Покорение Сюзанны

Глава 3

Сюзанна добралась до магазина и обрадовалась, увидев, что засыпанная гравием стоянка полна, хотя и пришлось втискиваться между микроавтобусом и хэтчбэком. Несколько человек бродили среди горшков с однолетними растениями, молодая пара размышляла над расцветающими розами. Глубоко беременная женщина прогуливалась по помещению, неся поддон с разнообразными цветами. Малыш рядом с ней держал единственную герань, как флаг.

В торговом зале Кэролайн выбивала чек и флиртовала с молодым человеком, обнимающим керамическую вазу с парой розовых бегоний.

— Они понравятся вашей маме, — щебетала продавщица, хлопая длинными ресницами и стреляя глазками, как у олененка. — На день рождения это самый лучший выбор. Да и на любой другой случай. У нас еще имеются необыкновенные гвоздики.

Кэролайн улыбнулась и отбросила назад длинные вьющиеся каштановые волосы.

— Подойдет для вашей подруги.

— Ну… у меня нет… — Мужчина прокашлялся. — Ничего серьезного. Прямо сейчас.

— О.

Улыбка кокетки потеплела на несколько градусов:

— Очень жаль.

Кэролайн оценивающе и пристально изучила потенциальную жертву:

— Возвращайтесь в любое время. Обычно я всегда здесь.

— Конечно. Благодарю.

Покупатель направился к выходу, глядя через плечо и пытаясь держать девушку в поле зрения, отчего едва не столкнулся с Сюзанной.

— Ох. Простите.

— Ничего. Надеюсь, вашей маме действительно понравятся цветы.

Хихикая, Сюзанна присоединилась к дерзкой брюнетке за кассовым аппаратом.

— Ты неподражаема.

— Ну, разве он не милашка? Мне нравится, когда они так краснеют. Ладно, проехали, — улыбнулась Кэролайн. — Ты рано вернулась.

— Управилась быстрее, чем ожидала.

Сюзанна решила, что нет необходимости рассказывать о неожиданной и нежелательной помощи. Кэролайн была не только отличным работником и квалифицированным продавцом, но и неисправимой сплетницей.

— Как тут дела?

— Движутся. Обилие солнечного света вдохновляет людей обустраивать свои садики. О, миссис Расс вернулась. Ей так понравились примулы, что она заставила мужа приделать наружный ящик для растений, чтобы завести еще больше разновидностей. Воспользовавшись ее настроением, я продала ей два гибискуса… и парочку терракотовых горшков.

— Обожаю тебя. И миссис Расс обожает, но, боюсь, мистер Расс может возненавидеть.

Под смех Кэролайн Сюзанна посмотрела через стекло:

— Пойду помогу той парочке решить, какие розы они хотят.

— Новоиспеченные мистер и миссис Холли. Обоих ждет столик в ресторанчике «Капитан Джек» и только что купленный дом. Он учится на инженера, а она с сентября начнет преподавать в начальной школе.

Сюзанна засмеялась, покачивая головой:

— Повторяю: ты бесподобна.— Нет, просто любопытна, — усмехнулась Кэролайн. — Кроме того, люди покупают больше, если болтать с ними. А уж с парнями я особенно люблю поговорить.

— Если бы ты этого не делала, мне пришлось бы закрыть магазин.

— Тебе пришлось бы работать вдвое больше, если это вообще возможно.

Кэролайн махнула рукой, отметая возражения Сюзанны:

— Пока тебя не было, я порасспрашивала там-сям, не нуждается ли кто-нибудь в работе с частичной занятостью.

Кэролайн развела руками:

— Пока не повезло.

«Стенания тут не помогут», — вздохнула Сюзанна.

— Конец сезона, все уже заняты.

— Если бы Томми, эта новоявленная рок-звезда, не дезертировал с корабля…

— Милая, он получил шанс заняться тем, о чем всегда мечтал. Не стоит винить его.

— Ты, возможно, и не станешь, — проворчала Кэролайн. — Сюзанна, ты не сможешь продолжать в одиночку обустраивать участки. Это слишком тяжело.

— Все получится, — рассеянно ответила та, размышляя о сегодняшней помощи. — Послушай, Кэролайн, после этих клиентов мне надо доставить саженцы еще в одно место. Справишься без меня до закрытия магазина?

— Конечно, справлюсь, — протянула Кэролайн. — Я с поклонниками и цветами, ты — с киркой и лопатой.

— Просто продолжай предлагать гвоздики.


Час спустя Сюзанна свернула к дому Холта, убеждая себя, что заехала не в порыве чувств и не для того, чтобы давить на упрямца. Читая наставления самой себе, выбралась из пикапа. И уж, конечно, не потому, что соскучилась по его компании. Но она Калхоун, а Калхоуны всегда платят долги.

Сюзанна поднялась по лестнице на крыльцо, снова поразившись очарованию окружающей обстановки — вьюнок карабкается вверх по перилам, расстилается ковер из аквилегии и васильков с вкраплениями львиного зева и лаванды.

Тому склону подошли бы лилейники, размышляла Сюзанна, стуча в дверь. По периметру бальзамин. Под окнами — миниатюрные розы. А там, где скалистая и неровная почва, можно небольшие участки засеять травой и оттенить весенними цветами.

Это место могло стать сказочным… но живущий здесь мужчина не верит в сказки.

Она снова постучала, отметив, что автомобиль Холта стоит у коттеджа, и, как и раньше, обошла вокруг, но на сей раз мужчины на катере не оказалось. Пожав плечами, решила, что сделает то, ради чего приехала.

Сюзанна уже выбрала клочок земли между водой и домом, откуда растущий куст будет виден через — как она предположила — кухонное окно. Конечно, не Бог весть что, но растение добавит немного живописности пустому заднему двору. Вооружилась всем необходимым и принялась копать.

В рабочем сарае Холт разбирал лодочный мотор. Ремонт требует концентрации и времени. Именно это ему и нужно. Не хотелось думать о Калхоунах, трагических любовных интригах и обязательствах.

Он даже не поднял глаз, когда Сади, дремавшая на прохладном цементном полу, вскочила и понеслась наружу. Они с собакой понимали друг друга — она делала, что хотела, а он ее кормил.

Когда Сади залаяла, Холт продолжил работать. Как сторожевой пес Сади была совершенно непригодна — рычала на белок, на ветер в траве и во сне. За год до этого пытались обокрасть его дом в Портленде. Холт боролся с потенциальным вором за собственный стереоприемник, в то время как Сади мирно посапывала на коврике в гостиной.

Но, услышав низкий женский смех, словно скользнувший по коже, светлый и теплый, Холт тотчас встрепенулся и перестал трудиться. Отодвигаясь от рабочего места, почувствовал, как в животе скрутились узлы. А когда встал в дверном проеме и посмотрел на незваную гостью, узлы затянулись еще туже.

«Почему она не оставит меня в покое?» — мысленно вознегодовал Холт и запихнул кулаки в карманы. Он же обещал подумать, ведь так? Других причин для приезда сюда у нее нет.

Они даже не нравятся друг другу. Неважно, как она физически действует на него, это его проблема, и пока ему совсем неплохо удается держать руки подальше от Сюзанны.

И вот теперь она снова здесь, стоит на его дворе и разговаривает с его собакой. И копает яму.

Нахмурившись, Холт вышел из сарая.

— Чем, черт возьми, ты занимаешься?

Сюзанна вздернула голову, и он увидел ее глаза — большие, синие и встревоженные. Лицо, раскрасневшееся от жары и работы, внезапно побледнело. Такой взгляд он замечал и раньше — инстинктивный бессознательный страх загнанной в угол жертвы. Потом все ушло, исчезло так стремительно, что Холт почти поверил, будто воображение сыграло с ним злую шутку. Сюзанна сумела улыбнуться, и румянец медленно проступил на щеках.

— Не знала, что ты здесь.

Холт остался стоять на месте и продолжал хмуриться.

— Ну-ну… значит, решила перекопать мой двор.

— Так и ждала, что ты это скажешь.

Разозлившись на невольный испуг, Сюзанна взяла себя в руки, воткнула лопату в землю, надавила на нее ногой и погрузила глубже.

— Привезла тебе кустарник.

Будь он проклят, если на сей раз вырвет у нее инструмент и сам начнет что-то там копать. Но все равно двинулся к садовнице.

— С какой стати?

— Чтобы отблагодарить за то, что выручил меня сегодня. Ты сберег мне целый час.

— Который ты решила потратить на рытье очередной ямы.

— Угу. Какой приятный ветерок от воды.

Сюзанна на мгновение подставила лицо бризу:

— Хорошо.

У Холта вспотели ладони от одного только взгляда на эту женщину, и он не нашел ничего лучшего, кроме как хмуро воззриться на аккуратный кустик, усыпанный дерзкими желтыми цветами.

— Понятия не имею, как ухаживать за растениями. Высадив здесь, ты осудила их на смертную казнь.

Смеясь, Сюзанна отбросила последний ком земли.

— Тебе не придется слишком хлопотать, этот сорт крайне вынослив даже без полива и будет цвести для тебя до поздней осени. Можно воспользоваться твоим брандспойтом?

— Что?

— Брандспойтом?

— Да…

Холт резко провел рукой по волосам, не понимая, как реагировать на происходящее, учитывая, что ему впервые дарят цветы… если не считать толпу парней, ввалившихся в его палату, когда он лежал в госпитале.

— Конечно.

Чувствуя себя в своей стихии, Сюзанна продолжала ораторствовать, направляясь к стене дома, чтобы включить воду:

— Он останется опрятным, этот очень хорошо воспитанный кустик, и вырастет не выше трех футов.

Заласканная Сади обнюхивала посадки и фыркала.

— Если захочешь заменить на что-нибудь другое…

Холт не собирался расплываться от счастья из-за каких-то дурацких цветочков или ее неуместной благодарности.— Да мне без разницы. Я все равно не отличу одно от другого.

— Ну… это зверобой кальмианум.

Его губы изогнулись, возможно, имитируя улыбку:

— А, ну теперь-то все понятно.

Хихикнув, Сюзанна установила саженец в ямку:

— Для непрофессионала — просто солнцелюбивый кустарник.

Все еще улыбаясь, откинула голову назад, взглянула на Холта и подумала, что, не знай она его так хорошо, могла бы вообразить, что он смущен. Невероятное предположение.

— Думаю, яркие краски здесь не помешают. Не хочешь поучаствовать в посадке? Тогда растения будут для тебя больше значить.

Он ведь решил, что не позволит втянуть себя в такую ерунду, и, черт побери, так и поступит.

— А ты уверена, что все это не смахивает на взятку? Чтобы принудить еще раз выручить тебя?

Легко вздохнув, Сюзанна присела на корточки.

— Интересно, что делает человека таким циничным и недружелюбным. Наверняка существуют какие-то причины, но здесь они неуместны. Сегодня ты оказал мне услугу, и я возвращаю ее тебе обратно. Все просто. А теперь, если не хочешь этот куст, так и скажи. Отдам кому-нибудь другому.

Холт поднял бровь, удивленный неласковым тоном:

— Именно так ты управляешься со своими детьми?

— Когда необходимо. Ну, так что?

Возможно, он слишком неприветлив с гостьей. Сюзанна сделала подарок, а он швырнул его ей в лицо. Если она выказывает некоторое дружелюбие, то и он сможет ответить тем же.

— В моем дворе уже выкопана дырка, — пожаловался Холт, становясь на колени.

Собака нежилась в потоке солнечного света, наблюдая за парочкой.

— Значит, придется туда что-нибудь воткнуть.

Сюзанна предположила, что таким образом он выразил благодарность.

— Прекрасно.

— Итак, какого возраста твои дети?

Не то, чтобы его это волнует, сказал себе Холт. Он всего лишь поддерживает беседу.

— Пять и шесть лет. Старший — Алекс, за ним Дженни.

Как всегда при мысли о детях, глаза Сюзанны смягчились.

— Они так быстро растут, что я едва поспеваю за ними.

— Что заставило тебя вернуться сюда после развода?

Ее руки напряглись, затем снова занялись посадкой. Легкое, быстро исчезнувшее движение, но бывший коп обладал очень острым взглядом.

— Потому что здесь мой дом.

Холт отметил нежность в ее голосе и расслабился.

— Слышал, собираетесь превратить Башни в гостиницу.

— Только западное крыло. Муж Кики заведует реконструкцией.

— Трудно представить Кики замужней женщиной. В последний раз, когда мы виделись, ей было около двенадцати.

— Теперь она выросла и стала очень красивой.

— Как и все в вашей семье.

Сюзанна удивленно взглянула на собеседника, затем отвела глаза.

— Кажется, ты только что сказал нечто приятное.

— Простая констатация факта. Cестры Калхоун всегда заслуживали второго взгляда.

Потворствуя себе, Холт потянулся, чтобы поиграть ее «конским хвостиком».

— Всякий раз, когда парни собирались вместе, вы четверо непременно служили темой беседы.

Сюзанна весело рассмеялась, подумав, какой незамысловатой казалась жизнь в те идиллические времена.

— Наверняка мы были бы польщены.

— У меня была привычка глазеть на тебя, — медленно произнес Холт. — Часто.

Сюзанна настороженно подняла голову:

— Правда? Никогда не замечала.

— Конечно, не замечала.

Он снова спрятал руки.

— Принцессы не замечают крестьян.

Теперь она нахмурилась — не столько на слова, сколько на уязвленный тон.

— Что за нелепость.

— Тебя было легко представлять принцессой из замка.

— Из замка, который разрушается уже в течение многих лет, — сухо промолвила Сюзанна. — И, насколько я помню, ты был слишком занят, самодовольно расхаживая вокруг и манипулируя девочками, чтобы обращать на меня внимание.

Холт усмехнулся:

— О, между расхаживанием и манипулированием я прекрасно замечал тебя.

Что-то в его глазах породило предупреждающий звоночек. Прошло немало времени с тех пор, как она ощущала этот особенный звук, но тут же узнала это чувство и учла предостережение.

Сюзанна еще раз оглядела почву вокруг кустарника.

— Это было давным-давно. Думаю, мы оба изменились.

— Не стану спорить.

Холт швырнул комок земли.

— Нет, не бросай, утрамбовывай, но делай это мягко.

Подавшись к начинающему садоводу, Сюзанна обхватила его запястья, чтобы показать.

— Все, что требуется — слегка надавить, затем…

И затихла, когда Холт перевернул кисти, удерживая ее.

Они находились очень близко, соприкасаясь коленями, тела клонились друг к другу. Он увидел натруженные мозолистые ладони — резкий и очаровательный контраст нежным глазам и коже лица цвета чайной розы. Сила в пальцах могла бы удивить, если бы он лично не убедился, как тяжело она работает. По совершенно непонятным причинам Холт нашел все эти обстоятельства невероятно эротичными.

— У тебя сильные руки, Сюзанна.

— Руки садовника, — заметила она, стараясь сохранять непринужденный тон. — И мне они нужны, чтобы закончить посадку этого кустарника.

Холт только усилил захват, когда она попыталась высвободиться.

— К этому мы еще вернемся. А знаешь, я пятнадцать лет мечтал поцеловать тебя.

После этих слов Холту оставалось только наблюдать, как слабая улыбка исчезает с милого лица и глаза загораются тревогой. Он и не возражал. Может, для них обоих будет лучше, если Сюзанна станет бояться его.

— У меня было много времени для размышлений.

Холт выпустил одну руку и, пока она не успела отпрянуть, вздохнув с облегчением, решительно обхватил изящную шею твердыми пальцами.

— Просто хочу избавиться от наваждения.

Сюзанна не успела воспротивиться. Холт действовал стремительно и, не дав ей возможности возразить или поспорить, впился в манящие губы, захватывая и побеждая. В его действиях, когда он притянул ее к себе, не чувствовалось никакой мягкости — и рот, и руки, и тело были твердыми и требовательными.

Внезапно задрожав от страха, Сюзанна уперлась в сильные плечи. С таким же успехом можно было попробовать сдвинуть валун.

Неожиданно страх превратился в страстное желание. Она сжала ладони в кулаки, вынужденная теперь бороться с собой, а не с мужчиной.

Прижимая Сюзанну к своему телу, Холт ощущал и ее нервную дрожь, и то, что она натянулась, как струна. Он осознавал, что это неправильно, несправедливо, даже подло, но, черт побери, нужно успокоить по-прежнему горевшую в нем лихорадку. Необходимо убедиться, что она всего лишь еще одна женщина и его фантазии — просто осколки глупых мальчишеских мечтаний.Сюзанна затрепетала, издав нежный протяжный стон, губы приоткрылись в неотразимом и жадном приглашении. Выругавшись, Холт погрузился в поцелуй, отклонив ее голову назад, чтобы взять больше того, что она так неосмотрительно предложила.

Ее рот являл собой настоящее пиршество, а Холта слишком обуревал голод, чтобы остановиться. Он вдыхал запах ее волос, свежий, как дождевая вода, благоухание кожи, обольстительно мускусное от жары и тяжелой работы, и сильный первобытный дух от только что вскопанной земли. Все ароматы по отдельности проникали в организм, разгоняли кровь, ревели в голове, возбуждая нестерпимую жажду, которую он надеялся утолить.

Сюзанна не могла дышать, не могла думать. Терзающие ее тягостные и надоедливые заботы исчезли, их место заняли будоражащие ощущения: рябь напрягшихся мышц под ладонями, горячий и отчаянный вкус его рта, грохот собственного сердца, бьющегося с головокружительным ритмом. Теперь она неистово льнула к Холту, цеплялась за плечи, губы стали такими же жадными и нетерпеливыми, как и его.

Уже давно никто не касался ее, и так же давно она не испытывала желания насладиться поцелуем. Да и вообще давно не хотела мужчину. Но сейчас… не терпелось почувствовать на себе его руки, грубые и требовательные, ощутить тяжесть мужского тела на гладкой залитой солнцем траве, впасть в безумство, дать себе волю и предаться распутству, пока не отступит эта рвущая когтями боль.

Неимоверная мощь собственной страсти взорвала рассудок и вырвалась из горла рыдающим стоном.

Холт впился пальцами в ее рубашку и чуть не разорвал, прежде чем выругался и остановил себя. Затем отпустил Сюзанну. Частые неровные вздохи осуждали и соблазняли, но он заставил себя отстраниться. Ее глаза обрели кобальтовый цвет и были широко распахнуты от потрясения.

Ничего удивительного, подумал он, побелев от убийственного отвращения к самому себе. Женщину почти швырнули на землю и едва не изнасиловали средь бела дня.

Сюзанна быстро опустила ресницы, чтобы он не увидел, как ей стыдно:

— Надеюсь, теперь тебе полегчало.

— Нет.

Руки все еще тряслись, поэтому Холт сжал кулаки.

— Не полегчало.

Сюзанна не смотрела на него, просто не могла. И в то же время не могла позволить себе задуматься — особенно сейчас — о том, что натворила. Чтобы успокоиться, начала разбрасывать мульчу вокруг только что посаженного куста.

— В сухую погоду надо регулярно поливать растение, пока оно не приживется.

Через секунду Холт перехватил хрупкие запястья. На сей раз ее тряхнуло.

— Разве тебе не хочется врезать мне?

Старательно сохраняя самообладание, Сюзанна расслабилась и взглянула на агрессора, во взгляде что-то пылало, что-то мрачное и страстное, но голос оставался очень сдержанным:

— А смысл? Наверняка ты убежден, что такая женщина, как я… ждет чего-то подобного.

— Целуя тебя, я вообще не думал о твоих потребностях. Это был совершенно эгоистичный поступок, Сюзанна. Я потворствовал только себе.

Поскольку Холт ослабил захват, она высвободила руки.

— Похоже на то.

Сюзанна провела ладонями по бедрам, потом поднялась. В голове билась единственная здравая мысль: «Беги!», но она заставила себя неторопливо загрузить тачку. Тогда Холт схватил ее за локоть и развернул к себе:

— Проклятье, и это все?

Его глаза бушевали, голос был таким же шершавым, как и ладони. Хотелось, чтобы она накинулась на него… он просто нуждался в этом, чтобы угомонить совесть.

— Я едва не взял тебя прямо на земле, не дав ни единой чертовой минуты на размышления, понравится тебе это или нет, а ты собираешься забрать тележку и просто уйти?

В глубине души Сюзанна боялась, что такое развитие событий ей бы очень понравилось, поэтому крайне необходимо оставаться чрезвычайно собранной и полностью владеющей собой.

— Если тебе хочется затеять сражение или порезвиться со случайной подружкой, Холт, ты выбрал не того человека. Дома меня ждут дети, и я слишком устаю, чтобы увлекаться подобными играми.

Да, голос спокоен, оценил Холт, даже тверд, но пальцы немного дрожат в его ладони. Что-то здесь не так, понял он, какие-то тайны прячутся в глубине этих грустных и красивых глаз. То же самое упорство, что позволило посвятить жизнь служению в полиции, помогло понять недосказанное.

— Увлекаться вообще или только со мной?

— Это ты предпочитаешь такие игры.

Терпение иссякало. Калхоуновским темпераментом всегда было трудно управлять.

— А я нет.

— Очень жаль, потому что я намерен продвинуться гораздо дальше, прежде чем мы закончим.

— Наверное, я недостаточно ясно выразилась. Мы уже закончили.

Сюзанна отстранилась и взялась за ручки тачки.

Холт переместился, не давая ей пройти. Он не был уверен, понимает ли она, что только что бросила ему непреодолимый вызов. И медленно расплылся в усмешке:

— А ты разозлилась.

— Угу. Чувствуешь себя лучше?

— Не слишком. Предпочел бы, чтобы ты поколотила меня, а не уползала прочь, словно раненая птица.

— Я никуда не уползаю, — процедила Сюзанна сквозь зубы. — Просто иду домой.

— Лопату забыла, — он все еще усмехался.

Она схватила инструмент и с грохотом швырнула в тачку.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Холт подождал, пока она не отошла футов на десять:

— Сюзанна.

Она замедлила шаг, но не остановилась, бросив взгляд через плечо:

— Что?

— Извини.

Сюзанна пожала плечами, гнев потихоньку угасал.

— Забудь.

— Ну уж нет.

Холт засунул руки в карманы и качнулся на пятках назад.

— Жалею, что пятнадцать лет назад не поцеловал тебя так, как сегодня.

Выдохнув проклятье, Сюзанна ускорила шаги. Когда она исчезла из поля зрения, он поглядел на кустарник. «Да, чертовски жалею, но собираюсь восполнить потерянное время».


Необходимо хоть немного побыть в одиночестве. Такая возможность нечасто выпадала Сюзанне в постоянно заполненных людьми Башнях. Но сейчас, когда дети уложены и луна светит на небе, можно подарить себе несколько драгоценных минут уединения.

Ночь выдалась ясной, дневная жара сменилась легким бризом, благоухающим морем и розами. Со своей террасы она вглядывалась в мрачную тень всегда манивших ее утесов. Далекий ропот воды звучал, будто колыбельная, такая же мелодичная, как трели ночной птицы в саду.

Но этим вечером ничего не помогало заснуть. Независимо от того, насколько устало тело, в голове крутились слишком беспокойные мысли, хотя, казалось бы, как она часто внушала себе, нет причин для волнений. Дети в своих кроватках и видят во сне дневные приключения. Сестры обрели счастье. Нашли и свое место в мире, и мужчин, которые любят их такими, какие они есть. Тетя Коко тоже здорова и счастлива и с нетерпением ждет того дня, когда вступит в должность шеф-повара «Пристанища в Башнях».Семейство, всегда бывшее главной заботой Сюзанны, пребывает в полном покое и благополучии. Башни — единственный настоящий дом, который она когда-либо знала, больше не подвергается опасности быть проданным, а будет по-прежнему принадлежать Калхоунам. Бессмысленно переживать об изумрудах. Домочадцы сделали все возможное, чтобы найти ожерелье.

Если бы они не исчерпали все средства, она никогда бы не пошла к Холту Брэдфорду. Сюзанна вцепилась пальцами в каменный парапет, вспомнив, какой неудачной оказалась попытка. Хоть он и внук Кристиана, но не чувствует родственных связей. Очевидно, прошлое не представляет для него никакого интереса. Холт думает только о текущем моменте, о себе, личном удобстве и удовольствиях.

Остановив себя, Сюзанна вздохнула и расслабила руки. Если бы он настолько не разозлил ее… Она презирала себя за потерю самообладания, за опасную близость к неуправляемому взрыву. Но то, что едва не сорвалась, — ее собственная вина и собственная проблема.

Потребности. Ей никто не нужен, только семья… семья, которую она обожает, от которой зависит и о которой печется. Она уже получила болезненный урок потребности в мужчине, единственном мужчине. И не намеревалась повторять подобный опыт.

Холт поцеловал ее, поддавшись порыву, дав волю примитивным инстинктам, решила Сюзанна. В слиянии губ, естественно, не было никакой привязанности, никакой нежности, никакой романтики. Тот факт, что поцелуй так взволновал ее, просто следствие химической реакции. Больше двух лет назад она исключила для себя возможность любых отношений с противоположным полом. И в последний год своего брака… ну, в общем, тоже не существовало никакой привязанности, никакой нежности, никакой романтики. Сюзанна научилась обходиться без доставляемых мужчинами удовольствий и считала, что вполне способна и дальше обходиться без них.

Если бы только не откликнулась так… бурно.

Хотя такой дикарь вполне способен, судя по выказанной им вежливости, ударить по голове дубиной, схватить за волосы и отволочь в пещеру. И все же тоже набросилась на него, цеплялась за плечи, отвечала твердым жадным губам с таким пылом, который никогда не демонстрировала собственному мужу.

Таким поведением оскорбила себя и развлекла Холта. О, то, как он усмехнулся ей на прощанье, терзало и много часов спустя. «И это тоже моя проблема», — постановила Сюзанна. Так же как и тот факт, что хотелось бы еще раз испробовать его вкус…

Возможно, не стоит быть настолько строгой к себе. Ведь этот смущающий момент кое-что доказал — она все еще живая. А вовсе не ледяная оболочка женщины, которую Бакс так небрежно отбросил в сторону. Способна и чувствовать, и желать.

Закрыв глаза, Сюзанна прижала руку к животу. Желать слишком многого, как оказалось. Словно пережила голодовку, и поцелуй, как корка хлеба после долгого поста, взбаламутил весь организм. Надо бы радоваться… что может ощущать не только раскаяние и разочарование, но и кое-что еще. Да к тому же умеет управлять собой. Гордость не позволит трусливо избегать Холта. Кроме того, гордость спасет от любых новых унижений.

Она Калхоун, напомнила себе Сюзанна. А женщины Калхоун не опускаются до свар. Если придется еще раз иметь дело с Холтом, чтобы обнаружить след к изумрудам, она не спасует. Никогда, никогда снова не позволит мужчине отвергнуть себя или уничтожить. Тот раз был последним.

— Сюзанна, вот ты где.

Она рассеянно обернулась и увидела тетю, шагнувшую через двери террасы.

— Тетя Коко.

— Прости, дорогая, но я стучала несколько раз. У тебя горел свет, поэтому я и заглянула.

— Все в порядке.

Сюзанна обняла тетушку за гибкую талию. Всю свою жизнь она любила эту женщину. Женщину, больше пятнадцати лет заменявшую им отца и мать.

— Полагаю, просто утонула в ночи. Неземная красота.

Коко согласно кивнула и несколько мгновений молча стояла рядом. Из всех своих девочек больше всего она волновалась о Сюзанне. Когда-то Коко провожала юную, сияющую надеждами невесту. Спустя всего четыре года встречала бледную, опустошенную женщину с двумя маленькими детьми. И теперь с гордостью отмечала, что со временем Сюзанна оправилась и встала на ноги, посвятила себя трудной задаче быть единственным родителем, упорно работала — правда, чересчур тяжело — и создала собственный бизнес.

Но теперь Коко мучительно ждала, когда же так часто затемняющая взор племянницы печаль наконец исчезнет навсегда.

— Не можешь заснуть? — спросила Сюзанна.

— Даже думать не в состоянии о сне, — гневно выдохнула Коко. — Эта женщина меня с ума сведет.

Сюзанна сумела удержать улыбку. Она знала, что «эта женщина» — двоюродная тетя Коллин, самая старшая из детей Бьянки, сестра отца Коко. Резкая, требовательная и невероятно сумасбродная особа свалилась им на голову неделю назад. Коко была уверена, что этот шаг предпринят с единственной целью — превратить ее жизнь в кошмар.

— Ты слышала ее за ужином?

Высокая и величественная в ниспадающем восточном халате Коко заметалась по террасе, жалуясь возмущенным шепотом. Коллин, может, и хорошо за восемьдесят, и ее спальня располагается на расстоянии в две дюжины футов, но старуха обладала чутким, как у кошки, слухом.

— Соус слишком жирный, спаржа слишком мягкая. А как тебе ее идея научить меня готовить курицу в вине? Так и хотелось выхватить у нее эту ее трость и обрушить на…

— Ужин был превосходен, впрочем, как и всегда, — успокоила Сюзанна. — Коллин просто не переживет, если не устроит хотя бы один скандальчик в день. И, насколько я помню, на ее тарелке не осталось ни крошки.

— Совершенно верно.

Коко глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула.

— Ведь понимаю, что не должна позволять этой женщине нервировать себя. Но она всегда пугала меня до полусмерти. И прекрасно знает это. Если бы не йога и медитация, уверена, я уже утратила бы рассудок. Пока она прохлаждалась в одном из своих круизов, все, что мне приходилось делать — посылать ей редкие формальные письма. Но жить с ней под одной крышей…

Коко не смогла сдержаться… ее затрясло.

— Скоро мы ей надоедим, и она уплывет вниз по Нилу или Амазонке, или еще куда-нибудь.

— Боюсь, для меня это время покажется вечностью. Подозреваю, Коллин решила остаться, пока мы не найдем изумруды. Так что мало никому не покажется.

Коко достаточно восстановила самообладание, чтобы снова прислониться к стене.

— Я вглядывалась в хрустальный шар и медитировала. Так успокаивает, особенно после вечера в компании тети Коллин…

Затем прервалась, стиснув зубы.

— В общем, как только я сосредоточилась, помыслы и облик Бьянки заполнили мою голову.Коко достаточно восстановила самообладание, чтобы снова прислониться к стене.

— Я вглядывалась в хрустальный шар и медитировала. Так успокаивает, особенно после вечера в компании тети Коллин…

Затем прервалась, стиснув зубы.

— В общем, как только я сосредоточилась, помыслы и облик Бьянки заполнили мою голову.

— Ничего удивительного, — вставила Сюзанна. — Бьянка занимает все наши умы.

— Но видение было очень мощным, дорогая. Очень ясным. Такая глубокая печаль. Веришь ли, слезы на глаза навернулись.

Коко вытащила носовой платок из халата.

— И тут внезапно подумала о тебе, и твой образ стал настолько же мощным и ясным. Узы между тобой и Бьянкой несомненны. Совершенно очевидно, что должна существовать какая-то причина для такой связи, и, поразмыслив, я пришла к выводу, что это из-за Холта Брэдфорда.

Теперь глаза Коко сияли восторгом первооткрывателя:

— Понимаешь, поговорив с ним, ты перекинула мостик между Кристианом и Бьянкой.

— Вряд ли нашу беседу с Холтом можно назвать мостиком к кому бы то ни было.

— Нет, Сюзанна, ключ в нем. Сомневаюсь, что он осознает, какую информацию мог бы обнаружить, но без него мы не сможем сделать следующий шаг. Вот в этом я точно уверена.

Беспокойно шевельнув плечами, Сюзанна тоже прислонилась к стене.

— Осознает он или нет, Холта это не интересует.

— Значит, ты должна переубедить упрямца.

Коко сжала руку Сюзанны.

— Мы нуждаемся в нем. Пока не найдем изумруды, ни один из нас не будет чувствовать себя в полной безопасности. Полиция не в состоянии арестовать какого-то несчастного вора, и мы не знаем, что преступник предпримет в следующий раз. Холт — наша единственная ниточка к возлюбленному Бьянки.

— Знаю.

— Тогда тебе придется еще раз увидеться с ним. И побеседовать.

Сюзанна взглянула на скрывающиеся в сумраке утесы.

— Ладно, уговорила.


Я верил, что она вернется. Пусть это неблагоразумно, пусть неправильно, но ждал ее каждый день. Однако проходили недели, а она не приходила на утесы.

Я ловил себя на том, что смотрю на пики Башен, тоскуя по ней так, как не имел никакого права тосковать по жене другого мужчины. Но когда она появилась — волосы пылали, словно угасающее пламя, а на губах светилась легкая застенчивая улыбка, — ощутил неведомое доселе счастье.

Вначале наши беседы были церемонными и сдержанными. Погода, глупые деревенские сплетни, искусство и литература. Но через какое-то время она стала вести себя со мной более непринужденно, рассказывала о своих детях, и через нее я узнавал их. Маленькая Коллин обожает наряжаться и мечтает о пони. Юный Этан любит командовать и искать приключения на свою голову. А малыш Шон еще только учится ползать.

Не требовалось какого-либо особенного понимания, чтобы осознать, что дети составляли суть ее жизни. Она редко упоминала приемы, мюзиклы, светские мероприятия, которые, я знал, посещала почти каждый вечер. И никогда не говорила о мужчине, за которого вышла замуж.

Признаюсь, я немало размышлял о нем. Конечно, всем было известно, что Фергус Калхоун — честолюбивый и богатый человек, сумевший превратить несколько долларов в целую империю. В деловом мире он вызывал и уважение, и страх. Но для меня это ничего не значило.

Этот конкретный мужчина полностью завладел моими мыслями. Мужчина, имеющий право называть ее женой. Мужчина, ласкающий ее ночью. Мужчина, осязающий шелк ее кожи и смакующий вкус ее рта. Мужчина, познавший ее чувства и содрогания под ним в темноте.

Я уже влюбился в нее. Возможно, в тот момент, когда увидел, как она бредет с ребенком через дикие розы.

Для сохранения здравого рассудка было бы лучше выбрать для рисования какое-то другое место. Но я не мог. Прекрасно понимая, что самое большее, на что могу рассчитывать — несколько часов беседы, упорно возвращался на утесы. Снова и снова.

Она согласилась позировать мне. И я взглядом художника увидел внутренний мир этой женщины. За красотой, самообладанием и материнскими заботами скрывалась отчаянно несчастная душа. Хотелось обнять ее и потребовать признаться, что так часто омрачает эти глаза. Но я только рисовал ее. Не смея позволить себе что-то большее.

Никогда не обладал терпением и особенным благородством. И все же рядом с ней находил в себе и то, и другое. Она изменила меня, не дотронувшись и пальцем. Все полностью переменилось после того лета… слишком короткого лета, когда она пришла посидеть на камнях и полюбоваться морем.

Даже теперь, спустя целую жизнь, могу пойти к тем утесам и увидеть ее. Могу обонять море, которое всегда остается таким же, и поймать шлейф ее духов. Достаточно просто сорвать дикую розу, чтобы вспомнить огненный цвет ее волос. Закрыв глаза, услышать ропот воды внизу и ее голос, столь же ясный и столь же нежный, словно мы разговаривали только вчера.

Все напоминает о прошедших днях, о том первом лете, когда она стояла так близко, что можно коснуться рукой, и была такой же далекой, как луна.

— Утром мы покидаем Башни, — сказала она, не глядя на меня. — Дети не хотят уезжать.

— А вы?

Слабая улыбка тронула ее губы, но не глаза.

— Иногда интересно, жила ли я прежде. Служил ли моим домом подобный остров. Когда я впервые приехала сюда, у меня сложилось впечатление, будто я ждала, что снова увижу все это. Я буду тосковать по морю.

Возможно, это было только мое воображение, но, когда Бьянка посмотрела на меня, я ощутил, что она будет тосковать и по мне тоже. Потом она отвела взгляд и вздохнула.

— Нью-Йорк совсем другой, слишком шумный и суматошный. Стоя здесь, трудно представить, что существует такой город. Вы останетесь на зиму на острове?

Я подумал о холоде, о простирающихся впереди одиноких месяцах и проклял судьбу за насмешку над своим неисполнимым желанием.

— Мои замыслы меняются вместе с настроением.

Я произнес это легко, стараясь голосом не выдать горечь.

— Завидую вашей свободе.

Она повернулась и направилась туда, где на мольберте стоял ее почти законченный портрет.

— И вашему таланту. Вы изобразили меня гораздо значительней, чем я есть на самом деле.

— Увы, это не так.

Пришлось сжать руки в кулаки, чтобы сдержать порыв коснуться ее.

— Кое-что невозможно отобразить красками на холсте.Пришлось сжать руки в кулаки, чтобы сдержать порыв коснуться ее.

— Кое-что невозможно отобразить красками на холсте.

— Что, например?

— Бьянку. Достаточно одного этого имени.

Она, должно быть, ощутила мои чувства, хотя я изо всех сил пытался захоронить их в себе. Что-то замерцало в ее взгляде, когда она снова посмотрела на меня, и этот взгляд задержался на мне дольше, чем требовалось. Потом она отстранилась, осторожно, как человек, слишком близко подошедший к краю утеса.

— Когда-нибудь вы прославитесь, и люди будут умолять вас нарисовать что-либо.

Я не мог отвести от нее глаз, подозревая, что никогда больше не увижу ее.

— Я рисую не для славы.

— Конечно нет, и именно поэтому станете знаменитым. И когда это произойдет, я вспомню далекое лето. До свидания, Кристиан.

И она ушла — как я тогда решил, навсегда — прочь от утесов, по диким травам и цветам, тянущимся к солнцу.


Нора Робертс