Владимир Набоков 1899-1977

.




Владимир НАБОКОВ  (1899-1977) – русский писатель, поэт, переводчик, литературовед, энтомолог. Восемь раз был номинирован на Нобелевскую премию по литературе (1963; 1964; 1965; 1966; 1968; 1969; 1970; 1971)

- Весенний лес мне чудится… Постой
- Чей шаг за мной? Чей шелестит виссон?
- Дай руки, в путь! Найдем среди планет.
- В ходах ладьи – ямбический размер
- Движенья рифм и танцовщиц крылатых
- Я не писал законного сонета


***

Весенний лес мне чудится… Постой,
прислушайся… На свой язык певучий
переведу я тысячи созвучий,
что плещут там под зеленью святой.

И ты поймешь, и слух прозрачный твой
все различи: и солнца смех летучий,
и в небе вздох блестящей легкой тучи,
и песню пчел над шепчущей травой.

И ты войдешь тропинкою пятнистой
туда, в мой лес, и нежный и тенистый,
где сердце есть у каждого листка,

туда, где нет ни жалоб, ни желаний,
где азбуке душистой ветерка
учился я у ландыша и лани.


АКРОПОЛЬ

Чей шаг за мной? Чей шелестит виссон?
Кто там поет пред мрамором богини?
Ты, мысль моя. В резной тени колонн
как бы звенят порывы дивных линий.

Я рад всему. Струясь в Эрехтейон,
мне льстит лазурь и моря блеск павлиний;
спускаюсь вниз, и вот запечатлён
в пыли веков мой след, от солнца синий.

Во мглу, во глубь хочу на миг сойти:
там, чудится, по Млечному Пути
былых времён, сквозь сумрак молчаливый

в певучем сне таинственно летишь...
О, как свежа, благоговейна тишь
в святилище, где дышит тень оливы!

СТРАНА СТИХОВ

Дай руки, в путь! Найдем среди планет
пленительных такую, где не нужен
житейский труд. От хлеба до жемчужин —
все купит звон особенных монет.

И доступа злым и бескрылым нет
в блаженный край, что музой обнаружен,
где нам дадут за рифму целый ужин
и целый дом за правильный сонет.

Там будем мы свободны и богаты…
Какие дни. Как благостны закаты.
Кипят ключи кастальские во мгле.

И глядя в ночь на лунные оливы
в стране стихов, где боги справедливы,
как тосковать мы будем о земле!




ТРИ ШАХМАТНЫХ СОНЕТА

1

В ходах ладьи – ямбический размер,
в ходах слона – анапест. Полутанец,
полурасчет – вот шахматы. От пьяниц
в кофейне шум, от дыма воздух сер.

Там Филидор сражался и Дюсер.
Теперь сидят – бровастый, злой испанец
и гном в очках. Ложится странный глянец
на жилы рук, а взгляд – как у химер.

Вперед ладья прошла стопами ямба.
Потом опять – раздумие. «Карамба,
сдавайтесь же!» Но медлит тихий гном.

И вот толкнул ногтями цвета йода
фигуру. Так! Он жертвует слоном:
волшебный шах и мат в четыре хода.

2

Движенья рифм и танцовщиц крылатых
есть в шахматной задаче. Посмотри:
тут белых семь, а черных только три
на световых и сумрачных квадратах.

Чернеет ферзь между коней горбатых,
и пешки в ночь впились, как янтари.
Решенья ждут и слуги, и цари
в резных венцах и высеченных латах.

Звездообразны каверзы ферзя.
Дразнящая, узорная стезя
уводит мысль, – и снова мысль во мраке.

Но фея рифм – на шахматной доске
является, отблескивая в лаке,
и – легкая – взлетает на носке.

3

Я не писал законного сонета,
хоть в тополях не спали соловьи, –
но, трогая то пешки, то ладьи,
придумывал задачу до рассвета.

И заключил в узор ее ответа
всю нашу ночь, все возгласы твои,
и тень ветвей, и яркие струи
текучих звезд, и мастерство поэта.

Я думаю, испанец мой, и гном,
и Филидор – в порядке кружевном
скупых фигур, играющих согласно, –

увидят все, – что льется лунный свет,
что я люблю восторженно и ясно,
что на доске составил я сонет.



1

Единый путь — и множество дорог;
тьма горестей — и стон один: когда же?..
Чту город мой? Я забываю даже
названья улиц… Тонет. Изнемог.

Безлюдие. Остались только Бог,
рябь под мостом да музы в Эрмитаже,
да у ворот луна блестит всё та же
на мраморных ногтях гигантских ног.

И это все. И это все на свете…
В зеркальные туманы двух столетий
гляделся ты, мой город, мой Нарцисс…

Там, над каналом, круглыми камнями
взбухал подъем и — с дребезжаньем — вниз…
Терзаем я утраченными днями…


2

Терзаем я утраченными днями,
и тленом тянет воздух не родной.
Я сжал в алмаз невыплаканный зной,
я духом стал прозрачней и упрямей.

Но сны меня касаются краями
орлиных крыл, — и снова, в час ночной,
Нева чернеет, вздутая весной,
и дышит маслянистыми огнями.

Гранит шероховат. Внизу вода
чуть хлюпает под баржами, когда
к их мирному прислушаешься тренью.

Вот ветерок возник по волшебству —
и с островов как будто бы сиренью
повеяло… Прошедшим я живу.


3

Повеяло прошедшим… Я живу
там… далеко… в какой-то тьме певучей…
Под аркою мелькает луч плавучий —
плеснув веслом, выходит на Неву.

Гиганты ждут… Один склонил главу,
все подпирая мраморные тучи.
Их четверо. Изгиб локтей могучий
звездистую пронзает синеву.

Чего им ждать? Что под мостами плещет?
Какая сила в воздухе трепещет,
проносится?.. О чем мне шепчет Бог?

Мы странствуем — а дух стоит на страже;
единый путь — и множество дорог;
тьма горестей — и стон один: когда же?



.



.