Александр Ратнер

АЛЕКСАНДР РАТНЕР
(род. в 1947 г.)

Чтоб стать поэтом, нужно им родиться,
А не перо в раздумиях кусать.
Казалось бы, смешно за стол садиться
И что-то после Пушкина писать.

Ведь всё, что ни напишешь, – то не ново,
Ведь всё, что ни срифмуешь, – то повтор,
И свыше сил найти такое слово,
Чтобы его читая, вспыхнул взор

Хоть чей-то или чтобы у кого-то
Пульс участился, ибо такова
Цель у поэта, а его работа
Не в том, чтоб мысли облекать в слова,

А в том, чтобы сказать о чем-то первым,
Или не первым, но сильней других,
Чтоб шёл восторг, как ток, от строк по нервам
Читающих и слушающих их.

Одежда слов – вторична, ибо надо
Ей мысли оттенять, она спешит
За ними вслед, играя роль наряда,
Что по фигуре и со вкусом сшит.

По существу стихи – шипы и розы,
Земное притяженье и полёт.
Поэзия, в отличие от прозы,
Вопросы безответно задаёт.

Точнее задаёт поэт, и хочет
Узнать ответы верные, хотя,
Не зная их, при жизни напророчит
То, что случится даже век спустя.

Бессмертие его не беспокоит,
Ему скорее выпадет zero…
Но Пушкина в себе услышать стоит.
И сесть за стол. И в руку взять перо.

***

Солнечным подсвеченные кругом,
Ветром подгоняемы слегка,
Издали плетутся друг за другом
Дети поднебесья – облака.

Не имея помыслов греховных,
Вдаль плывут они в мечтах своих,
Отражаясь в куполах церковных
И одновременно множась в них.

В их движенье – отголоски страсти,
Испытать которую пришлось, –
Разрывает ветер их на части,
Прожигает солнце их насквозь.

А они плывут с мечтой на пару,
Переменой форм дивя с высот.
Южный ветер, как пастух отару,
На полях небесных их пасет.

И, узрев подобную картину,
Я мечтаю без обиняков
Лечь, как на пуховую перину,
На одно из этих облаков

И умчаться с ним туда подальше,
Где еще не знают торжества
Зависти, предательства и фальши,
Зла и лжи, убийств и воровства.

Только где такой вы край встречали? –
Не было его и нет пока.
Голову задрав, стою в печали,
Провожая взглядом облака.

* * * 

По речке-жизни наши годы-льдины
Плывут, а я, исполненный вины,
Боюсь погладить первые седины
Твои, что добела раскалены,

Как будто ток по ним идет и может
Ударить возле каждого виска.
Ничто меня сильнее не тревожит,
Чем твой диагноз, если он – тоска.

Моя ладонь к твоей щеке причалит,
Тем самым объявив тоске табу.
Ничто меня сильнее не печалит,
Чем нотный стан твоих морщин на лбу.

* * *

Давно знакомая больница.
Звенит за окнами гроза.
Живых полуживые лица,
Полубезумные глаза.

Здесь мир иной и жизнь иная,
Назойливых зловоний смесь,
Здесь просыпаются, не зная,
Проснутся ли назавтра, здесь,

Питаясь кашей порционной,
Мечтаешь, взгляд уставив в пол:
Вот если б в операционной
Не лечь на стол, а сесть за стол,

Уставленный всем тем, что ныне
Тебе, дружок, запрещено,
И пить, переча медицине,
Коллекционное вино

Коньяк ли пить коллекционный,
В котором звезд – как в небесах…
Ты замер в операционной
У смерти с жизнью на весах.

В воображенье пляшут черти,
А ты молись, чтоб в этот час
От вечного наркоза смерти
Тебя, дружок, Всевышний спас.