке Алексей.

– Между прочим, зря вы стесняетесь этого слова, – заметила Вера, наливая кипяток в синий чайник. – Оно красивое, от слова «любовь». Любовница – это та, которую любят. А жена – это что-то непонятное. На старинном русском – просто женщина. И не факт, что любимая.

– Верно, – удивился Кис, – никогда об этом не задумывался. Но вы совершенно правы… В общем, как вам кажется, бандиты знали, что вы не жена?

– Нет. Толя назвал меня женой при них, и никто никак не отреагировал. – Вера прикрыла чайник «бабой» и вернулась в гостиную. Кис не отставал. – Кроме того, они, уходя, назвали меня «хозяйкой».

– «Хозяйкой»? Это в каком же контексте? Так водопроводчики говорят, получая свою десятку!

– Я тогда тоже удивилась… Но мне было не до того. А вот сейчас припоминаю: они сказали очень странную фразу… Что-то по поводу сбербанка… Погодите…

Вера отвернулась к окну, и Кис на некоторое время получил возможность полюбоваться ее строгим профилем.

– Вот как они сказали: «Все, хозяйка, как в сбербанке. Бывай!» Это было тогда, когда они набили свои пакеты ценностями. Словно они их не выносили, а, напротив, принимали в банк на хранение… Или что-то в этом роде… Я так и не поняла.

Кис вскочил и забегал по гостиной.

– Извините, – пробормотал он, проносясь мимо Веры, – когда думаю, люблю ходить…

Вера усмехнулась и отправилась на кухню разливать по чашкам чай.

Когда она принесла дымящиеся чашки и тарелку с каким-то экзотическим печеньем, Кис уже сидел, помахивая нетерпеливо ногой, закинутой на другую ногу.

– Это чрезвычайно интересная деталь, – проговорил он возбужденно. – Чрезвычайно! А еще что-нибудь, Вера Игоревна, не вспомните? Подумайте, прошу вас! Что-нибудь такое, что могло вас удивить, показаться странным… А?

Вера снова легонько улыбнулась и придвинула детективу чашку:

– Прошу вас.

Кис послушно затренькал ложечкой, размешивая сахар, с нетерпением поглядывая на Веру.

Она думала. Опустив глаза в чашку, она тоже кружила ложкой янтарную жидкость, хотя сахару там было всего пол-ложечки и он давно уже растворился…

– Вспомнила, – Вера подняла глаза от чашки. – Вот еще что: когда Толе стало плохо, я закричала. Мне уже было все равно, что у них пистолет, я уже не могла думать ни о чем, кроме Толи…

– Простите, Вера, я хотел бы уточнить: вы кричали громко?

– Изо всех сил.

– А до этого почему не кричали? Не пытались позвать на помощь?

– Из-за Толи. Чтобы не сделать ему еще хуже.

– Я понимаю… Но продолжайте, я вас перебил.

– Я закричала и где-то подсознательно ждала удара, если не выстрела. И знаете, как они отреагировали? Они меня спросили: «Что, так больно?» И вдруг разом меня отпустили. Честно говоря, я никогда не слышала, чтобы бандиты страдали повышенной чувствительностью к чужой боли…

– Так-так-так, – пропел Кис довольно. – Добренькие бандиты. Это очень, очень любопытно…

– Вот еще что удивительно: они пользовались презервативами. То ли брезгливы, то ли…

– Ну, это скорее всего для того, чтобы не оставить генетических следов.

– А-а, об этом я не подумала… И все же они вели себя относительно, если можно так выразиться, деликатно: перед тем, как меня изнасиловать, они пытались меня… – Вера слегка запнулась, но быстро взяла себя в руки, – меня возбудить. Мне это тоже показалось странным – разве насильникам не все равно, что чувствует их жертва?

– Невероятно, – произнес Кис. – Есть у меня одна престранная мыслишка… Но скажите мне вот что: во всех остальных случаях, кроме вашего, шайка оставляла женщин связанными, хоть и не очень сильно – практически всем удавалось освободиться от веревок самостоятельно. И заметьте – веревок! Связывали не скотчем, от которого невозможно избавиться без посторонней помощи, а веревками! И рты женщинам не заклеивали. Вы следите за моей мыслью?

– Не очень, честно говоря, – призналась Вера.

Она немножко разрумянилась от горячего чая, глаза оживились и заблестели, и она стала необыкновенно хороша. Кис посоветовал бы ей почаще пить чай… И иметь приятных собеседников, конечно.

– Ну как же, – удивился он, – картиночка складывается прелюбопытная: со всеми женщинами преступники обращались исключительно щадяще, если, конечно, не считать самого процесса изнасилования, который был из разряда жесткого порно… Но ни одна женщина не была избита, никаких иных жестокостей не было; веревочки надели почти для красы… Рот ни одной не заклеили, что на самом деле было бы логично: хоть и зима, все окна закрыты, да и по вечерам в каждой квартире свой гвалт стоит, а все же риск имелся, что соседи услышат крики о помощи… Вас это не наводит ни на какую мысль?

– Вы хотите сказать, что эти изнасилования… Что не сами женщины и не секс были их целью… Что они были подстроены специально, чтобы довести до инфаркта мужей?

– Вера… Можно я буду вас звать по имени?.. Вера, это же очевидно! Это с самого начала было ясно, стоило только сопоставить дела… Но теперь тут еще кое-что наклевывается…

– Погодите! Если это так… Если это было рассчитано на инфаркт… То, значит, это вовсе не изнасилования, а убийства?!

– Убийства, – кивнул Кис, – и весьма возможно – заказные. Да вы успокойтесь, Вера, прошу вас, а то я начинаю чувствовать себя виноватым, что разбередил в вашей душе раны…

– Нет-нет, ничего… Продолжайте.

Вера с вниманием прилежной ученицы уставилась на Киса.

– Вы единственная, кого они не связали. Почему, как вы думаете?

– Я его просто-напросто отпихнула – того, кто полез ко мне с веревкой. Я его кулаками по спине вытолкала из комнаты! Они даже удивились… Помнится, я еще тогда подумала: трусы! Если б я сразу об этом догадалась! Я под дулом пистолета совсем растерялась, мне и в голову не могло прийти, что с ними можно женским кулачком управиться! А если бы я оказалась посмелее, если бы не растерялась – ничего бы не случилось, и Толя остался бы жив…Ее голос задрожал, и Вера провела пальцами по глазам, судорожно сглотнув.

Кис дотронулся до ее плеча:

– Не корите себя. Вы ни в чем не виноваты. И дело вовсе не в том, что они трусы…

– А в чем? – совсем тихо спросила она.

– Я думаю, что они просто приняли вас за заказчицу. Сценарии обговаривались заранее, но ваше поведение было ими воспринято как изменения в некоторых сценах. И потому были так неожиданно послушны вашей воле: хозяин – барин. Кто платит, тот и заказывает музыку.

– Простите, не поняла! Как они могли принять меня за…

– Дело не в вас, – мягко произнес Кис, останавливая ее жестом. – Давайте рассмотрим эту гипотезу. Щадящее обращение со всеми женщинами – раз. Все жены остались молодыми богатыми вдовами – два. Ни одна из четырех пострадавших жен не сумела предоставить следствию ни одной конкретной детали, за которую можно было бы хоть как-то зацепиться, – три. Только вы описали голос, вспомнили слова; только вы рассказали мне, что насильники проявили к вам – скажем так – участие; только вы не дали себя связать, только вы закричали изо всех сил… Остальные, я думаю, вели себя весьма смирно, только тихо «повизгивая», как выразился муж одной из потерпевших, оставшийся в живых после инфаркта… И только вы попытались вызвать «Скорую» и ухитрились сдернуть маску с лица одного из них… И вы – не жена.

Алексею показалось, что его слова вжали Веру в кресло, как при резком старте автомобиля. Голова откинулась назад, пальцы до побеления вцепились в подлокотники.

– Так вот оно что… – проговорила она, – вот что вы имеете в виду… Поэтому они со мной так разговаривали… Не зная, что я не жена… Значит, Ирина…

– Вы догадались, какой напрашивается вывод, верно?

– То есть заказчицы в этих убийствах – же­ны, – подытожила Вера.

– Именно. И «ограбления» скорее всего являлись заранее обговоренной платой за доведение до инфаркта. Уж очень резво бандиты все находили – видимо, заранее знали, где и что взять… Скажите-ка, те дорогие штучки, которые в вашем случае бандиты вынесли, они лежали на прежних местах, куда их положила еще супруга Анатолия Кочеткова, или вы уже успели навести в квартире свой порядок?

– На прежних. Я не хотела ничего трогать до их развода. И, кстати, утром того дня Ирина зачем-то заезжала домой к Толе… Выходит, она пришла, чтобы подготовить плату? Положить все на условленные места?.. Боже, какое ничтожество, какая низость!..

– И, полагаю, вас нарочно подставила – самой не хотелось оказаться в роли жертвы изнасилования. Ведь, насколько я знаю, в то время она практически не жила с мужем, а поселилась у любовника… Так? Выходит, это не случайная ошибка: на вас навели как на жену… Бандиты явно не знали, кто вы на самом деле, и, со своей стороны, удивлялись вашему поведению… Но подчинились, считая вас заказчицей.

Вера молчала, обхватив себя за зябкие плечи.

– Послушайте, Вера… Вы меня слышите?

– Слышу… – эхом откликнулась она.

– Скажите, чем я могу вам помочь? Может, какую таблетку вам дать? Слышите, Вера? Что я могу сделать для вас?

– Уйти.

Вера встала, прошла к двери и распахнула ее.

– Одну секундочку… К вам никакой журналист не наведывался?

– Нет.

– А других странных встреч…

– Простите. Мне надо побыть одной.

Кис, растерянно потоптавшись на пороге, подчинился.

Виктор обрадовался, увидев, что Вера ест сама, без его настойчивых напоминаний, – она нажарила полную сковородку мяса с картошкой и, не дождавшись его со смены, уплетала ужин со здоровым аппетитом. Он даже насторожился: столько времени боролся с ее анорексией, а тут вдруг…

– Все в порядке, Веронька?

Вера кивнула с набитым ртом.

Она поставила ему тарелку, положила вилку с ножом и показала жестом: сядь. Виктор присел, но беспокойство не отпускало его. Вера была сильно возбуждена, и он испугался, не «угостили» ли ее новой дозой наркотика.

Но Вера развеяла его сомнения, прикончив наконец свой кусок мяса с жадностью оголодавшего тигра. Она рассказывала о визите частного детектива и о роли жен в этих делах и все время нервно посмеивалась.

– Что с тобой, Веронька? Ты так возбуждена, так оживлена… Чему ты радуешься?

– Я больше не собираюсь кончать жизнь самоубийством!

– Это отлично, очень здравая мысль!

– Я собираюсь ровно наоборот уничтожить ее!

– Кого – ее? Ирину?!

– Я с ней разделаюсь!

– Ты хочешь… В каком смысле? Не может же быть… Что ты задумала? Вера, опомнись!

– Ах, как мне сразу стало весело жить! Я должна ей отомстить за смерть Толи, за свое унижение! Ты знаешь, что нет ничего, что успокаивало бы душу сильнее, чем месть?

– Вера, очнись, приди в себя! Что ты несешь! Тебя послушать, так прямо исламист-фундаменталист, а не женщина!

Вера рассмеялась:

– Да я же не убивать ее собираюсь!

– Правда? А я уж было подумал… И как же ты собираешься мстить?

– В тюрьму ее! За заказное убийство! Я помогу милиции это доказать!

– Как, Верочка? Что ты можешь сделать?

– Пока не знаю… – Вера немного притихла. – Но я сделаю все! Раз это правда, значит, где-то существуют и доказательства!

– Веронька, родная… Ты очень перевозбуждена. Давай я тебе налью немного красного вина, смотри, я хорошее купил…

Вера выпила бокал вина залпом, как водку. И затихла окончательно, уставившись невидящим взглядом в пространство.

Виктор снова наполнил бокал: в данном случае немного алкоголя ей будет весьма кстати. Налил и себе.

– Вера… – позвал Виктор, подвигая бокал, – давай за твое здоровье… Ты рассказала этому детективу о подозрительном докторе, вколовшем тебе наркотик?

– Нет…

– А о слежке?

– Зачем? Это все происки Ирины! За это я ей тоже отомщу! – упрямо произнесла Вера, но в ее глазах показались слезы.

Она немного захмелела после второго бокала. Виктор взял ее за руку.

– И все же надо ему об этом рассказать, если ты действительно собираешься помогать следствию. Завтра же, слышишь?.. Он тебе оставил свой телефон?

Вера протянула визитку.

– Только он не из милиции, он частный детектив.

– Но ведь он тоже ведет расследование!

Вера налила себе третий бокал и выпила его также залпом.

– А я бы и впрямь с удовольствием ее убила! Купила бы пистолет и застрелила!

– Но ты этого не сделаешь, правда?

– Почему? – с вызовом спросила Вера.

– Потому что мы цивилизованные люди и не занимаемся самосудом…

Вера разрыдалась в голос.

– Мы цивилизованные, да! Мы образованные, добрые, умные, интеллигентные! И поэтому всякое дерьмо нас уничтожает одним щелчком, как клопов! Им это просто, они не цивилизованные! А мы не можем ответить тем же, нас внутренняя культура, черт подери, не пускает! Мы ждем, пока нищая и продажная милиция вместе со свежеиспеченными безграмотными детективами нас защитит! Но нас, Виктор, не защитит никто, кроме нас самих! И мы сами – мы тоже не защитим себя, цивилизованные идиоты!

Рыдания сотрясали ее плечи.

«Нервная система очень ослаблена, – подумал Виктор. – Надо этот разговор заканчивать да в постель ее уложить, баиньки».

– Веронька, зачем ты так говоришь? Детектив этот, – он посмотрел в визитку, – Кисанов, вполне толковый мужик. Смотри, как он схему вычислил! Ты бы сама сроду не догадалась, если бы он тебя не навел на эту мысль, правда? Да и в милиции не одни дураки сидят, я с ними иногда сталкиваюсь по работе, и, знаешь, там есть отличные ребята, честные и…

Вера вдруг обняла его за шею и ткнулась губами в скулу.

– Ты хороший парень, Виктор… Знаешь, без тебя я бы не справилась… Спасибо тебе.

– Какие-то глупости говоришь, право, – проворчал Виктор, скрывая охватившую его радость.

Вера, не разнимая рук, притихла где-то под мочкой его уха.

– Верочка, – он осторожно положил руку на ее волосы, – Верочка, ты в порядке?

– А знаешь что? – Она оторвалась от шеи Виктора и посмотрела на него с торжествующим видом. – Я сама найму этого детектива, Кисанова! Пусть он и найдет доказательства! И Ирина сядет за заказное убийство! Надолго! Не знаешь, сколько у нас за это дают?..

Гармаш - Роффэ