Буря в стакане

В самом центре уставшей расти неученой вселенной
На столе одиноко скучает граненый стакан.
Полупуст, полуполон, прозрачен, как эта строка,
Он обводит серебряным взором картонные стены.

За окном безымянно висит пустотелое небо,
Заменяя распятье системою координат.
У бессильных деревьев в садах обнажаются нервы,
И скелеты трамваев на рельсах загробно звенят.

Проезда пролетают, обугленных шпал не касаясь,
И уносятся в неимоверный трагический дым,
Где курлычет над каменной рощей железная стая
И мой прадед беседует с правнуком (тоже моим).

За окном пролетают от глаз отделенные взгляды,
Но стакан им не сдвинуть и мертвой воды не хлебнуть.
Расширенье вселенной грозит нашей плоти распадом,
И игрушечный бог не заплачет в бумажном хлеву.

Но стакан-истукан изолирован от потрясений,
Он любовно прикручен болтами к родному столу.
В тонких гранях стакана белесые мечутся тени.
Стол уходит корнями в подземную теплую мглу.

И напрасно в стакане буянит граненое время,
Зря стакан создает в себе бурю и жаждет беды, –
Он спокоен, как смерть, в силу внутренней бури не веря,
Изощряясь в искусстве огранки бессмертной воды.

Видно, было все зря – наша вера, любовь и старанье.
Поединок добра и любви завершится ничьей,
Протрубит Гавриил, и закончится буря в стакане,
И слепая вселенная снова сужаться начнет.