свободные, золотые

туман, слюни текут по подбородкам
уцелевших окон.
тусклый идиот осени, 
серощекий, с пачкой ярких листьев,
глотает синицу, кошку.
смятую взрывом машину, как пустую пачку сигарет.
пока мама-солнце  не видит.
скользим по сырой кленовой аллее -
эластичному пищеводу дракона, 
а вокруг 
перевариваются в кислоте
желтые кости в ржавых доспехах.

романтичность штырями пробила
морду войны.
противотанковые ежи облеплены
мокрыми
ярко рыжими листьями клена .
это выглядит сочно, фотогенично.
ты снимаешь их на телефон
с серьезностью полоза,
унюхавшего кладку птичьих яиц.

кирпичность и ветки. 
мертвый дождь влит в асфальт как масляный блеск
в мускулистое  тело скорпиона.
свежесть и яд красоты.
желудочный сок октября.
уродливый жемчуг.
год назад здесь осколками
убило велосипедиста, девушку в парикмахерской.
а друга ранило в живот.
согнувшись, тащился к входу метро.
придерживал руками мышцы/кишки 
как горячие пульсирующие цветы.

кошка, сбитая машиной, раздавленная,
отброшена в кусты.
сгнила до илистой шкуры: теперь
это распластанный компас смерти 
клыкастой ощеренной мордочкой
указывает на белгород.

на улицах нет больше рекламы,
кроме рекламы смерти и патриотизма.
и это наша, только наша осень.
ласково подташнивает от свободы,
от  недоваренных макарон с тушенкой и сырой воды. 
мы свободны как пшеница,
как  деревья и птицы под артобстрелами.
и ветер угрем ныряет в спицы
поломанные, золотые.