Анатолий Гейнцельман 1879-1953

.




Анатолий ГЕЙНЦЕЛЬМАН (1879-1953) – русский поэт первой волны эмиграции

- Средь шпажных трав и низкорослых ив
- Направо шест засохший ясенёвый
- Окровавлённые закатом крыши
- По синему разбрызгана брокату
- Ты видела ль, как в рамочные соты
- Зелёно-синий занавес из плиса
- Зеленое зыбится море пиний
- Без веры я пою пеан несложный
- Бушуй, бушуй, лазурной литании
- За облаками, на вершине голой
- Я наблюдал, как на морском берилле


TORCELLO

Средь шпажных трав и низкорослых ив
Есть островок покинутый в лагуне.
Чуть виден он меж волнами в прилив.
Но там спасались при свирепых гуннах,
Там выстроили храмы среди нив,
Где Богоматерь, синяя в трибуне
На фоне золотом, как вещий див,
Стоит на каменной в болоте шкуне.

Теперь там бродят на ходулях цапли,
И кулики гнездятся в камышах,
Теперь там чайки белые, как грабли,
Клювами рыбок скородят в волнах.
И слезы у меня текут по капле:
Я вижу Понт родимый мой в мечтах.


В ТРЕУГОЛЬНОЙ РАМЕ

Направо шест засохший ясенёвый,
Налево тень бросающий стожок,
Внизу бурьян с щетиною ежовой,
Вдали сухой за сливами лужок.
А в треугольной раме бирюзовый
Атласный фон и белый сапожок
Недвижной тучки, и деталью новой
Зачем-то узкий месяца рожок.

Какой он бледный в жаркие полудни!
Как дважды в чае выжатый лимон.
Куда его мечтательности чудной
Девался звезды затмевавший сон?
Такой и ты в нередкостные будни,
Скучающий на солнце Эндимион!


СУМЕРКИ

Окровавлённые закатом крыши.
Малиновый по холмам воротник.
В оранжевой эмали реют мыши,
И где-то песен плещется родник.
Ave Maria слышится всё тише,
И далеко умчался мой двойник,
Ракетою взвивается всё выше
Он в бездну синюю, – а я поник.

Я с сердцем, беспощадно сжатым в клещи,
Сижу, в безбрежность устремляя взор,
И кажется мне в раскаленной пещи
Уже сгорающим земной позор,
И голос родины, такой зловещий,
Не слышится из-за потухших гор.


НОКТЮРН

По синему разбрызгана брокату
Вселенной лихорадочная ртуть.
Луна посеребрила всё по скату.
Несут кого-то. Тени. Шепот. Жуть.
Кто почести оказывает брату,
Что свой последний совершает путь?
Ученики ль идут вослед Сократу,
Познавшему в Элизиуме Суть?

Нет, это прах безвестного колона
С тупым, неповоротливым мозгом,
Но перед тайною земного лона
Мы все склоняемся, как пред врагом,
Как дивная коринфская колонна
Под неуклюжим скифа сапогом.


УЛЕЙ

Ты видела ль, как в рамочные соты
Заделывают выброженный мед
Амврозии мохнатые илоты?
Так, человека перезревший плод
На колумбария подняв высоты,
Ячейку цементует наш кустод.
Там мед душистый, символ красоты,
Здесь тлен земли непрошеных господ.

Но так ли это? Глянь! Над Camposanto
Причаливает облачный челнок…
И вот уж за серебряные ванты
Душ обвивается живой венок,
И беспрерывные идут десанты
На Рая нежно зыблемый песок.


НОЧЬ

Зелёно-синий занавес из плиса
С волнистых гор угрюмой бахромой.
Мечи вознесенные кипарисов,
Кого-то поджидающих на бой.
Сияние алмазовых нарциссов,
Разбросанных с безумной щедротой.
Луна – серебряная абатисса.
Загадочность. Безмолвие. Покой.

Две тени по кладбищенской дороге
Ползут меж черной паутиной дрока,
Беседуя вполголоса о Боге.
И две души, два мировые ока,
Слиянные в божественной эклоге,
Уносятся далеко, так далеко!


ЛИТАНИЯ

Зеленое зыбится море пиний
Несметной ратью храмовых свечей.
С холма на холм в безбережности синей
Волнующий сознанье мавзолей.
И мы со дна его зеленых скиний,
Вдоль кипарисов пасмурных мечей,
Взвиваемся в лазоревый триклиний
Чрез чистых звезд алмазовый ручей.

Нас только двое, атомов влюбленных,
Рукой бесстыдной жизни оголенных,
Но до конца доволочивших крест.
Пусти нас, Эросом Твоим спасенных,
Пусти нас, красотою окрыленных,
Пусти на Рая золотой насест!



БЕЗ ВЕРЫ

Без веры я пою пеан несложный,
Вакхический Создателю пеан,
Лазоревый, бушующий, тревожный,
Как этот беспредельный океан.
Без веры замок строю невозможный
В бессмертия космический туман
И красоты приемлю призрак сложный,
Теряя кровь из незаживших ран.

Без веры я молюсь на привиденья,
И сладкий песнопенья фимиам
Возносится в иллюзии владенья,
В многоколонный, облачный мой храм.
И всё вокруг одно лишь сновиденье,
И сам я луч, скользящий по волнам.
1926


МУЗЫКА ВЕЧНОСТИ

Бушуй, бушуй, лазурной литании
Века неумолкающий напев,
Реви, реви, невидимой стихии
Божественный, неумолимый гнев.
Такая буря в сердце у России
Ненасытимый поднимает зев,
Такая пред явлением Мессии
Сметет навеки Неразумных Дев.

Такая музыка перед созданьем
На океане мировом звучала,
И после Страшного Суда дыханьем
Ее развеется и смерти жало,
И всё вокруг, что внемлет с содроганьем,
И нет ей ни конца и ни начала.


ЗВЕЗДНАЯ ГАРМОНИЯ

За облаками, на вершине голой
Первосозданной, сумрачной горы,
Покрытой горностаевою столой,
Лежал я для фантазии игры.
И надо мной гирляндою веселой
Кружились неисчетные миры,
И Млечный Путь с атолла на атоллы
Вился, как драгоценные чадры.

И Хаоса мне чувствовалась близость,
Несчастного в рассеяньи Отца,
И всякая в душе исчезла низость,
Как будто бы и мне уж нет конца
И золотая у меня подвижность
В мозгу всего планетного венца.


ПУЗЫРЬКИ

Я наблюдал, как на морском берилле
Всплывали радужные пузырьки
И как они торжественно катили,
Сплетаясь в арабески, на пески.
Какая радость в этой хрупкой силе,
Как синие несут их языки!
Но вот уж в золотой они могиле,
Вот радужные тухнут огоньки!

Зачем они родились от ундины
Растрепанных, алмазовых волос?
Зачем, взнесясь, горели на вершине?
Да низачем – как ты, седой матрос,
Куда-то мчащийся на бригантине
И безответный ставящий вопрос!










.